— Да, — кивает он Геле, — я готов. Я хочу служить людям.

На стенах — зелёные кусты, деревья, песок пляжа, розовые цветы. Куда ни глянь, простор.

Степь?! Его родина?

— А теперь закусим и выпьем — за знакомство! — Геля проворно встаёт, надевает длинный, оранжевый халат. — Вставай, лежебока. Сейчас тебе станет ещё лучше.

Чего только на столе нет. Мясо, фрукты, дичь, хлеба!

— Ешь! — угощает Геля. — Тебе нужно поправиться.

И он послушно ест.

— Выпьем за тебя! Пусть с этой минуты удача сопутствует тебе! Пусть ты, наконец, станешь счастливым.

Почему он покорно берёт в руки бокал и делает глоток? Почему ест всё, что Геля подкладывает ему?

Нельзя пить. Он знает, как действует брага на дедов его села! Видит согнувшуюся маму. Слышит голос: «Всё отняли».

Подавился этим — «всё отняли», сидит с набитым ртом: ни жевать, ни проглотить. Здесь, им на двоих, столько еды, сколько дома не бывает и на десятерых. Сквозь сытость, одурманивающий запах и головокружение — кладбище мяса, черви, кишащие в тушах, тощая Кора, всегда голодные Гюст и Тиля. И голос Марики: «При чём тут Бог, судьба? Всё зависит от человека».

Сейчас и определиться: набивать брюхо, или, как все его друзья и все люди его страны, всегда хотеть есть.

— Чего ты замер? Ешь! — Геля улыбается, подкладывает ему новые разносолы.

Он глотает непрожёванный кусок.

— Опьянел! — говорит и улыбается, и щурится, хотя в глаза солнце не светит. Как же так получилось, что он позволил себе расслабиться и есть, когда столько людей голодает!

— Бывает. Иногда полезно… чтобы все мысли и дурные ощущения исчезли. — Геля ласкает его взглядом.

Дурные ощущения? Голова у него — чужая, а ощущения есть. Он отчётливо ощущает собственное предательство и опасность. И исходит опасность отсюда, от этого стола, из этой роскошной комнаты. Геля украла у его матери, у его друзей, у людей его страны еду, у горожан солнце и наслаждается украденным! Не мысли — ощущения: опасность нависла над ним, его ловят в сети. Как спастись? А по нему разливаются лень, сонливость. «Не смей поддаваться!», «Не смей пьянеть!» — сопротивляется он и чувствует: нельзя показать Геле, что он сопротивляется опьянению. Лениво берёт дичь, откусывает маленький кусок, медленно жуёт.

— Вкусно, да? Куропатка. А может, ты рябчика взял?

Он кивает, пусть Геля сама решит, что он взял, улыбается, зевает. Ещё кусок откусывает.

Вяжет рот незнакомая, чуть горьковатая дичь, и какой-то странный запах, не только духов, туманит голову, обволакивает червивые туши, гниющие фрукты кладбища. Возникают благостные идиллические картинки: вот тебе лодка, плыви, вот тебе трава в цветах, ложись, раскинься.

«Нет, не надо лубочных картинок» — сопротивляется Джулиан. Усилием воли заставляет себя увидеть скорбную маму, туши с червями, женщину в крови, ребёнка. И, увидев, цепко, вопреки дурману, заволакивающему их, держит перед собой: ни за что теперь не выпустит.

— Попробуй-ка, это доставляют каждое утро из-за границы.

Крупный роскошный плод.

Послушно берёт его, надкусывает. Да, Геля, смотри, он доволен, он улыбается. Вкус клубники и сочной жёлтой груши. Свежестью стекает в него фрукт. Смывает дурман. Джулиан откусывает ещё.

— Я так и думала, тебе понравится! — восклицает Геля. — Эти экзотические амруты, чику, папайи растут только в жарком климате. Ешь, а я пока расскажу тебе историю об одной обезьянке, которую мы с патроном привезли из Индии.

Нельзя слушать её болтовню. Не только в воздухе и пище, в её голосе — дурман, усыпляет его. А ему нельзя уснуть. Он выбрал дорогу. И он потягивается, зевает, изображает сонливость.

— С одной стороны, я очень хочу тебя, — говорит лениво. — Но, с другой, я очень хочу спать. Дай мне что-нибудь, чтобы на время проснуться.

Он стал хитрым.

— О, какой ты милый! — восклицает Геля, наливает ему из чёрно-золотистой бутылки. — Выпей!

На бутылке — толстые корни, какие-то растения, которых он никогда раньше не видел, какие-то знаки, таинственные круги. Он заметил: сначала Геля подливала ему из той бутылки, а сама пила — из этой. Ага, значит, ей он сейчас подольёт оттуда.

