Ночная прогулка странным образом изменила ход мыслей и Таира, и Эсмы, повлияла на их желания и восприятие окружающего мира. Оба будто открыли невидимую дверь и шагнули из давно знакомой, ставшей привычной действительности в то, что казалось сном.

Если б девушка знала, что когда-нибудь сможет бродить по ночному Багдаду и любоваться звездами, она ни за что не вышла бы замуж за Рахмана ар-Раби просто потому, что так решили родители или потому, что «женщина не может жить без мужа». Она бы стала сопротивляться судьбе и не позволила бы ни обмануть, ни обидеть себя.

Если бы, решил юноша, он умел рассуждать так, как рассуждала Эсма, то сумел бы вырваться из того плена, в какой угодил еще в детстве, и, возможно, его жизнь сложилась бы иначе.

Перед тем как расстаться, они долго стояли возле дома, в котором поселилась Эсма, стояли, согреваясь в лучах молчаливого понимания.

— Тебе надо поспать, — сказал юноша.

— Я перепутала день с ночью, — прошептала девушка.

— Спи спокойно, — отозвался Таир. — Пусть тебе снятся хорошие сны!

Глава 9

Месть Таира

Днем, при ярком свете, Багдад был похож на огромный ковер, расстеленный на земле руками самого Аллаха. Светлые лабиринты улиц, сверкающий белизной водопад домов, пестрые базары, минареты, горящие на солнце, как огромные свечи. Хотя Уарда переехала в Багдад около двадцати лет назад, ее по-прежнему удивлял этот город, полный жаркого воздуха, яркого солнца, непобедимых страстей и могучей веры во власть и справедливость халифа.

Уарда всегда удивляла окружающих умением выбирать одежду и украшения, подчеркивать свою женскую прелесть. Тарик радовался красоте жены, как путник радуется оазису в пустыне. Ему и в голову не приходило посмотреть на другую женщину! Он безумно любил Уарду, ибо она была несравненна во всем: в щедрости сердца, в разумных речах, в плотских утехах.

Они были счастливы и думали, что будут счастливы всегда. Однако настали иные времена. Это случилось после того, как Эсма совершила неслыханный, необъяснимый поступок и была приговорена к смерти.

С тех пор Тарика словно подменили. Он и жил, и не жил: совершал намаз, ходил на службу, ел и пил, встречался с друзьями, учил сыновей, спал с женой, — но при этом одна половина его души присутствовала в реальности, а другая будто унеслась в иной мир.

Уарда чувствовала, что Тарик отдалился от нее, хотя бы потому, что не хотел говорить с ней об Эсме. Когда женщина принялась рассуждать о том, как и почему девушка осмелилась изменить своему высокопоставленному мужу, Тарик резко произнес:

— Моя дочь не могла этого сделать!

Уарда опешила.

— Но как же… обвинения? Ведь Рахман ар-Раби — верховный кади Багдада!

— Да. Однако истинно только слово Аллаха, он один не способен солгать.

— Ты думаешь, Эсму оговорили?

— Возможно, Рахман решил от нее избавиться, потому что она не сумела родить ему наследника. Я слышал, он уже взял в дом новую девушку, — сказал Тарик и в отчаянии добавил: — Зачем я уговаривал Эсму выйти за этого человека! Почему позволил ему опорочить мою дочь!

От Уарды не укрылось, что муж говорит так, будто Эсма была его единственной дочерью и не имела к Уарде никакого отношения. Это глубоко задело женщину. Уарда вспомнила двух крошек, копошившихся у нее на груди, и на глаза навернулись слезы. Не она ли вскормила Эсму своим молоком, не ее ли девушка всю жизнь называла мамой?

Казнь не состоялась, и Тарик так и не смог выяснить, что стало с девушкой. Эсма исчезла, будто канула в воду.

Уарда подозревала, что приговоренную могли умертвить тайно, вдали от людских глаз. Но она не осмелилась сказать об этом мужу.

По субботам женщина обычно навещала дочь и внуков. Брак Гайды оказался на редкость счастливым, как и брак самой Уарды. Теперь, думая об этом, женщина невольно чувствовала неловкость, будто была виновата в том, что родной дочери повезло больше, чем падчерице.

Уарда шла по узким, крутым, как горные тропинки, улочкам, мимо искусно окованных железом ворот, массивных стен домов, похожих на крепко запертые сундуки с потайным замком, и размышляла.

