Татьяна Успенская - Украли солнце

1

Первый раз Будимиров ухнул в чёрную дыру, когда ему было шестнадцать лет. После скачек.

А сначала был отец. Мог, раскрутив кошку за хвост, размозжить ей голову о дерево. Не успевал войти в дом, начинал придумывать им с матерью провинности, оставлял без еды, нещадно бил обоих. Особенно жестоко, когда замечал, что мать пытается приласкать его. Часто ночами просыпался от материной маеты: тихих стонов и вздохов. Плакал от жалости к матери и кошке.

А сначала были граф Гурский с графиней. Они завели моду сами воспитывать малолеток от трёх до семи.

Доставляют их из обоих сёл, принадлежащих графу. Графиня лезет в печёнки. Сыграет что-то на рояле, расскажет о картине или скульптуре, которых много в громадном зале, где сидят в плохую погоду и зимой, прочитает сказку и пытает: что чувствуешь, о чём думаешь? Послать бы её подальше отцовскими словами, но под её добрым взглядом одолевает немота. Хочется уткнуться ей в колени, отдать свой мяч, что подарил граф. Совместить эти незнакомые чувства и желание накричать на неё, оттолкнуть руки, гладящие его, не может.

Контраст между двумя жизнями настолько разительный, что, попадая из своего в дом графа, Будимиров никак не может переключиться. Живыми монстрами населяют его слова, действия отца. Истошным криком поскорее выбросить из себя обиду, за своё избитое тело отомстить всем, кто рядом окажется! Отпихивает няньку Тасю, ласковыми руками умывающую его, сажающую на горшок, кусает Веронику, длинную, тощую, в круглых роговых очках, когда она тянет его в общий круг — играть, толкает и бьёт ребят. А его по голове гладят. А ему ласково объясняют: «Не других, себя разрушаешь, когда дерёшься, кусаешься, говоришь грубые слова!» «Себя пожалей!» — просят.

Часто приходит в зал граф. Расспрашивает, во что нравится играть, что читают. Каждый раз подводит к Будимирову сына Адриана, говорит: «Дружите, ребятки, пожалуйста!»

А в нём — раздвоение в отношении к Адриану. Хочется играть с ним. Но стоит к нему шагнуть, настигает крик отца: «Не смей якшаться с графским отродьем!» Останавливает и то, что Адриану никто не нужен: сидит себе в уголке с книгой, или строит дом из конструктора, или лепит. Порой точно такими же, как у графа, глазами разглядывает их всех по очереди. А вот Григорий, его ровесник из графского села, каждому радостно улыбается. Однажды рисовал, высунув язык. Будимиров схватил листок. Солнце и цветы. Такие яркие растут в саду графа. Хотел сказать, что Григорий — девчонка. Не сумел собрать слов вместе. Порвал листок. Григорий заплакал, а он засмеялся. Но с той минуты играл только с ним. На Адриана поглядывал издалека — тянет, да не сунешься. Все трое пришли в школу в первый класс. Учительница посадила его с Адрианом, а он испугался, пошёл к Григорию, плюхнулся рядом.

Отец заставлял много работать в огороде и дома. Стал ещё злее. Привязав к кровати, чтобы не сбежал, избивал до крови. И, если в доме графа Будимиров порой побеждал в себе злые чувства, то в школе принялся вытравлять из себя сантименты и добрые порывы. И, чем более жестоким и нетерпимым становился отец, тем более жестоким и нетерпимым становился он. Постепенно жалость к животным, над которыми издевался отец, к матери таяла в нём.

Теперь он не терпел душеспасительных разговоров, которые были сутью многих уроков: маялся, заставлял себя не слушать графа. Это всё он подстроил! С первого класса ведёт у них историю с литературой. Пристаёт: как относятся к тому или иному факту истории, литературному герою, какие чувства испытывают в той или иной ситуации. Много говорит о Боге. Сам лично провожает их в храм, что стоит между сёлами.

Священник в храме — отец графа. Ведёт у них Закон Божий. Не устаёт повторять: Бог — добрый и справедливый, живёт в душе каждого и, чтобы стать счастливым, нужно соблюдать заповеди и помогать другим. Будимиров вертится, как на раскалённой сковородке. И одного-то графа ему — под завязку, а тут ещё Бога с о. Петром придумали. Где же этот Бог в его отце расположился? Почему позволяет избивать их с матерью? Да и в себе Будимиров никакого Бога не ощущает!

Адриан же на отца и деда смотрит восторженно. Тоже блаженный! Почему ж тянет к нему? Они — одного роста, чем-то похожи и внешне, и по характеру. Оба — упёртые, целенаправленные, хорошо учатся. Казалось бы, сам графский Бог велит им общаться. Но почему-то Будимиров избегает Адриана. И, когда бросил школу, после работы спешил к Григорию, чтобы с ним провести свободное время.

