Кассандра бросила взгляд через плечо и поспешно удалилась. А Саутуэйт медленно приближался к Эмме. И чем ближе он подходил, тем быстрее билось ее сердце. Наконец остановившись, граф проговорил:

— Надеюсь, на сей раз вы не прогоните меня.

— Я никогда не позволяю себе прогнать нашего постоянного клиента, сэр.

Он усмехнулся и сказал:

— Наверное, вы прогоняете только партнеров, способных вмешаться в ваши дела, не так ли?

Эмма не ответила и оглядела толпу, собравшуюся в зале.

— Сэр, какой грандиозный успех, — проговорила она. — Конечно, помогла коллекция немецкого графа, как и те стражи, что стоят в дверях целую неделю. Но думаю, что главным образом наш успех — это ваша заслуга.

— Вы мне льстите, мисс Фэрборн, — ответил граф.

Он принял стакан от одного из слуг, разносивших вино гостям. Пригубив, одобрительно кивнул. Затем повернул голову и с некоторым удивлением спросил:

— Неужели мистер Найтингейл вернулся?

— Только на сегодняшний вечер. Он явился, когда стало очевидно, что сегодня зал будет полным, что здесь соберутся сотни людей и бедный Обедайя не сможет со всем справиться. Поэтому я и наняла его, когда он здесь появился, так что…

— Вы не обязаны давать мне пояснения, — перебил граф.

Будто услышав их разговор, мистер Найтингейл посмотрел в их сторону, встретился взглядом с Саутуэйтом и вежливо кивнул ему.

— А вы, случайно, не говорили ему о сегодняшнем вечере, Саутуэйт? — спросила вдруг Эмма.

— Возможно, намекнул на днях, что готовится грандиозный показ.

Эмма едва заметно нахмурилась:

— Я бы предпочла, сэр, чтобы сначала вы поговорили со мной. Он оставил наш дом по определенной причине и…

— О Господи, опять недоразумение?! А я и не подумал об этом. — Граф взял ее за руку и повел к двери, ведущей на террасу. — Только не здесь, Эмма. Помните о скромности. Идемте со мной.

Ей бы следовало сказать, что она не может покинуть зал, что должна присутствовать, быть с гостями. Но Эмма безропотно вышла с графом на террасу, а затем в сад.

Однако и тут они были не одни; гости разбрелись по дорожкам — должно быть, вышли подышать, — и ночь гудела от их голосов. Но фонари на террасе не давали достаточно света, поэтому под деревьями было темно, что создавало иллюзию некоторого уединения.

— Я знал, что сегодня вечером Найтингейл вам понадобится, поэтому и позвал его, — сказал граф.

— Я не просила вас об этом.

— Мне не требуются ваши просьбы, Эмма. Напоминаю вам, что я — ваш инвестор, партнер. И моя заинтересованность в успехе аукциона дает мне право делать… что бы мне ни вздумалось.

Эмма остановилась и пристально посмотрела на графа. «Моя заинтересованность… Я инвестор…» — эти слова эхом звучали у нее в ушах. А ведь она-то уже поверила… Ох, как же она глупа!

Производя свои расчеты, она уже думала о доходах от аукциона, но не учла самого очевидного и самого крупного расхода — графа Саутуэйта. А ведь ей следовало понять, что какая-то часть от этих доходов полагалась ему. И действительно, если человек вкладывает средства в дело, то, разумеется, рассчитывает на доход…

Сколько бы «Дом Фэрборна» ни выручил от этого аукциона, половину полагалось выплатить графу. Вернее — больше половины, потому что она так и не выплатила его долю от последней распродажи.

Тут граф поставил свой стакан на каменную скамью и проговорил:

— Вы что-то вдруг приуныли, Эмма…

— Я готова согласиться, что этим вечером нуждаюсь в мистере Найтингейле — как вы и предположили. Через полчаса Обедайя утонул бы в этом людском потоке.

— Значит, вы прощаете меня?

Он сказал это шутливым тоном, будто поддразнивая, и было ясно, что на самом деле ему не требовалось ее прощение.

— Но вы же совладелец, сэр… Так что не мне вас прощать.

Эмма быстро произвела в уме подсчеты и поняла: трех тысяч ей не удастся получить, если она выплатит Саутуэйту положенное. Но все же полторы тысячи она получит…

Тут Саутуэйт увлек ее в густую тень кустарника и обнял за талию. И тотчас же все мысли об аукционе и все цифры вылетели у нее из головы.

