Мэдлин Хантер - Украшение и наслаждение

Когда в одиннадцать часов утра Дариус прибыл в выставочный зал, он заметил, что картины там развесили уже по-другому. Причем изменения были весьма серьезными.

Теперь все картины висели не слишком высоко, не слишком низко и не слишком близко одна к другой, так что высокие стены зала заполнялись полностью. Вне всяких сомнений, это было весьма разумное решение. Но неужели мисс Фэрборн сама до такого додумалась?

При виде графа мистер Ригглз, казалось, испугался.

— Милорд, я вас не ожидал, — пробормотал он. — Мисс Фэрборн сказала, что мы не предвидим сегодня вашего визита.

— Я решил заехать к вам по пути в другое место. Надеюсь, что мое присутствие не будет сочтено несвоевременным.

Но «замороженная» улыбка Ригглза и его молчание свидетельствовали об обратном.

— Я могу убраться отсюда, если нарушил ваши планы и явился не вовремя, — сказал Дариус. — Могу, например, засесть в конторе, чтобы продолжить изучение отчетов и счетов.

— Сожалею, но контора нам скоро понадобится, сэр.

— Тогда… послоняюсь по хранилищу и посмотрю, не появилось ли что-нибудь такое, что я захотел бы оценить сам или приобрести за свой счет.

— Сожалею, сэр, но хранилище переполнено так, что туда не следует…

Тут дверь хранилища открылась, и перед ними появилась мисс Фэрборн. Сегодня она снова была в трауре, и ее черное платье казалось весьма элегантным. А распущенные волосы, свободно струившиеся в соответствии с нынешней модой, спускались волнами на грудь.

Увидев графа, мисс Фэрборн замерла на пороге хранилища. Потом подошла к мужчинам и сказала:

— Думаю, Обедайя, все готово.

— Кроме меня, мисс Фэрборн, — в смущении ответил Ригглз и принялся переминаться с ноги на ногу.

Мисс Фэрборн рассмеялась:

— Вы все еще остаетесь чрезвычайно скромным человеком, мистер Ригглз, хотя за долгие годы изучили наше дело досконально.

Ригглз вспыхнул и кивнул, но не слишком уверенно. Казалось даже, что он вдруг постарел и как-то съежился. Через несколько секунд аукционист поспешно удалился. А мисс Фэрборн, осматривая картины на стенах, проговорила:

— Вижу, сэр, что вы предпочли сегодня приехать. И раз уж вы приехали… Нам надо немедленно решить, как объяснить нашему гостю ваше вторжение. — В ее тоне не было и намека на обиду, но в глазах промелькнуло раздражение. Да и само слово «вторжение» грозило ссорой. — А может, хотите, чтобы я представила вас как постоянного покупателя? Может, притворимся, что вы просто случайно зашли сюда?

— Возможно, это самое лучшее, — пробурчал Дариус.

Эмма ненадолго задумалась.

— Однако это будет обманом, сэр. Может, лучше намекнуть ему на то, что вы совладелец?

— Едва ли так будет лучше, — отозвался граф.

Эмма прошлась по залу и поправила одну из картин, висевшую криво. Потом проговорила:

— И все же подумайте об этом, сэр. Ведь если мы проявим честность, то вы сможете разговаривать с ним без обиняков.

Граф подошел к девушке и решительно заявил:

— Я пришел сюда не для того, чтобы занять место вашего отца. Это обязанность мистера Ригглза, и, если верить вам, его опыт дает ему такое право.

— Но он почти никогда не действовал в одиночку. Ему помогал мистер Найтингейл, который разговаривал и с поставщиками, и с потенциальными покупателями.

— А может, вам следует заменить мистера Найтингейла другим человеком?

— Я и пыталась. Неужели не помните? Мистер Лоутон был бы хорошей заменой, но, к несчастью, кто-то отпугнул его, возможно, даже заплатил ему, чтобы он здесь не появлялся.

— Лоутон — щенок! Ему не удалось бы надлежащим образом поговорить с вашим графом.

— Но уж вы-то сможете, не так ли, милорд? — Тут Эмма взглянула в окно — на улице, перед входом в дом, остановился экипаж. — О, сэр, пожалуйста, постарайтесь сделать вид, что вам нравится эта наша экспозиция. Ведь это в ваших же интересах, верно?

Дариус начал было объяснять, что никогда не соглашался на проведение этого аукциона, но тут дверь зала открылась, и вошел человек графа (очевидно, сам граф решил заехать попозже).