Перед Григорием геройствовал: сидел под водой по пять минут, обчищал сады, мучил птиц и кошек. Григорий пытался отнимать их. Он сквозь зубы цедил «убью!» и обжигал взглядом. Каждый раз Григорий бежал прочь, и, когда в следующий раз Будимиров звал его на рыбалку или к развалинам крепости, отказывался. Но Будимиров обладал редким даром: умел поставить события с ног на голову. Так, кошку нужно было наказать: она разорила гнездо и пожрала птенцов, птица бросила своих детей. А вот есть пещера с сокровищами, туда не заходил ни один человек, и только Григорий способен проникнуть в неё. И только Григорий может залезть на отвесную стену разрушенной крепости. Каждый раз Григорий заново попадался на удочку лести, впутывался в новую авантюру и до следующей вспышки жестокости забывал, что хотел навсегда порвать с ним.

Видимо, какая-то неодолимая сила подавляла всех, кто с ним сталкивался. И люди от мала до велика, хотя он был ещё мальчиком, звали его «Будимиров» или «Бур», начисто позабыв имя.

Имел он странную власть и над животными. В самую горячую минуту конфликта, когда Григорий уже идёт прочь и зовёт «Дрём!», Будимиров преграждает путь псу, пристально глядит в глаза, приказывает «Дрём, за мной», и тот послушно плетётся за ним, а не за Григорием, хотя предан Григорию всей своей собачьей душой — Григорий растил его со дня рождения.

Больше всех в жизни Григорий любил свою сестру Магдалину и Дрёма, а потому страх потерять Дрёма заставлял его подчиняться воле Будимирова.

А ещё связывала их любовь к скачкам.

Скачки устраивал граф Гурский раз в год — для взрослых. И вот впервые допустил мальчиков. Произошло это так.

С Григорием набивались в ночное, уговаривали главного конюха Виныча поспать, обещали глаз не спускать с коней, а лишь тот засыпал, распутывали ноги самым быстрым и вместе с Дрёмом носились по степи. Лучшие часы жизни! Конь покорен жестким пяткам, горит ошпаренное ветром лицо, спину жжёт пот. Мчится рядом Дрём, то и дело взвизгивает от восторга. «Дрём, быстрее!» — приказывает Будимиров и рывком обгоняет пса, снова отстаёт и снова кричит: «Дрём, быстрее!» Только так и можно жить: нестись впереди Дрёма и Григория! Однажды Виныч догнал Будимирова, стащил с коня. Намертво зажав плечо, принялся хлестать плёткой. «Не возьму в толк… тощают! Отдохнуть не даёте! Стервецы!» Григорию повезло: сбежал. В ночное ходить перестали, но без скачек обойтись не могли. Стали воровать и объезжать жеребцов. Знали, раньше времени нельзя садиться на жеребца — слабым получится, да утешали себя тем, что оба лёгкие, авось, не попортят! Может, ещё долго воровали у графа подростков, если б не набрались храбрости и на одном из многочисленных праздников, которые тот устраивал, с соревнованиями, фейерверками, подарками, не подошли к нему.

— Мы с Будимировым можем объезжать жеребцов получше взрослых и укротить любого! — сказал Григорий.

Гурский вздрогнул и уставился на Будимирова своими детскими сине-зелёными глазами.

— Ты сильно вырос, узнать нельзя. Как живёшь? Почему бросил школу? — как-то очень поспешно и растерянно спрашивал граф. — Разве не хочешь получить хорошее образование?

Кому другому отрубил бы «А вам-то какое дело до моего образования!», но с графом было всё не так просто: гнал от себя, а под ложечкой часто сосало, настигало: рука графа касается головы — лаской. И сейчас ощутил её. Кроме того, от графа зависели скачки, и Будимиров угрюмо пробормотал:

— Отец велит работать. Мать восстала было, отец прибил её.

Граф снова вздрогнул, глухо сказал:

— Раз хотите, будете участвовать в следующих соревнованиях. Дам вам коней! — И чуть не бегом бросился от них прочь.

2

Граф коней дал, и началась весёлая жизнь.

С ними тренировался и Адриан. Скачки не любил — выполнял просьбу отца. Ему бы только заниматься да музыку слушать.

На своих смирных лошадках катались по степи и две девочки: Саша, дочка графа, и сестра Григория — Магдалина, обе на три года младше них. Будимиров внимания не обращал: мелюзга, бабы. А во время скачек пожалел об этом.