— Я не только совладелец и вкладчик, Эмма, — проговорил граф. — Я был вашим любовником. Неужели вы так скоро забыли об этом? — Он легонько коснулся губами ее губ. — Может, надо напомнить?..

— Мне не требуется никаких напоминаний о прошлом. К тому же мы больше не любовники.

Она заставила себя это сказать, хотя и испытала при этом мучительную боль.

Граф же вдруг улыбнулся и проговорил:

— Господи, Эмма, как ужасно это звучит. Вы всегда хотите оставаться победительницей. Что ж, я бы немедленно отступил, но мне трудно это сделать, когда я чувствую в своих объятиях такое прекрасное женское тело.

«Ох, как же приятно находиться в его объятиях!..» — промелькнуло у Эммы. И она едва слышно прошептала:

— Я просто стараюсь показать, что способна хоть как-то противостоять вам.

С этими словами Эмма уперлась ладонями в грудь графа и попыталась высвободиться из его объятий.

Он какое-то время удерживал ее, а потом вдруг отпустил и отступил на шаг. И несколько мгновений оба испытывали неловкость, стоя в темноте и молча глядя друг на друга.

«Насколько серьезно он воспринял мое сопротивление? Считал ли он, что сможет добиться успеха, если проявит большую настойчивость?» — думала Эмма. Тихо вздохнув, она сказала:

— Я должна вернуться в зал.

— Да, конечно, — кивнул граф.

Они вынырнули из кустарника и направились к дому.

Эмма поднялась на террасу и, остановившись, прошептала:

— Это странно… Как тихо вдруг стало.

В демонстрационном зале действительно стало тихо, как в церкви. И теперь Эмма заметила, что они одни на террасе. В саду также никого не осталось.

А потом вдруг послышались сладостные и жалобные звуки, тотчас сложившиеся в мелодию, звучавшую как крик сердца. Кто-то в доме играл на скрипке.

— Это мой друг, виконт Эмбери, — пояснил Саутуэйт. — Он редко играет для незнакомых. Возможно, раз или два в году, если у него возникает такое желание. Но все, кто его слышал, знают: он может соперничать с лучшими исполнителями, выступающими в концертных залах.

Они не могли войти, не прервав исполнителя, и потому остались слушать на террасе. Музыка глубоко растрогала Эмму — нарушила ее спокойствие настолько, что она не могла больше противиться своим чувствам. И казалось, что музыка эта устанавливала какую-то невидимую связь между ней и стоявшим рядом мужчиной.

Эмма закрыла глаза, но даже не глядя на Саутуэйта, она знала, что он испытывал то же самое. Они молча стояли в ночи, а музыка говорила с их душами. И Эмма чувствовала: граф воспринимал все происходившее точно так же, как она.

Пьеса была короткой; когда же она закончилась, несколько минут царила абсолютная тишина. А потом послышались оглушительные аплодисменты, и Эмма, открыв глаза, внезапно обнаружила, что Саутуэйт держит ее за руку.

— Он играет так же хорошо, как любой профессионал. Никогда не сфальшивит, — заметил граф. Голос его звучал чуть хрипловато, и он откашлялся, чтобы избавиться от хрипоты. — Чтобы производить такие звуки, недостаточно одного лишь технического мастерства. Эмбери во всех отношениях великолепный музыкант. Все от него без ума — и женщины, и мужчины.

Как только Эмма и Саутуэйт присоединились к остальным, Кассандра бросилась к подруге и увлекла ее подальше от графа.

— Какой триумф, Эмма! Завтра только об этом и станут говорить! Почему ты не сказала мне, что будет такое развлечение? Я ведь выражала беспокойство по поводу того, что ты наняла недостаточно музыкантов…

— Кассандра, я ничего от тебя не скрывала. И сейчас удивлена не меньше, чем ты. Возможно, виконт счел, что коллекция графа заслуживает особого внимания.

Эмма отыскала в толпе голубые глаза Эмбери и направилась к нему, чтобы выразить свою благодарность.

Она была почти уверена, что это Саутуэйт уговорил своего друга взяться за скрипку. Как и Кассандра, он знал: завтра станут говорить только об этом. А это означало, что аукцион будет иметь оглушительный успех.

Граф обеспечил успех «Дому Фэрборна» всеми возможными средствами, и теперь она, Эмма, сможет устраивать самые грандиозные и блестящие аукционы. Но этот свой триумф она будет помнить до конца жизни.