— Пожалуйста, принеси мне простой воды, — просит, видя, что на столе её нет. — Я никакой другой не могу напиться.

— Вот что значит человек из народа! — смеётся Геля. — Вода, хлеб важнее всего! Вижу, ты нажимаешь на хлеб. — Геля разглагольствует по поводу того, как нетребователен народ, но послушно идёт за водой.

Джулиан выпивает содержимое её бокала, ей наливает из той бутылки, из которой она наливала ему, благо, цвет один и тот же. О, чудо! Голова словно промывается, туман рассеивается, и, наконец, он начинает соображать. Оказывается, он всё хорошо помнит: быть осторожным, уметь играть в сложной ситуации, анализировать её и каждый свой шаг. Политика подкупа и лести. Он должен усыпить бдительность Гели и бежать!

Но осторожно. Спешить нельзя. Что сделать, чтобы Геля уснула? Таблетки Роберто! Дрожащей рукой вытаскивает их из кармана и обе бросает в Гелин бокал, они мгновенно растворяются.

— На тебе твою воду! Я сделала ледяную! — смеётся Геля.

Он не хочет пить, но пьёт и сонным голосом бормочет:

— Совсем колодезная! Ты просто необыкновенна! Ты замечательна! — Слова не его, он не умеет произносить такие, но произносит и видит: Геле нравятся эти слова. Он широко зевает. — Ты восхитительна! Твои волосы, твои глаза необыкновенны. Я всю жизнь мечтал о встрече с тобой! Я так счастлив! Я хочу быть с тобой! Но я совсем сплю, сплю. Мне снится сено. Я хочу в сено. Я так устал!

— Давай выпьем и пойдём в сено, — она смеётся. — Ну же, пей то, что я тебе налила. Пей же! — В её голосе требовательные нотки. Она залпом выпивает из своего бокала.

Он замирает. Почувствовала другой вкус?! Или она тоже играет и вида не покажет? Он дерзко протягивает к ней руки, гладит её волосы.

— Ты упоителен, — шепчет Геля, томно смотрит на него. — Как ты ласков! — Играет или в самом деле не поняла? — Я таких никогда не видела. — Она садится к нему на колени, её волосы падают ему на лицо, он задыхается, но не убирает их.

Пусть душно, зато голова жива! Джулиан по очереди слушает Марику, Кору, Апостола, Поля. Крепко, изо всех сил он прижимает к себе Гелю, несёт её на постель, с трудом преодолевая чужие запахи, задыхаясь от её душных волос, пытается быть с ней. И вдруг чувствует: Геля обмякает в его руках. Да она засыпает! Дыхание — медленнее, медленнее, она пытается открыть глаза, не может.

— Что ты мне подлил? — в голосе угроза. Но следующая фраза не враждебная. — Ты — сладкий.

Он начинает похрапывать. Да он спит! И знать ничего не знает. «Реже дыши, не переиграй!» — приказывает себе. Заметит она игру?

Осторожно. Не спешить. Прежде чем бежать, хорошо подумать.

Из квартиры выйти не получится — наверняка не сумеет открыть дверь, наверняка замки с секретами. Он не Любим и не Апостол, разобраться в них не сумеет. Остаются окна. Ага, он вылезет из окна и спустится по водосточной трубе. А что, если в этом доме нет водосточных труб?

Он посапывает и даже похрапывает, а сам сбоку вглядывается в Гелю. Кажется, спит. Конечно, не вино сработало, вино туманит голову, притупляет память, но не вырубает человека. Это таблетки Роберто! Как мёртвая, спит. Рот приоткрыла, слюнка течёт из угла губ. Нет, так не притвориться. Ни за что не допустила бы слюнку. Осторожно спустил ноги на пол. Геля не шёлохнулась, ресницы не дрогнули. Медленно, тщательно оделся. Вышёл из спальни. Нехорошо уходить в чужом костюме. А что делать? Старый Геля выбросила в мусоропровод да ещё ручкой ему помахала!

Словно он не проходил здесь, всё увидел как впервые. Вместо коридора — широкая комната, с креслами, экранами, коврами. И двери. Приоткрыл одну. Зажмурился. Словно яркий день, а ведь сейчас — вечер. Вошёл. На потолке — красочные яркие портреты. Кажется, или лицо ему знакомо? Где он видел эти чистые глаза, как вода в их речке?! Ерунда, спьяну мерещится! На одной из стен огненными буквами написано: «Расстреляны Будимировым враги народа — графы, думавшие лишь о своём счастье». И длинный список тех самых, расстрелянных графов! А вот знакомая фамилия: Гурский. Где-то, давным-давно, он видел её дома. Где? Когда? Не придал значения, подумаешь, графы! И в их селе жили графы. Зачем Геле понадобилась эта старая доска? Реликвия?

