— Да, — кивнула я, — это правда.

— О, это так трагично!

— Должно быть, ты очень удивилась, встретив ее здесь? Или ты помнила ее настоящую фамилию?

— Настоящую фамилию? — удивление изобразили ее дрогнувшие губы. Глаза опять остались неподвижны. — Ах… Ашингтон! Нет, не думаю, что я слышала это имя раньше. Ее ведь знали как Айрини Раштон, верно? Я не знала, что у нее есть другая фамилия. Поэтому, увидев ее здесь, я не поверила собственным глазам.

— Хорошо, что ты у нее есть, — сказала я. — Она привыкла к поклонению… думаю, появление поклонницы ее немного утешило.

— Мне нравится расспрашивать ее о театре. Это так интересно!


Я не ошиблась, думая, что тетя Марта опять что-то планирует. В ее планы меня посвятила мама. Стоял конец ноября, было довольно тепло, хотя сыро и туманно. Мама опять слегла с простудой.

Однажды днем она не встала с постели, и я поднялась к ней, чтобы приготовить ей чай.

Мама была в дурном расположении духа.

— Я ненавижу этот дом все сильнее, — заявила она мне, когда я подала ей чашку.

Я присела рядом с кроватью, сделала глоток чая и промолчала. Эту фразу я слышала уже сотни раз.

— Марта что-то задумала, — не унималась мама. — Говорю тебе, Сиддонс, от ее взглядов у меня мороз ползет по коже.

— Ты это и раньше говорила.

— Я помню, как приехала сюда с твоим отцом. Она постоянно интересовалась, не забеременела ли я. Если бы ты оказалась мальчиком, все было бы иначе. Ты бы получила эти проклятые жемчуга и жену, призванную их носить. Они бы поспешили тебя женить и принялись бы ожидать рождения следующего наследника. Но твой отец их разочаровал. Он предал семейную традицию. Два совершенно неудовлетворительных брака, и ни одного наследника мужского пола. Но Марта не из тех, кто сдается. Кому теперь должно принадлежать фамильное ожерелье? Сейчас дело обстоит так, что роду Ашингтонов грозит исчезновение. Значит, Ашингтонам ожерелье уж точно не достанется. Комедия, да и только. Но Марта отнюдь не комедийный персонаж. — С этими словами мама вручила мне пустую чашку. Когда я поставила ее на столик и вернулась к постели, она схватила меня за руку. — Сиддонс, она что-то задумала. Я это точно знаю.

— И что же она задумала?

— На этот раз ее планы касаются меня. Я знаю. Я вижу, как она на меня смотрит. Ей надо, чтобы я вернулась к твоему отцу. Для этого либо он должен приехать сюда, либо я отправиться к нему. Мы должны воссоединиться и исполнить то, что она уклончиво называет «нашим долгом». Мы должны родить сына, который сможет унаследовать ожерелье. Но как она собирается этого добиться?

— Возможно, мой отец возвращается в Англию?

Эта мысль меня взволновала. Переезд в родовое поместье и знакомство с семьей (хотя с большей частью своих родственников в виде портретов) придали моей жизни новый смысл. Больше всего на свете мне хотелось увидеть отца.

— Он не станет слушать сестер. И он не приедет. За все эти годы он ни разу не был в Англии. С чего бы это ему сейчас приезжать? Я думаю, она уже поняла, что выманить его сюда ей не удастся, поэтому она будет пытаться отправить меня на Цейлон. В этом и заключается ее план. Она мечтает от меня избавиться.

— И ты… поедешь?

— Я ненавидела этот остров. Еще сильнее, чем я ненавижу этот дом. Здесь я по крайней мере недалеко от Лондона, и Том знает, где меня найти.

От жалости к ней мне стало дурно. Неужели она все еще надеется, что Том Меллор приедет сюда и предложит ей сценарий! Она очень исхудала, и я знала, каких трудов ей стоит добиться этого нежного оттенка кожи, который прежде был совершенно естественным.

— И она все это тебе сказала? — поинтересовалась я.

— Намекнула. Она сообщила мне, что нам с Ральфом следовало бы возобновить то, что она называет «нормальными супружескими отношениями». Она до умопомрачения мечтает о мальчике с фамилией Ашингтон. Она забывает, что даже если ей удастся добиться нашей с Ральфом встречи, это никоим образом не решает ее проблему. Сердцу не прикажешь.

