Она сидела, обхватив себя руками, и одна мысль билась в голове. Ей нужно время, чтобы быть с ним рядом и помочь пройти вместе некоторый отрезок пути, пока он не забудет прошлое, которое так его мучает. Но времени нет — их уже разыскивают, и через пару дней он отплывет в Америку, а она будет отправлена с провожатым домой. Сердце сжималось от тоски и предчувствия.

Он вернулся и вылил воду, наполнив деревянную кадку.

— Подожду во дворе, — сказал он коротко.

Она встала.

— Ты уже заказал себе место на корабле, отплывающем в Америку?

— Еще нет.

Она облегченно вздохнула.

Он мрачно взглянул:

— Эль… Элеонора. Все, что произошло, не должно было случиться. И снова в этом моя вина. Прошу тебя, только не плачь, — добавил он умоляющим тоном.

— Я не плачу.

— Но ты страдаешь. Я вижу это по твоим глазам! — вдруг воскликнул он. — Я снова заставил тебя плакать.

— Не понимаю, как ты можешь целовать меня и ласкать, а потом пытаешься уверить, что это просто для удовлетворения низменной страсти. Ты любил меня, когда я была ребенком, и не смей это отрицать! — крикнула она, потому что ей показалось, что он хочет возразить. — Потом, когда я выросла, мы были друзьями и разделяли вместе все радости и тяготы, помнишь, как вместе работали в Аскитоне, восстанавливая его из руин. Теперь я женщина, и мы испытываем взаимное влечение, мы любили друг друга только что…

— Не надо, не продолжай, прошу тебя…

Но она уже не могла остановиться:

— Я понимаю, ты был заперт на два года в темном подвале, не видел никого, с тобой жестоко обращались, и в той деревне тогда были убиты солдаты, и ты винишь себя. Но все в прошлом. Ну почему ты не хочешь взять меня с собой? — Она была вне себя от отчаяния. — Ты продолжаешь казнить себя за что-то еще, чего не хочешь мне открыть. И отказываешь себе в счастье на всю оставшуюся жизнь? Ты был счастлив, я сделала тебя счастливым всего несколько минут назад, и сделаю это снова. Мы можем делить постель каждую ночь, и не только, можем разделить жизнь. Я могу иметь от тебя детей, Шон.

Он побледнел.

— Ты должна сохранять гордость. Нельзя молить мужчину о любви.

Ей захотелось изо всех сил ударить его.

— Я не прошу твоей любви. Но ты никак не хочешь понять и принять тот факт, что тоже любишь меня, просто не признаешься себе в этом. — И она замолчала, задохнувшись от отчаяния.

Он молчал, упрямо не желая отвечать. У него не было желания спорить, виски ломило от головной боли.

— Просто я не хочу, чтобы ты портила себе жизнь.

— Ты причиняешь мне боль, когда исчезаешь из моей жизни. И кто позаботится о тебе в Америке? Кто залечит твои шрамы?

Он дернулся:

— Они давно зажили.

— Но мы оба знаем, что шрамы в твоей душе остались и кровоточат.

Он искоса взглянул на нее:

— А если нас поймают?

Сердце у нее забилось, в ней вдруг вспыхнула надежда. Она подошла и взяла его за руку.

— Нас не поймают.

— Ты не понимаешь опасности. — Он отошел назад и покачал головой. — Британские солдаты… ты не знаешь, что они сделают с нами.

— Но не со мной! Я женщина, леди, дочь графа, и, если нам поможет Клифф, нас не поймают. Он сам опасен, как сто пиратов вместе.

— Я не хочу, чтобы тебя повесили рядом со мной! — крикнул он. — Я не могу допустить, чтобы ты погубила свою жизнь из-за меня!

Она отступила. Его отчаяние было столь очевидным, что она пожалела, что заставляет его так мучиться. И, помедлив, прошептала:

— Что-то есть, кроме того всего, о чем я уже знаю. Ты не сказал мне главного. И в этом кроется причина, почему ты боишься за меня, за Клиффа, за всех нас. Скажи, Шон, что действительно произошло с тобой до тюрьмы?

Его лицо застыло, как маска. И в комнате воцарилось молчание.

Она знала, что коснулась самой больной темы.

— Ты можешь мне полностью доверять; что бы ты ни скрывал, я никогда не предам тебя.

После томительной паузы он наконец заговорил, его голос звучал глухо и сдавленно.

