Бренда Джойс - Украденная невеста

Она не должна позволить своему сердцу смягчиться. Надо узнать, что он совершил. И когда все узнает…

Он внезапно вошел в комнату с водой и окончательно разозлился:

— Ты не заперла дверь!

— Но ты вышел буквально на минуту!

— Не важно… Я сказал — запри! Ты не послушалась…

Она не собиралась с ним спорить и оправдываться. На кончике языка у нее давно был готов вопрос, и он сорвался.

— Почему ты назвал свои преступления грехом?

Он отвел глаза:

— Я оговорился, — и искоса взглянул сквозь длинные ресницы.

— Но я не думаю, что ты ошибся, ты сказал это уверенно.

Теперь взгляд его стал прежним, каким был в начале их встречи, — пустой и ничего не выражал.

Она настаивала:

— Что-то случилось. Ужасное. И с кем-то другим, не с тобой. И это не был солдат. Ты не можешь так себя винить и страдать из-за солдата, убитого в бою.

Он упорно не желал смотреть на нее.

— Не понимаю, о чем ты.

И она поняла, что нащупала правду.

Он шагнул к двери, но она встала на его пути.

Глаза его сердито сверкнули, он хотел ее отодвинуть.

Она не боялась его, во всяком случае, не боялась до такой степени, чтобы отступить и не довести до конца разговор.

— Может быть, нам поговорить, и тебе станет легче, — осторожно предложила она.

— Нет. Я собираюсь достать нам еду и одежду.

— Поэтому ты так изменился? Потому что хранишь в душе глубоко спрятанную тайну, страшную, тот грех, который ты совершил?! — крикнула она.

— Не смей! — Он схватил ее за руку.

Она побледнела. Он понял, что причинил ей боль, и сразу отпустил. Она не отвела взгляда.

— Я помогу тебе, позволь мне сделать это… — прошептала она и, протянув руку, хотела погладить его по щеке.

Он отстранился и выговорил с трудом:

— Ты не сможешь мне помочь… и никто не может… — и выскочил в коридор.

На этот раз она заперла за ним дверь.

Тревога нарастала. Прошел час, Шона все не было. Дойти до лавки на углу, чтобы купить необходимое и вернуться, было делом десяти минут.

Босиком Эль стояла у окна, глядя на улицу. Ей пришлось надеть бриджи и рубашку с кружевной манжеткой, висевшие на вешалке, чтобы выглядеть прилично.

Отсюда ей была видна до самого конца мощенная камнем улица, упирающаяся в здание таможни, расположенное в том месте, где встречались все каналы и река. Там, на причале, стояло множество судов. Большинство из них составляли лодки и баржи. Но к югу, где река становилась широкой, в направлении Грейт-Айленда, Эль заметила три высокие мачты фрегата. Она разбиралась в кораблях настолько, чтобы уметь различить боевой корабль. В Кобе находится морская база, и фрегат принадлежал королевскому флоту. Вид этого боевого корабля вызвал у нее еще большую тревогу.

Она перевела взгляд вниз. Как большинство ирландских городов, Корк был построен где-то в начале Средних веков, если не раньше, но набережная была по-современному широкой, ее окаймляли двухэтажные дома желто-зеленого цвета. От окна к окну были натянуты бельевые веревки, и улица была украшена разноцветным бельем, издалека это можно было принять за флаги. В нижних этажах располагались магазины. Несколько прохожих неспешно прошли мимо. Она видела аптеку, магазин одежды, еще одну лавку сапожника и парикмахерскую. Из ее окна был виден дальний конец улицы, там за углом и находилась лавка, куда пошел Шон.

Что его задержало так надолго?

И когда Эль окончательно решила, что Шон попал в беду, он вдруг появился в конце улицы, направляясь к дому. Она облегченно перевела дыхание.

Он нес несколько пакетов с покупками. Все обошлось. Он купил еды, и его не поймали и не ранили. Она чуть не рассмеялась от радости, но радость была кратковременной.

Он шел не один.

Маленькая женщина в чепце на длинных, волнистых, темных волосах шла рядом с ним, и они о чем-то беседовали.

Мгновенно вспомнились картинки детства. Он был повесой, причем самым отъявленным, сравниться с ним мог бы только Клифф, но тот сбежал из дома в четырнадцать лет. Сколько раз она заставала его на конюшне с разными девицами. Вспомнила и прошлую ночь, его неуправляемую, дикую страсть. Он был заперт в тюрьме два года — и теперь любая легкомысленная девица, которая пристала к нему на улице, имеет шанс подцепить его.