В другой стене плывут рыбы. Протянул руку. Стекло. Как же их кормить, как менять воду? Клавиши в стене. Нажал одну — стекло поехало вбок. Отдёрнул руку. На другой стене — незнакомый ему зверь, длинный, пятнистый, с длинной шеей и узкой мордой, ходит по траве. Тоже клавиши. Побоялся нажать — ещё явится в комнату! Пол в комнате мигает, как в Учреждении. Только здесь он светло-голубой, похож на небо. Голубые ручьи текут, фонтанчики бьют, рассыпаясь на радужные, светящиеся капли. Ещё стена. Пустая. А клавиш очень много. Осторожно нажал одну — центральную. На стене возникла площадь, и от неё расходятся улицы. Вот это да! Это же та самая площадь, на которую он должен завтра выйти! Сейчас она пуста, ночь, но хорошо освещена: каждый камень, каждая трещинка между камнями видны. Наверное, клавиши — это разные районы.

«Осторожно», — голос Апостола. «Разум дан, чтобы анализировать происходящее!» — Марикин голос.

Вдруг Геля проснулась? Джулиан заглянул в спальню.

Сладко спит.

Не спешить. Всё продумать. Окно не подходит. Он никогда не сумеет открыть его. И потом неизвестно, окно ли это — во всю стену, без форток и ручек.

Без сил опустился на пол. Сейчас явится Властитель или кто-то из подручных и убьёт его. Он — в западне. Отсюда выхода нет.

Спокойно. Без паники. Ты выбрал дорогу. Теперь подумай, как ступить на неё.

Кто посылает видения? Ни с того ни с сего увидел портрет девушки. Как часто в детстве и в юности тайком разглядывал его! Под ним подпись — фамилия, которая только что мелькнула среди расстрелянных, и первая буква имени. А. Гурская. Так ведь это… ведь это — его мама! Как же раньше он не догадался. У Любима мамины глаза. Какая красивая мама на том портрете! В роскошной одежде, с причудливо уложенными волосами. Ничуть не походит на измученную старуху с измождённым лицом и искалеченными руками.

Отдельные фразы Григория, Апостола, матери, Любима, на которые он не обращал внимания, сейчас повторяются, гремят, оглушают. Это значит — Будимиров расстрелял… кого? Значит, мамины родители — графы?! Его мама — графиня? Он сидит на полу, парализованный. Будимиров убил всех родных его матери — его родных! А потом на войне — отца?!

Как же мама могла после этого жить?!

Всё-таки поднялся, подошёл к списку расстрелянных. Пятеро — с этой фамилией, трое мужчин и две женщины. Кто они?

Как же мама живёт — со смертью всех родных в душе?!

А теперь он — в западне. При чём же тут Геля? Поймал его в сеть Будимиров! Этот список — во всю стену! — свидетельство героизма Будимирова! Штаб-квартира его здесь или жильё? Или Геля повесила здесь эту доску, чтобы потрафить Будимирову?! Ясно одно, Будимиров здесь бывает!

Не выбраться. Под корень хочет Будимиров вырубить их семью. Он уверен, что с Любимом уже расправился. Теперь очередь за ним, последним из рода Гурских. Волосы шевелятся на голове, холодный пот течёт по спине.

Не хочет он умирать! И не хочет быть послушной куклой в руках Будимирова! Во что бы то ни стало он вырвется отсюда!

Если квартира технически совершенна, значит, вполне возможно, в ней есть свой лифт. Надо метр за метром исследовать стены коридоров, комнат, туалета. Вот кнопка. Интересно, что означает? Кнопка есть, а двери не видно. Значит, нечего экспериментировать. Ещё кнопка-клавиша — без двери. Ещё.

Почти незаметную дверь обнаружил в ванной комнате и две клавиши.

Сердце бухает в голове. Лифт может двигаться вверх и может — вниз. Но всё равно, чтобы вызвать его на этот этаж, достаточно одной. Он уже протянул руку, отдёрнул. Не спешить.

Куда ему нужно выйти?

Если поехать вверх, он попадёт на крышу. Там наверняка есть самолёт с самоуправлением, как тот вертолёт, который доставил его в первый день к Апостолу. Самолёт наверняка полетит туда, куда запрограммирован. Направить его в другое место Джулиан явно не сумеет.

Зачем ему попадать куда-то туда, куда попала бы Геля? Нет, только вниз!

А вдруг вниз — это в лапы швейцара?

Чушь. Швейцар для таких, как Геля, — не человек. Лифт же в квартире для таких, как Геля. Значит, прямо на улицу.

А если это ловушка, и там сидит сторож? Ерунда. Лифт для таких, как Геля. Зачем ей попадать на улицу? Геля перелетает с места на место, а не переходит, Геля на улице не бывает.