— Что ж, если ты не хочешь ехать на Цейлон, а отец не хочет приезжать в Англию, значит, придется тете Марте с этим смириться.

— Иногда, когда она косится на меня, мне кажется, она мечтает о том, чтобы я исчезла.

— Исчезла?

— Да, с лица земли.

— Ты опять все драматизируешь.

Она грустно посмотрела на меня.

— Нет, Сиддонс, не драматизирую. Я ей мешаю, а Марта не любит, когда ее планы срываются. Если на ее пути встает препятствие, она его устраняет.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мне не нравится этот дом. В нем есть что-то зловещее. Разве ты это не чувствуешь?

— Это все из-за разговоров о привидениях. Маргарет, разгуливающая по галерее, и все такое.

— Нет, это ощущение порождается мыслями окружающих людей. Если кто-то из них задумал что-то нехорошее…

— Ты сыграла слишком много ролей и начинаешь путать их с реальной жизнью.

— Если меня устранить, это развяжет твоему отцу руки, и он сможет жениться еще раз. Верно? И вдруг случится, что ему повезет и у него наконец-то родится сын.

— Что за вздор! Кто это будет тебя «устранять»? Ты здесь и здесь останешься. У тебя есть я, и ты должна обо мне заботиться, ты не забыла?

Она ласково мне улыбнулась.

— Моя милая малышка Сиддонс, — произнесла она. — Моя единственная радость. Я так счастлива, что ты со мной в этом странном доме, полном смутных теней.

Я встала и налила ей еще чаю, чтобы не позволить ей окончательно раскиснуть. Тем не менее этот разговор меня не на шутку встревожил. Я тоже чувствовала, что в воздухе витает какое-то предостережение.


Приближалось Рождество, и я предложила украсить дом плющом и остролистом. Я еще не знала, как празднуют Рождество в Грейндже. Впрочем, об одной многолетней традиции мне рассказали. Каждой деревенской семье Ашингтоны дарили на Рождество два одеяла и гуся. Я также знала, что в канун Рождества нам предстоит посетить полночную службу в церкви, а наутро опять отправиться в церковь. Вечером того же дня к ужину всегда приходят священник с семьей и доктор с женой. Обед подают в полдень, а вечером слуги свободны. Насколько я поняла, из года в год в праздновании Рождества не менялся ни один из перечисленных пунктов.

Вскоре сильно похолодало, что очень обрадовало девушек Кэннон, сообщивших нам, что они очень надеются на то, что на Рождество выпадет снег. В прошлом году, например, на пруду можно было кататься на коньках.

Моя мама капризничала и раздражалась по любому поводу. Она вспоминала, как мы праздновали Рождество на Дентон-сквер, и горько сожалела о том, что поддалась на уговоры Тома и согласилась сыграть в рождественской постановке. Это было непоправимой ошибкой.

Хотя снег выпал только на Двенадцатую ночь, на Рождество дул пронизывающий восточный ветер и было нестерпимо холодно. Мама и раньше не переносила ветреную погоду, а тут и вовсе слегла с очередной простудой. Нам с Селией удалось убедить ее отлежаться, да она особо и не сопротивлялась.

После этой простуды ее начал мучить кашель.

Я хорошо запомнила тот день, когда Селия заговорила со мной о маме. Ее лицо было очень серьезным, когда она произнесла:

— Я думаю, она больна гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить. У нее начинается новая простуда, а она еще от предыдущей не оправилась.

— Да, она часто болеет, — согласилась я.

— Она здесь глубоко несчастна, — тихо заметила Селия.

— В Лондоне она тоже была несчастна. После этой трагедии вся ее жизнь полетела под откос. Если бы ей дали возможность играть, она бы восстановилась.

Селия кивнула.

— Быть может, стоит пригласить к ней доктора? — немного помолчав, предложила она.

— Она будет возражать. Давай подождем немного. Это всего лишь простуда.

— Тебе виднее, — ответила Селия.

Я была ей очень благодарна, потому что видела, как она заботится о маме. Это также давало мне некоторую свободу. Зная, что Селия присмотрит за мамой, я могла немного от нее отдохнуть. Быть может, это звучит несколько странно, но порой мне хотелось сбежать и не слышать беспрестанных маминых стенаний о прошлом и ее полной неспособности примириться с настоящим. Ее общество угнетало меня все больше, и я с облегчением обнаружила, что Селии удается утешать ее гораздо лучше, чем мне. Она искренне восхищалась ею и в какой-то степени олицетворяла собой толпы исчезнувших поклонников. Как правило, оставив ее у мамы, я уединялась в библиотеке и с головой уходила в книги. Иногда я брала книгу и шла читать на галерею. Я полюбила общество своих предков, кроме того, я разглядывала знаменитый жемчуг и придумывала самые невероятные истории. Мне нравилось, что у меня такая романтичная семья: у кого еще есть такие загадочные отец и сестра?