Эль не надо было даже слышать, что девушка говорит и как это выглядит. Это не имело значения. Вот они остановились внизу, у входа в лавку сапожника, под окном, откуда смотрела Элеонора. Женщина была молода, с пышными формами, хорошенькая, она тараторила и непрерывно дотрагивалась до руки Шона. Элеонора безошибочно определила ее действия как прямые заигрывания и прекрасно понимала происходящее. Если он еще и не спал с этой девицей, то скоро это свершится.

Она вцепилась пальцами в подоконник, ей стало трудно дышать. Какое ей дело, она не имеет права ревновать. Надо вернуться домой, потом она выйдет за Синклера — в этот момент Эль действительно хотела этого, потому что мужчина, которого она так любила, превратился в незнакомца. Страдая от ревности, она отвернулась от окна, потому что парочка рассталась, внизу хлопнула дверь. Потом голос Шона раздался за дверью:

— Эль.

Она подошла к двери, помедлила, стараясь натянуть на лицо беспечную улыбку, и впустила его. У них не было будущего. Все, что их связывало, — дружба и прошлое — для него больше не имело значения. И надо это принимать спокойно.

Он вошел, бросил на нее взгляд и сразу спросил:

— Что с тобой?

Она пыталась улыбнуться.

— Тебя так долго не было. Я волновалась. — Она заперла за ним дверь.

Он недоверчиво посмотрел, прошел к столу и сложил туда принесенные покупки.

— Иди сюда, сядь. Я забинтую твои ноги.

— С моими ногами все в порядке. Это тебе нужна перевязка. — И не сдержалась: — Кто эта леди, твой друг? — И почувствовала, что краснеет.

Он обернулся с удивленным видом:

— Прости, что ты сказала?

Она закусила губу, но было поздно.

— Ты имеешь в виду Кейт?

Она пожала плечами, изображая равнодушие.

— Это дочка сапожника. — Он снова повернулся к столу. — Я сказал ей, что ты моя сестра.

Она видела, или ей казалось, что он избегает теперь смотреть в ее сторону.

— Как удобно. — Голос ее прозвучал горько.

Он снова посмотрел, но теперь его взгляд ничего не выражал.

— Не понимаю, о чем ты. Она видела, когда мы сюда входили. Кейт немного любопытна. Мне надо было как-то ей объяснить, и я сказал, что тебя зовут Джейн. — И добавил: — Она думает, что я Джек Коллинз. Ты не присядешь?

Ей хотелось спросить, спали ли они уже с Кейт. Может быть, в этой самой постели? Она ни за что теперь туда не ляжет. Хотя это теперь ее и не касается, все равно было больно.

Она бесцельно бродила по комнате. Почему она не может относиться к нему как к чужому и он ей по-прежнему не безразличен? Помочь ему скрыться и убежать — одно дело, это она должна сделать в память о прошлом, но ведь она продолжает любить его или того, другого, в кого он превратился.

Он вдруг покраснел.

— Я не спал с ней, если ты думаешь об этом.

Он все еще мог читать ее мысли!

— Я не думаю, какое мне дело. — И широко улыбнулась. Но покраснела тоже. Наконец осмелилась взглянуть на него и прочла в его глазах, что он знает, о чем она думает.

И сразу забыла о Кейт. Это был красноречивый взгляд мужчины, и ее сразу залила горячая волна. Ну почему она так зависит от него и стоит ему взглянуть, как она тает и готова все ему простить? Шон протянул ей моток чистых полос льняной ткани.

— Я сама.

Он кивнул и занялся принесенными свертками с едой. Она подумала, что сама не знает, чего хочет. Она столько лет мечтала, что он посмотрит на нее как на женщину, а теперь, когда он смотрит на нее голодным взглядом, она сердится. Нагнувшись, она наложила чистые повязки на свои стертые в кровь ноги. В комнате становилось душно и влажно. Элеонора вспомнила, что скоро ночь, а в комнате всего одна кровать.

— Я купил нам на ужин жареную индейку у хозяина гостиницы за углом.

Закончив бинтовать ноги, она выпрямилась на стуле. Вот почему он так задержался. Он молча накрыл на стол, достал из маленького буфета две тарелки, две оловянные кружки и скромные приборы. На столе уже стояла бутылка красного вина. Индейка пахла соблазнительно, но ей не хотелось есть.