И все же она не могла не признать: поступки Саутуэйта были продиктованы не одной лишь добротой. Возможно, он обеспечил ей эту великую победу только потому, что все еще надеялся, что других аукционов не будет.

Глава 23

Дариус видел, как двое мужчин сняли со стены Тициана и передали двоим другим. Как только картина оказалась на полу у стены, появился мистер Найтингейл с записной книжкой. Он тотчас записал имя покупателя, затем, взглянув на рабочих, сказал:

— Оставьте здесь. Эта картина слишком велика, и мы упакуем ее, когда у нас появится свободный стол, чтобы упаковать ее и отправить. — Он указал на картину Гварди и добавил: — Вот эта должна тоже остаться в зале.

Дариус предоставил мистеру Найтингейлу закончить дело, с которым тот так хорошо справлялся, сам же направился в контору, где сидел хмурый Вернер. А Эмма, сидевшая за столом, что-то яростно строчила на листке бумаги.

Увидев графа, герр Вернер воскликнул:

— О, лорд Саутуэйт!.. — Немец вскочил на ноги. — Благодарю вашу милость за то, что вы задержались здесь. Эта женщина… — Он сделал жест в сторону Эммы. — Видите ли, она…

— Поверьте, она очень хорошо разбирается в цифрах, — перебил граф. — Уверен, что вы найдете ее расчеты ясными и точными, когда проверите их сами.

Господин Вернер заглянул в свой каталог и, казалось, успокоился. А Эмма продолжала строчить. Наконец, откинувшись на спинку стула, она сообщила:

— Господин Вернер, большая часть выручки от продажи картин поступит завтра. Ее доставят поверенные наших клиентов. Мы и не рассчитывали, что они принесут с собой на аукцион такие огромные суммы. — Она указала на стопки банкнот. — И все же кое-что можно выплатить уже сегодня. Я имею в виду то, что мы выручили за предметы меньшей ценности. Например, за рисунки. И за большую часть проданного серебра. У меня на руках очень большая сумма, и я выдам часть того, что вам причитается, сегодня же.

Вернер снова помрачнел. Так как им было предоставлено очень немного предметов, не представляющих большой ценности, то и сумма, которую Эмма собиралась выплатить ему сегодня, была небольшой.

Она показала ему цифры, и он какое-то время внимательно разглядывал их. Потом спросил:

— А остальное поступит завтра?

— Самое позднее — через два дня.

— А если кто-нибудь не заплатит?

— То не получит полотна. «Дом Фэрборна» не продает в кредит. Не так ли, лорд Саутуэйт?

— Да, верно, господин Вернер. «Дом Фэрборна» ввел очень строгие правила расчетов. Даже если речь идет обо мне.

Эмма пересчитала банкноты в трех стопках и отдала немцу самую маленькую. Уже прощаясь, он сказал:

— Я оставлю здесь охранников — на всякий случай.

Когда Вернер удалился, Эмма испустила глубокий вздох и закрыла глаза; казалось, она ужасно устала. Дариус прекрасно знал, что последние четыре дня она едва ли не жила в аукционном доме, готовясь к распродаже.

— Следует вас поздравить, Эмма. Благодаря сегодняшнему аукциону «Дом Фэрборна» будут помнить долго.

Она открыла глаза. И уже не казалась отрешенной и усталой. Напротив, на лице у нее появилась широкая улыбка.

— Ведь все прошло хорошо, да?

— Очень хорошо. Впечатляюще. Все прошло гладко, как отрепетированная опера.

— А вы видели эту толпу? Даже не хватило стульев. Мистер Найтингейл сообщил, что насчитал более трехсот посетителей. — Она разрумянилась от возбуждения. — А какие получились торги! Кассандра вне себя от счастья. Ее драгоценности удалось продать очень дорого. А рисунки принесли гораздо больше, чем я ожидала. Не могу поверить, что герцог Пенхерст столько заплатил за вашего Гварди. Это стало для меня самым большим сюрпризом за весь день.

— Пенхерст всегда им восхищался. И к счастью, Гварди отвлек его внимание от Рафаэля.

— Хорошо, что Рафаэль достался вам, Саутуэйт. Человек, отдавший его на аукцион, будет очень рад тому, что его полотно обрело такого достойного владельца. — Эмма встала и, все еще улыбаясь, указала на стопку банкнот. — Вот это — ваше, сэр.

Взяв другую стопку, она принялась укладывать деньги в свой ридикюль.

Граф смотрел на причитающуюся ему долю, потом взял отчет для господина Вернера.

— Но тут не совсем четко проставлены цены, — заметил он.