Если бы несчастье случилось не с Эсмой, а с Гайдой, тосковала ли бы она больше, чем тоскует сейчас, смогла бы утешиться повседневными делами, найти радость в других детях и внуках?

Придя к Гайде, Уарда обняла и расцеловала дочь, приласкала троих ее детей и раздала им подарки.

Потом женщины уселись на диван и принялись разговаривать. Уарда исподволь разглядывала Гайду: как она улыбается, смотрит, разливает шербет. У дочери было такое же прекрасное, пышное тело, как у нее самой, изящные руки, созданные для того, чтобы перебирать драгоценности и ласкать мужчину, вкрадчивый и вместе с тем обжигающий взор. Неудивительно, что Хатем выбрал Гайду, а не Эсму.

Когда-то Уарда была рада этому, но сейчас ей стало стыдно. Разумеется, Эсма мечтала выйти замуж по любви. Ей не нравился ни Рахман, ни его первая жена, и когда в ее душе появились какие-то чувства, она бросилась в них, как в пропасть, не думая ни о наказании, ни о погибели.

Уарда чувствовала свою вину. Это она не объяснила Эсме, в чем разница между мечтой и реальностью, между слепым желанием и суровым долгом.

— Мама, я должна кое в чем признаться, — прошептала Гайда, опустив ресницы. — Я не могу молчать, потому что это жжет мне душу!

— Что случилось?

— Ко мне приходила Эсма.

Уарде показалось, что она ослышалась.

— Эсма?!

— Да, Эсма, моя… сестра.

Женщина попыталась взять себя в руки.

— Когда?

— Несколько дней назад. После несостоявшейся казни. Она была жива и здорова, только сильно измучена, с остриженными волосами, в грязной одежде. Она просила приютить ее.

С лица Уарды не исчезало выражение величайшего напряжения.

— И… что случилось дальше? Где она сейчас?!

Гайда тяжело вздохнула. Она по-прежнему не поднимала глаз.

— Не знаю. Разумеется, я сказала, что она может остаться, что я ей помогу, но затем пришел Хатем и заявил, что Эсма должна уйти. Он считает, что ее пребывание в нашем доме может грозить большими неприятностями. Эсма ушла. Я хотела дать ей денег, но она отказалась.

Уарда схватилась за грудь.

— Почему она не пошла к нам?!

— Эсма думала, что там ее могут найти. А Хатем сказал, что она не должна портить жизнь отцу и братьям.

— Она умоляла вас о снисхождении?

— Нет. Она не была похожа на себя. Суровая, словно окаменевшая, и вместе с тем полная решимости.

Уарда сокрушенно покачала головой.

— Кто ее спас?

— Какой-то человек. Эсма сказала, что он не нашего круга. Я не догадалась спросить, кто это был.

— Возможно, она ушла с ним?

— Не знаю.

— А что насчет обвинений? — спросила Уарда. — Она говорила об этом?

— Эсма призналась в том, что встречалась с племянником Айши. Однако мне показалось, что она не считает себя виноватой. Она сказала, что и Рахман, и Айша плохо обращались с ней.

— Странно, она была замужем больше года, а мы ничего об этом не знали.

Уарда задумалась. О грязном пятне на чистейшей репутации семьи, о черной тени, заслонившей свет счастья, а главное — о том, что сказать Тарику. Наверное, он станет искать Эсму, наверное, возненавидит Гайду и испортит отношения с зятем. Быть может, бросится к Рахману ар-Раби, дабы навсегда погубить свое будущее и будущее сыновей.

Прошлое Эсмы отделено от ее настоящего плотным занавесом. И такая же преграда стоит на дороге в будущее. Никакое сочувствие, сопереживание, никакие слезы не способны разрушить эту стену. Если речь идет о приличиях, законе или вере, Аллах выбирает лишь черную и белую краски и не допускает полутонов.

Подумав так, Уарда сурово и твердо произнесла, глядя в несчастное лицо дочери:

— Что сделано, то сделано. Прошлого не вернуть. Ты правильно поступила, что рассказала мне правду. Теперь мы будем хранить эту тайну вместе.


Мариам давно привыкла к унижениям и страданиям, а потому не могла представить, что когда-нибудь чаша может переполниться, как была не в силах предугадать, что роковой удар нанесет человек, к которому она искренне привязалась, которого сумела полюбить. Человек, ради которого она была готова стать бескорыстной и стойкой, верной и нежной.

Из всех мук, которые ей довелось перенести, эта была самой страшной.