— Ты не встретил солдат? — спросила она, чтобы нарушить неловкое молчание.

— Нет. В гавани стоит фрегат английского военного королевского флота.

Тема была безопасной.

— Ты знаешь этот корабль? — Она не смотрела в его сторону.

Пробка вылетела с хлопком, прозвучавшим особенно громко в маленькой комнате.

— Девлин два года назад захватил его у французов. Тридцатидвухпушечный, с хорошим вооружением. Завтра пойду взгляну.

Она забеспокоилась.

— Но какое тебе дело, сколько у него пушек? Тридцать две или девять?

Он посмотрел и отвел глаза.

— Меня это касается, думаю, сможет ли он догнать корабль, на котором я поплыву.

У нее снова внутри все сжалось.

— Ты уже заказал место на рейс до Америки?

— Как я могу это сделать? — Он удивленно посмотрел на нее. — Сначала ты должна вернуться домой. — Он налил вино в две кружки, потом спохватился: — Я забыл, ты не пьешь вина.

— Оставь, я выпью. — Ей было просто необходимо выпить, возможно, это поможет снять напряжение. Она помнила эффект от выпитого вина в тот вечер, когда целовалась с Питером на террасе.

Он протянул ей кружку, руки их соприкоснулись.

И сразу возникло воспоминание, как совсем недавно, во сне, он прижал ее к себе, какими нежными и мягкими были его губы. И ее потянуло к нему непреодолимо, с этим трудно было справиться.

Он отвернулся и, закинув голову, пил свое вино. Эль так и не дотронулась до своего и поставила кружку на стол.

— Я думала об этом.

Он посмотрел на нее, не понимая, о чем она.

— О чем ты думала?

— Я думала, что тебе надо покинуть страну прежде, чем я вернусь домой. Я должна знать, что ты в безопасности.

— Об этом не может быть речи, — решительно возразил он и сердито, одним глотком, опустошил кружку.

— Наша дружба и отношения, может быть, и изменились, — спокойно продолжала она, — но ведь мы были с тобой близкими друзьями, даже больше. Ты всегда был моим героем. И я в долгу перед тобой. Сколько раз ты спасал мою жизнь, пока мы росли вместе? Я не могу бросить тебя здесь, мне не позволит моя совесть.

Он посмотрел на нее долгим, проникающим прямо в душу взглядом.

— Ты ничего не должна мне, Эль… Элеонора. Я не смогу жить, если с тобой что-нибудь случится из-за меня.

— Ты и сейчас не можешь жить, тебя что-то мучает, — осмелилась она затронуть больную для него тему. — Шон! Скажи, что это?

Он вздрогнул.

Она испугалась, но продолжала упрямо:

— Что могло случиться такого в твоей жизни, что ты теперь винишь себя и, возможно, даже ненавидишь. И почему ты так изменился? Где тот человек, которому я доверяла и которого любила?

— Нам надо поесть. Ешь! — Он сел за стол, наклонился над тарелкой и стал жадно есть, отправляя в рот кусок за куском.

Кажется, она задела его за живое, нащупала больное место, но так и не смогла выяснить причину. Он в это время расправился почти со всей своей огромной порцией еды. Ее переполняли жалость и сострадание. Она никогда не видела, чтобы человек ел с такой жадностью и такой скоростью, разве что дикие голодные собаки.

— Шон, я больше не стану выпытывать у тебя, что с тобой произошло, — прошептала она, — ешь спокойно.

Вилка застыла у его рта. Он отложил ее и перестал есть. Потом взглянул на Эль с беспокойством.

— Прошу тебя. — Она попыталась улыбнуться и бессознательным движением погладила его плечо, но спохватилась и быстро убрала руку.

Он снова поднял вилку, и вдруг она услышала:

— Ты всегда шпионила. Подглядывала. — И уставился взглядом в стол. Или в прошлое. Потом лицо его смягчилось. — Ты была невыносима. От тебя ничего нельзя было скрыть.

— Я не хотела быть такой надоедливой. Просто испытывала потребность всегда быть рядом.

— Ты была невозможна… — повторил он.

Оба молчали. Кажется, он вспоминал прошлое, она так надеялась на это. Несмотря на все обстоятельства, странные и ужасные, она хотела бы больше всего на свете вернуть прежнего Шона.

Наконец она прервала молчание:

— Но ты всегда приходил мне на помощь, несмотря на мое надоедливое преследование, и спасал мне жизнь не один раз.