Подошел к концу январь. Я навсегда запомнила день, когда Селия настояла на том, чтобы мы пригласили к маме доктора. Здоровье мамы не улучшалось, и я уступила. Доктор Берримэн, друг семьи, вместе с женой частенько сиживавший за нашим столом, осмотрел маму и диагностировал бронхит. Он прописал ей постельный режим, призванный помочь ей избавиться от хронического кашля.

— Самое главное, это не допускать переохлаждений, — сказал он. — Она всегда должна быть в тепле.

Он посмотрел на жарко пылающий в камине огонь и одобрительно кивнул.

— Она просто расклеилась, — заявила тетя Марта. — Выпустите ее на сцену, и от болезни не останется и следа.

Доля истины в этом была, но прежде чем выходить на сцену, она должна была избавиться от бронхита.

На следующее утро пришло письмо от моего отца. Тетя Марта пригласила меня в гостиную и торжественно сообщила, что отец не собирается приезжать в Англию.

— Какая жалость, — вздохнула она. — А ведь если бы он приехал, возможно, нам удалось бы их помирить.

— О нет, тетя Марта, прошло слишком много времени. Какое может быть примирение, если они целых пятнадцать лет не видели друг друга!

— Я уверена, мы что-нибудь придумали бы, — ответила тетя Марта, намекая на то, что для нее нет ничего невозможного. — Если бы нам только удалось выманить его сюда!

— Это все равно ничего не изменило бы, — продолжала настаивать я.

На этот раз тетя Марта ничего не ответила и только плотнее сжала губы. Я видела, что невозможность пустить в ход все свои организаторские таланты вызывает у нее неописуемое раздражение. Вспомнив, что вся проблема заключается в том, кому достанутся две нитки жемчуга, я так развеселилась, что с трудом удержалась от смеха. Поистине, на что только не идут люди ради удовлетворения собственной гордыни и тщеславия!

— Он очень рад, что ты теперь живешь здесь, под нашим присмотром, — опять заговорила тетя Марта. — Я сообщила ему, что он должен приехать домой хотя бы для того, чтобы увидеться с тобой.

— Они правда рад тому, что я здесь?

— Ну конечно! Он знает, что на нас с Мабель можно положиться. Он даже написал тебе письмо. Вот оно.

Я схватила конверт. Мне не терпелось его вскрыть, но я не хотела этого делать в присутствии тети Марты. У меня мелькнула мысль, что, возможно, она его уже вскрывала над паром, а затем опять запечатала. Я знала, что не все люди неукоснительно следуют кодексу чести. Очень многие с готовностью поступались принципами, если это помогало им достичь поставленной цели. Что касается тети Марты, то меня вообще начали посещать странные мысли в отношении моей любящей родственницы. Должно быть, их источником была неприязнь, испытываемая к ней мамой и порой перерастающая в панический ужас.

Как только мне удалось улизнуть от тети, я примчалась в свою комнату и дрожащими руками распечатала конверт. Письмо было написано крупным, размашистым и не всегда разборчивым почерком.


«Моя дорогая дочь Сэйра!

Как я счастлив, что наконец-то могу тебе написать. Я сомневаюсь, что ты меня помнишь, но ты стоишь у меня перед глазами такая, какой я тебя видел в последний раз. Когда твоя мать уехала, забрав тебя, это разбило мне сердце. Но так бывает. Она так и не смогла приспособиться к жизни на Цейлоне, а значит, поступила правильно, покинув его. Сестры сообщили мне, что теперь и ты, и твоя мама живете с ними. Я уверен, что в Ашингтон-Грейндже ты будешь счастлива. В конце концов, это твое родовое гнездо. Что касается меня, то я выращиваю чай. Это занятие требует моего постоянного присутствия. Поэтому я никак не могу вырваться с Цейлона. Твои тети просят меня вернуться, но пока у меня нет такой возможности. Думаю, когда-нибудь ты приедешь ко мне в гости. А пока я буду рад и письму от тебя, Сэйра. Напиши мне, если тебя хоть немного интересует твой отец.