— Я не могу дать тебе того, что ты хочешь, Эль. Поверь, не могу…

И такая боль звучала в его голосе, что Элеонора готова была расплакаться.

Она подошла и решительно обняла его. Он не пошевелился.

— Я не стану больше мучить тебя, Шон, — прошептала она, гладя его по волосам. — Дай мне утешить тебя. Позволь…

Он стоял неподвижно, но она чувствовала, что в нем идет борьба. И вдруг он заговорил:

— Ты очень хорошая, Эль. — В его глазах светилась нежность, а губы изогнула легкая улыбка.

Она дотронулась до уголка его губ:

— У тебя была здесь ямочка. Я хочу увидеть ее снова.

Вдруг его взгляд упал на стол.

— Где ты это взяла?! — воскликнул он и бросился к столу так, будто речь шла о жизни и смерти. Схватив игрушку, засунул ее в карман. Потом повернулся, взгляд его обвинял, и Эль поняла, что игрушка имела для него большое значение.

— Я нашла это на полу, — объяснила она, чувствуя, что губы пересохли от волнения. — Почему ты носишь это с собой? Это талисман?

На его лице уже застыла прежняя маска.

— Да. — И снова хотел выйти за дверь.

Она загородила путь:

— Не понимаю. Что это все значит? Кто дал тебе ее? Это игрушка ребенка.

— Дай пройти.

— Это игрушка какого-то ребенка, так?

Он молчал, и вдруг лицо его исказилось, он выкрикнул со стоном:

— Да, это игрушка ребенка! Она принадлежала Майклу… Майклу… моему сыну… Майкл… мертв.

У Шона был сын? Сын, который умер?

Она была так ошеломлена, что не могла выговорить ни слова. Он спал с большим количеством женщин, и нет ничего странного в том, что у него был внебрачный ребенок. Большинство мужчин имели внебрачных детей.

Его сын погиб?

И в этом объяснение его вины, его печали и настоящая причина кошмаров?

— Я не знала, что у тебя был сын, — прошептала она. — Прости меня. — И ее глаза наполнились слезами от жалости к нему. Как ужасно все, что с ним произошло.

Он вдруг повернулся к ней, как будто решив ей все объяснить.

— Моим долгом было оберегать его.

Она подошла и взяла его за руку.

— Как он погиб?

— Солдаты подожгли дом. Они не нашли меня и убили его. — Он все же вырвал руку, отошел в угол комнаты. — Я не хочу об этом говорить… Почему ты не оставишь меня в покое?! — Подошел к очагу, присел, стараясь оживить затухающий огонь.

Она встала на колени рядом.

— Я понимаю твою боль, — тихо сказала Эль и погладила его по спине.

Он снова дрожал, такая дрожь охватывала его каждый раз, когда им овладевали воспоминания. Он пытался вновь взять себя в руки, но это удавалось ему с трудом. Никогда еще она не любила его так сильно и не испытывала такого желания защитить его и помочь пересилить свою потерю и горечь. — Ты не виноват. — Она обвила его руками.

Он застыл и не пытался высвободиться из ее объятий.

— Я виноват во всем.

Значит, ее догадка была верна, он винил себя за трагедию, разыгравшуюся там, в деревне.

— Нет, за это ответственны те британские офицеры, которые отдали приказ сжечь твой дом. Ты хороший и честный человек. Если бы ты оказался на том месте раньше, ты бы отдал свою жизнь за него. Не вини себя. — Она силой повернула его лицо к себе. — Посмотри на меня, Шон.

Он, не сопротивляясь, поднял на нее глаза, в которых видно было настоящее страдание.

— Прекрати винить себя. Это не вернет Майкла. Ты же знаешь.

Он не отводил взгляд, и вдруг она услышала:

— Сколько раз мне удавалось спасать тебя в детстве…

Она молчала, принимая часть его страданий на себя.

— Но я не смог спасти Майкла… — продолжал он.

И вдруг по его щеке покатилась слеза. Она остановила ее губами, потом начала гладить его по лицу, он нуждался в ее ласке, ничто больше не имело значения. Даже если это лишь на время, она все равно будет счастлива, если ей удастся сейчас утешить его. Она встала сама и подняла его за руку.

— Я люблю тебя, — тихо сказала она и увидела, как в его глазах зажегся знакомый огонек.

Потом его глаза наполнились слезами, и он покачал головой.

Она не поняла, что это означает. Он противится тому, что она собиралась сделать? Но теперь она знала точно, как утешить его. Закрыв глаза, она прикоснулась губами к его губам.