Господин Вернер не был ни высоким, ни низкорослым, ни толстым, ни худым, однако надменность этого человека затмевала все его недостатки, если, конечно, таковые имелись. Он остановился в дверном проеме — как человек, хорошо знающий себе цену. Его белокурые локоны были уложены должным образом, а сюртук был отделан красивым галуном. Осмотревшись, немец втянул воздух в ноздри с таким видом, как будто по одному запаху мог судить о присутствующих. А затем взгляд его бледно-голубых глаз остановился на Дариусе, которого он бесцеремонно оглядел с головы до ног.

В этот момент в зале появился Ригглз, который почтительно представился гостю. Однако господин Вернер по-прежнему смотрел на графа.

И тут Обедайя громко проговорил:

— Сэр, позвольте вам представить одного из старейших и самых почитаемых клиентов «Дома Фэрборна» графа Саутуэйта.

Эмма пыталась отвлечься, бродя по саду, расположенному за «Домом Фэрборна». Она гуляла по дорожкам, отмечая все, что следовало бы здесь сделать в ближайшее время. И конечно же, старалась не думать о разговоре, что состоялся в конторе ее отца. Она молила Бога, чтобы между Ригглзом, игравшим роль управляющего «Домом Фэрборна», которым он на самом деле не являлся, и графом Саутуэйтом, притворявшимся не слишком заинтересованным покупателем, не возникло недоразумений и чтобы они смогли убедить господина Вернера передать коллекцию баварского графа именно их аукционному дому.

Эмму ужасно раздражало то обстоятельство, что она оказалась в стороне, хотя ей сейчас хотелось бы принимать участие в столь важном разговоре. Конечно, господин Вернер едва ли снизошел бы до обсуждения серьезных вопросов с ней, женщиной. Как только он увидел Саутуэйта, все его внимание сосредоточилось на нем, а не на скромной дочери Мориса Фэрборна. И сейчас, по ее мнению, главная опасность состояла в том, что Саутуэйт мог бы проявить излишнюю щепетильность, мог бы открыто заявить, что в ведении «Дома Фэрборна» находится очень мало престижных объектов искусства, что никак не могло бы способствовать успеху аукциона. Более того, он бы мог даже убедить господина Вернера в том, что его хозяину не следовало связываться с аукционным «Домом Фэрборна».

Эти соображения ужасно ее беспокоили, и она все сильнее нервничала. А ожидание, казалось, затянулось навечно.

Погруженная в свои мысли, Эмма вздрогнула, внезапно увидев сквозь просвет в кустах Саутуэйта, стоявшего совсем недалеко от нее.

Неожиданное появление графа застало Эмму врасплох, и ее замешательство было настолько сильным, что она замерла и затаила дыхание; сердце же ее почему-то вдруг гулко забилось…

А потом она внезапно поняла, что граф смотрит на нее слишком уж пристально, точно так же, как и несколько дней назад в хранилище. Эмма не привыкла, чтобы на нее так смотрели, — тем более если смотрел красивый мужчина. Этот взгляд графа напугал ее, но в то же время вызвал и приятное волнение.

Однако он не пытался заговорить с ней, и его молчание смущало ее все больше.

Наконец, взяв себя в руки, Эмма направилась к графу. И чем ближе она к нему подходила, тем ярче разгорался на ее щеках румянец. «Только бы он не заметил, как глупо я выгляжу», — мысленно твердила Эмма.

— Сэр, на что вы смотрите? — спросила она наконец. — На печальное состояние наших кустарников или на жалкий вид живой изгороди из роз?

Граф криво усмехнулся:

— Я смотрю на вас, мисс Фэрборн. И не притворяйтесь, что вы ничего не знаете.

— Но я не могу понять, сэр, что вы имеете в виду.

Он уперся ладонью в древесный ствол.

— Мисс, я думаю, вы все прекрасно понимаете. И подозреваю, что вы слишком хитры, так что…

— Никто и никогда не называл меня хитрой, — перебила Эмма. — И потому ваши подозрения беспочвенны.

— Неужели?

Граф оторвался от ствола и направился к ней. Он смотрел на нее сверху вниз, и похоже было, что что-то в ней его забавляет. Но в его взгляде было не только это…

— Думаю, мисс Фэрборн, вы посоветовали мне не приходить сюда сегодня, правильно рассчитав, что я непременно приду. Ведь так будет лучше для вашего дела, верно?

— Сэр, я польщена тем, что вы считаете меня такой умной.

— О да, вы очень умны, мисс Фэрборн. Я уже понял это.