То, что с ними рядом мчится Дрём, — привычно. Но несётся с ними рядом, а вскоре и обгоняет их Магдалина на своей лошадке, каким-то странным образом из смирной превратившейся в скакуна. Время от времени девчонка кричит: «Гиша, я здесь!» И Григорий, как заворожённый, несётся за ней. И вырывается вперёд. Волосы Магдалины развеваются такие же длинные, как конский хвост, только пепельного цвета. Как ни старается Будимиров догнать Магдалину и Григория, у него ничего не получается: «Гиша, я здесь!» — магические слова, превратили Григория в ветер. И даже Дрём оторвался от Будимирова и понёсся рядом с Магдалиной.

Чем дальше уходил от него вперёд Григорий, тем тяжелее он становился. Плевать было на то, что он — второй (Девчонка перед финишем исчезла, отдав первенство брату), что остальные, в том числе и Адриан, сильно отстали, ему казалось: он сейчас рухнет — все побои, матерные ругательства собрались в нём и тянули к земле, злыми кошками бились слова «Меня. Обошёл». Одновременно ощущал: он — небо, он — солнце, он — степь. Как можно его, такого… как небо, как степь, обойти?! И почему он, такой беспредельный и могучий, не может справиться с заполняющей его воинственной тяжестью? Постепенно она залила его целиком, побеждённый ею, он потерял все живые чувства и рухнул камнем в чёрную дыру. Не осознал, что и ему граф подарил жеребца, ничуть не хуже, чем Григорию, и слов добрых наговорил, и, как всегда при встрече, погладил по голове.

Чёрная дыра. Солнце — чёрное. И небо — чёрное. И степь — чёрная. Нельзя сметь его — обойти!

Только убить. Лишь так выбраться из чёрной дыры. Лишь так избавиться от тяжести и боли, заполнивших его.

Не помнит как, оказался в доме Григория. Голыми руками убьёт! Вон какая сила в этих руках: к ним прилила вся тяжесть, скопленная за жизнь. Забыты игры в «дурака», авантюры, когда распутывали сложные лабиринты к «кладу» или ловили привидения, забыты скачки, когда неслись в едином дыхании: Григорий — враг, а врага надо уничтожить!

— Ты что не на празднике? — дрожащий голос бабки Григория. — Гиша сказал: в вашу с ним честь граф устроил пир.

До чего же мешают ему руки, налитые тяжестью отцовской злобы. Не руки — орудия возмездия. Как можно было его обойти?! Как смел Григорий его обойти?

— Магдалина искала тебя! — скрипит голос.

«Гиша, я здесь!» Вот кто виноват. Не Григорий — сопливая девчонка! Она сбила Григория с пути, затмила разум!

— Где? — спросил, едва ворочая не слушающимся языком.

— У графа в саду. Я не смогла пойти. Да вот — Дрём.

Только тут Будимиров услышал поскуливание пса.

— Воет и воет.

И Дрём посмел — обойти его. Посмел бросить его. Будимиров понёс свои руки к Дрёму, с трудом отвязал верёвку. Пёс запрыгал, стал лизать лицо, вертеться, и хвост Дрёма мягко и радостно стегал его.

Тяжесть Будимирова поволокла пса с подворья. Убить. Избавиться от этой немыслимой, к земле пригибающей его тяжести. Он стал бить, душить, уничтожать пса, вой, стон воспринимая как сладчайшую музыку избавления. И очнулся, и стал лёгким, стал самим собой лишь тогда, когда эта музыка замолкла. И увидел Дрёма. Задушенного, с вывалившимся языком, в крови.

1

Почему-то так получалось: Магдалина никогда не была свидетелем жестокости Будимирова. Но только он мог забраться на отвесную стену разрушенной крепости, пролезть в пещеру через узкий и тёмный лаз и из-под груды камней вытащить матово поблёскивающий сосуд. Он — герой! Самый сильный, самый смелый, самый гордый. И он — друг Гиши.

Брат для Магдалины — первый, кого она увидела и осознала в своей жизни. Он носил её на руках, хотя сам был ещё хрупок и мал. Учил её говорить, и петь песни, и различать птиц. Играл с ней. Родители и бабка работали. Её нянькой и родителем был Григорий. Перед сном рассказывал о небесном и подземном царствах, о мучениках за народ и святых. Все истории были о борьбе добра со злом, любви с ненавистью, доброты с эгоизмом, и все кончались хорошо. Григорий сидел на краю кровати, держал её волосы в своих руках. Говорил всегда очень тихо, чтобы ни бабушка, ни родители, спавшие в других комнатах, не услышали. Засыпала Магдалина сразу, как только побеждали добро и любовь. Засыпала спокойно: Гиша рядом, всегда спасёт! Брат привёл её в школу, и каждую перемену они бежали друг к другу.