Он стоял некоторое время неподвижно, позволяя целовать себя. Она чувствовала на своих губах соленый вкус его слез.

И вдруг он крепко обнял ее, и его губы ответили на ее поцелуй с отчаянной страстью.


На этот раз, когда он оторвался от нее и лег на спину, она подвинулась к нему и положила голову ему на грудь. Он не отстранился, даже обнял ее в ответ. Она закрыла глаза, и невольные слезы выступили на ее глазах. Он не отодвинулся и не оттолкнул ее, как обычно, и это было началом их новых отношений. Оба молчали.

Она лежала, собираясь с мыслями, боясь нарушить атмосферу доверия, и думала о Майкле. Ей хотелось расспросить Шона, но она опасалась снова вызвать его гнев, а так нужно было сохранить хрупкое согласие. Лучше просто лежать сейчас здесь, в его объятиях, чтобы он продолжал ее обнимать как можно дольше. Но и на этот раз она не обольщалась — его намерения по отношению к ней остались прежними. Что ж, тогда она будет наслаждаться этими мгновениями. Она положила руку на его грудь, нежно погладила гладкую кожу, эта ласка не имела ничего общего со страстью. Ей хотелось поцеловать его, но она сдерживала себя.

И вдруг в тишине ее голодный желудок громко запротестовал. Она подняла глаза и встретила его взгляд, он мягко и заботливо смотрел на нее, потом улыбнулся. Он улыбнулся!

— Я сейчас пойду и принесу нам что-нибудь на ужин.

У нее замерло сердце от радости — она смогла вызвать его улыбку. Постепенно она вернет прежнего Шона. И улыбнулась в ответ:

— Уже темно. Тебе, наверное, лучше не появляться на улице в такой час.

Он продолжал смотреть на нее, уже без улыбки, так, будто видел ее в первый раз, и внимательно изучал каждую черточку и запоминал.

— Но я тоже голоден, — сказал он и добавил: — В темноте даже лучше. Никто не увидит меня, да и гостиница рядом.

— Нет. Пойду я.

Она села на постели, и взгляд его теперь не мог оторваться от ее обнаженной груди.

— Нет.

Она видела в его глазах восхищение и почувствовала силу своей красоты. И не стала прикрываться простыней.

— Шон, я больше не ребенок. Меня не надо охранять каждую минуту. Гостиница за углом…

— Нет. — И краем простыни сам прикрыл ей грудь. — Леди должны быть скромнее, — поддразнил он ее.

Она улыбнулась:

— Но мы давно согласились с тем, что я не леди.

Он снова улыбнулся и встал с постели:

— Как я мог забыть?

Она в свою очередь любовалась им, пока он одевался, и вдруг заметила, что его смущает ее взгляд.

— Леди не должны быть такими бесстыдными.

Она пожала плечами:

— Ты так красив. Почему я не могу смотреть на тебя? Мужчины смотрят на женщин всегда и везде.

Он вздохнул в ответ и надел рубашку, которая уже просохла.

— Но ты не должна… Это неприлично. Ты не понимаешь.

— Ненавижу быть приличной. — И она не лгала.

Он вдруг снова стал задумчивым, в глазах появилось отстраненное, далекое выражение.

Может быть, он вспоминает те далекие времена, когда она была больше похожа на мальчишку-сорванца, чем на дочь аристократа.

— Шон?

Он очнулся от своих мыслей.

— Ты — леди… Просто не такая, как все. Но не должна забывать об этом.

— Я знаю, когда надо быть леди, и веду себя соответственно в обществе, но ненавижу носить платья, разливать чай и танцевать на балах. Никогда толком не умела, да так и не научилась.

Он весело взглянул на нее:

— Только ты способна на такую честность.

— Шон, я снова вижу ямочку!

Он удивленно выпрямился.

— И это замечательно! — Она спрыгнула с кровати и подошла к нему.

Он широко раскрыл глаза. И покраснел.

— Ты должна одеться.

Ей было так хорошо и легко с ним, она даже не подумала о том, что на ней ничего нет. Но, услышав его замечание, схватила простыню и обернулась ею.

— Разве ты не знаком уже с каждым изгибом моего тела? Я совсем не против того, чтобы ты меня разглядывал.

Он покраснел еще больше.

— Эль, надеюсь, так легкомысленно ты ведешь себя только со мной… Другой не поймет и не одобрит подобного поведения.

— О! Ты имеешь в виду Синклера? — Сердце у нее упало.