Несчастную девушку глубоко задел выбор Таира: и она, и он принадлежали к одной среде, были похожи, как семена одного и того же дерева, и вместе с тем он предпочел ей женщину из другого мира, возвышенного, светлого, прекрасного мира, к которому ему никогда не принадлежать. Минувшей ночью она проследила за юношей. Таир пошел к Эсме сразу после того, как выпустил из объятий ее, Мариам!

Девушка была уязвлена таким вероломством до глубины души, и ей захотелось отомстить юноше. Она отправилась в центр города, отыскала двух мирно беседующих стражников и обратилась к ним.

Воины халифа, сразу угадав в девушке обитательницу трущоб, смотрели на нее с презрением. То, что это существо выползло из мрака на дневной свет, само по себе было сродни преступлению.

— Что тебе нужно? — грубовато спросил один из них.

Мариам жалко улыбнулась, тогда как ее глаза горели беспощадным металлическим блеском. Бедствия и несчастья редко приводят к любви, хотя наоборот — сколько угодно.

— Мне известно, где скрывается девушка, которая не так давно избежала казни. Неверная супруга с обрезанными волосами. Она живет в районе ар-Русафа, в доме пожилой вдовы.

Один из мужчин замахнулся на Мариам.

— Что ты несешь? Пошла отсюда!

Однако второй остановил его:

— Постой. Пусть объяснит подробно. Я помню этот случай. Преступницу так и не нашли, и наши товарищи понесли суровое наказание.

Когда Мариам закончила говорить, воины халифа переглянулись.

— Ты можешь показать этот дом?

— Да.

— Тогда идем. Но если ты соврала, тебе придется дорого заплатить.

Преодолев страх, девушка пошла впереди воинов. Она привела их к дому, из которого минувшей ночью тихо выскользнули Таир и Эсма, однако мужчины долго не осмеливались войти. А вдруг здесь живут ни в чем не повинные люди?

Пока они размышляли, Мариам и след простыл. Наконец стражники все же решили поговорить с хозяевами.

Эсма спала так крепко и сладко, как не спала, казалось, со времен своего рождения. Ей снились ослепительный солнечный свет, аромат жасмина, благословенный дождь и ветер, разметавший волосы. Положив руку под щеку, она лежала свернувшись калачиком, как в утробе матери, защищенная от внешнего мира, и блаженно улыбалась.

Ей снился мужчина. У него были малахитовые глаза и грация дикой кошки. Сейчас он один в целом свете мог взять ее за руку и повести вперед. Защитить от неминуемого, спасти от смерти. Девушка больше не чувствовала себя одинокой. От этого ощущения что-то внутри растаяло, раскололось — кусок льда или камень, — и это было прекрасно.

— К ней приходил мужчина. Он назвался ее братом, — услышала Эсма сквозь сон и тут же встрепенулась.

Она открыла глаза. В окно светило яркое солнце. Тело покрывал холодный пот. Голова кружилась. Сквозь стоявший в ушах шум и гулкие удары сердца Эсма пыталась расслышать чьи-то голоса.

— Я позову девушку. Она дома. Кажется, она спит, — произнесла почтенная Басим.

Постепенно дыхание Эсмы выровнялось. Она села, провела руками по лицу. Голоса были реальными. Эти люди пришли за ней. Они хотят забрать ее с собой, искалечить ее жизнь, в очередной раз изменить судьбу!

Если б это произошло сутки назад, она бы окоченела от страха, забилась в рыданиях, но осталась сидеть на месте.

Сейчас же девушка тихо встала, бросила быстрый взгляд на женское одеяние и протянула руку к мужскому халату. Неторопливо облачилась, повязала волосы платком, выбралась в окно, подошла к большому дереву, залезла на него, потом прыгнула на стену и, невзирая на довольно большую высоту, мягко опустилась вниз. Очутившись на улице, она разочарованно и протяжно вздохнула.

Эсма ошиблась. Это был тупик. Ей не удастся бежать незаметно. Возможно, придется пройти мимо стражников. Девушка поправила платок. Ее чувства обострились, как у преследуемого зверя. Она расправила плечи, потом вновь согнулась, опустила голову и зашагала по улице.

Стражники тоже не знали, что это тупик. Они выскочили из дома, но не обратили внимания на юношу, который медленно шел им навстречу, а затем свернул в переулок. А у Эсмы было такое чувство, будто она, целая и невредимая, прошла сквозь пламя и оставила его за своей спиной.