— Достаточно умна, чтобы счесть, что ваши действия будут как раз противоположны тому, что я вам посоветовала? Поверьте, лорд Саутуэйт, я едва ли могла такое предвидеть.

— Но возможно, вы знаете меня достаточно для того, чтобы догадаться, как я в подобном случае поступлю. Хотя очень может быть, что вы вообще неплохо знаете мужчин.

Эмма посмотрела на дом и тихо сказала:

— Я верю, что мои наихудшие опасения не оправдались и вы не сообщили о нашем партнерстве.

— Господин Вернер хотел только узнать мое беспристрастное мнение о «Доме Фэрборна». И он считает, что я удовлетворил его любопытство.

Какое-то время они молча шагали по дорожке сада. Наконец граф вновь заговорил:

— Ригглз очень плохо вел переговоры, и я подумал, что он, должно быть, делал это впервые.

Решив проигнорировать замечание собеседника, Эмма спросила:

— А что коллекция? Она такова, как о ней говорят?

— Она очень хороша. Большая картина Тициана. Плюс Рубенс, Пуссен, Веронезе. Так что полагаю, эта распродажа станет значительным событием.

— А Рафаэль?

— О, нет-нет. Его я не видел.

Это было неудачей. Ведь Рафаэль пользовался у коллекционеров огромным успехом.

— Но граф заметил, что остальные картины на ваших стенах были намного хуже, чем его полотна, — продолжал Саутуэйт. — Поэтому он начал переговоры с Ригглзом при условии заниженных комиссионных. Полагал, что вы нуждаетесь в нем гораздо больше, чем он в вас.

Эмма мысленно произвела подсчет дохода при условии заниженных комиссионных, на которых настаивал господин Вернер, — да еще принимая во внимание те десять процентов, которые она должна была выплатить Кассандре. И в этом случае доход «Дома Фэрборна» должен был оказаться меньше, чем она надеялась.

— А вы сказали ему, что будут новые поступления картин? — спросила она.

— А они действительно будут?

— Да, будут. В том числе и одна картина Рафаэля. Очень хорошая и с полным отчетом о ее происхождении.

— Хм… Очень любопытно, что Ригглз не упомянул о Рафаэле. Но если так… — Граф легонько сжал ее руку. — Если так, то придется провести экспертизу коллекции на предмет установления ее аутентичности. Полагаю, что каждый лот должен быть освидетельствован знатоком и снабжен соответствующей бумагой. Ведь кто, например, сможет отличить Тициана от подделки?.. Я хочу быть уверенным в том, что каждый лот — подлинный. Я не согласен принимать участие в обмане.

— Да, это само собой разумеется. Обедайя обещал тщательно…

— Обедайя сможет в этом разобраться, — перебил граф. Он выпустил руку Эммы и встал прямо перед ней, преградив ей дорогу. — Мисс, я восхищаюсь вашим умом, но предостерегаю: не хитрите со мной.

Эмма молчала, и граф, склонившись над ней, добавил:

— Ответьте мне честно, мисс Фэрборн, есть ли кто-нибудь, связанный с аукционным домом, чья экспертиза была бы равна оценке вашего отца?

Он стоял сейчас непозволительно близко к ней, так что она ощущала его запах — совершенно особенный запах, мужской, будораживший все ее чувства.

— Да, есть.

Этот утвердительный ответ она дала без особых размышлений, так как присутствие графа исключало всякую возможность лжи. Более того, сейчас она не смогла бы солгать, даже если бы очень захотела.

Тут он склонился к ней еще ниже, и ей вдруг показалось, что его темные глаза видят насквозь.

— Но это не мистер Ригглз? — спросил граф.

— Нет, не мистер Ригглз.

— В таком случае — вы. — Это был не вопрос, а утверждение. И Эмма молча кивнула, сейчас она не смела заговорить; ее грудь и горло сковала какая-то странная тяжесть, а щеки вспыхнули. — Я не люблю, когда мне лгут, — добавил он неожиданно, но голос его прозвучал не резко, а скорее даже примирительно.

— Но я… Дело в том, что это не совсем…

Граф прижал палец к ее губам, заставляя замолчать.

— Вас поймали с поличным. Не пытайтесь одной ложью замаскировать другую.

Его палец на ее губах был теплым и твердым, и губы Эммы почему-то вдруг задрожали.

Он легонько провел пальцем по ее губам, как будто лаская их, и тут же ее словно жаром обдало, а по телу пробежала дрожь. И это было намного сильнее всех ощущений, что она когда-то испытывала.