— Я тоже очень хочу. — Кассандра покопалась в куче монет и извлекла какой-то круглый предмет. — А это что?

— Виконт Эмбери просит отсрочить выплату на несколько дней. Он оставляет это в качестве залога. Как и купленные им драгоценности. Если ты не против, он сам привезет тебе деньги.

Кассандра смотрела на золотое кольцо с красным камнем. Прищурившись, попыталась разобрать надпись на внутренней стороне кольца.

— Слишком много хлопот, — пробормотала она наконец.

— Если ты предпочитаешь другой вариант, я могу принять от него деньги здесь, а до тех пор придержать драгоценности, — предложила Эмма. — Или, если не хочешь ждать… Знаешь, Саутуэйт предложил оплатить покупку немедленно. А потом Эмбери отдаст ему долг.

Кассандра подняла голову и проворчала:

— А это сулит еще больше хлопот. Лучше я оставлю это кольцо в залог. Думаю, оно кое-чего стоит. — Она спрятала кольцо в свой ридикюль и добавила: — Ох, как же мне перевезти такую кучу монет?

— Если ты готова принять плату в такой форме, мы дадим тебе провожатого. Позволь мне переговорить с Обедайей.

Эмма оставила Кассандру и прошла в демонстрационный зал. Как раз в этот момент появился один из ее клиентов.

— Я ожидала вас раньше, — сказала Эмма.

— Мое опоздание вынужденное, — ответил Саутуэйт. Он осмотрелся, чтобы понять, есть ли в зале кто-нибудь еще. — И опять-таки…

Граф обнял Эмму и прижался губами к ее губам.

Она отдалась этому поцелую со всей страстью, и сердце ее наполнилось радостью и болью. И ей тотчас же вспомнилась ночь их празднования и то взаимопонимание, что тогда возникло между ними.

Но они не могли долго оставаться в зале вдвоем. К тому же в любой момент из конторы могла выйти Кассандра. Осторожно, но решительно Эмма отстранилась. И в тот же миг граф пошарил в кармане своего сюртука и, вынув какой-то листок, протянул его Эмме.

— За Рафаэля, — пояснил он.

Затем подошел к стене, чтобы полюбоваться картиной, теперь единственной на ее сером пространстве.

Эмма приняла банковский чек и просмотрела его.

— Но вы не обозначили сумму ваших комиссионных.

— Я думал об этом, но потом решил, что это только все осложнит. Лучше поступать со всеми лотами одинаково. Это избавит нас от ошибок и путаницы.

Она бы предпочла, чтобы он, как многие другие, принес монеты. Иметь дело с банковским чеком — долго и трудоемко. Если только не…

— А можно ли отдать чек Кассандре? Тогда ей не придется возвращаться домой с несколькими мешками монет. Для «Дома Фэрборна» намного удобнее и легче иметь дело с такой формой выплат.

— Не вижу препятствий, — отозвался граф. — В банке знают мой почерк, так что все в порядке.

Они прошли в контору, и Саутуэйт внес в чек изменения. После этого они вместе вернулись в выставочный зал, к картине.

— Хотите, чтобы вам ее доставили? Или чтобы упаковали в коробку? — спросила Эмма.

— В этом нет необходимости. Я сам унесу ее. Картина небольшая, а я приехал в карете.

Граф любовался своим приобретением, а Эмма любовалась им. И в этот момент она уловила краем глаза какое-то движение возле северного окна. То, что она увидела, чуть повернувшись, привело ее в ужас.

Еще один человек, желавший получить плату, стоял на улице, под окном, и подавал ей знаки. Выходит, Глупец все-таки нашел ее. И явился он в самое неподходящее время.

Саутуэйт уже собирался отвернуться от стены — Эмма это заметила. А Глупец по-прежнему стоял у северного окна и махал рукой то в одном, то в другом направлении, затем пожимал плечами, как будто спрашивал, куда ему идти.

Через несколько секунд граф должен был увидеть этого странного субъекта, цели которого были сомнительны; пантомима же, которую он разыгрывал, намекала на близкое знакомство с Эммой.

Обезумев от страха, Эмма заключила Саутуэйта в объятия и страстно поцеловала. Он был удивлен, однако не возражал. А она, обхватив графа рукой за шею, принялась неистово целовать его и в то же время подавала знаки из-за его спины, пытаясь внушить Глупцу, чтобы тот вышел в сад.

Бумаги, которые Эмма держала в руке, упали на пол, но похоже было, что Саутуэйт не замечал ничего, кроме ее жарких поцелуев.

Тут его губы прижались к шее Эммы, и у нее появилась возможность снова взглянуть в северное окно. Оказалось, что нежданный посетитель скрылся. Любовник же, испустив вздох облегчения, пробормотал:

— Идем со мной. Быстрее… Доделаем все остальные дела в другой день.

— Нет-нет, я не смогу… уделить вам должного внимания, если не доделаю все сейчас же, — пролепетала Эмма.

— Я воспринимаю эти слова как обещание, что вы окажете мне «должное внимание» в другое время.

Но Эмма не давала такого обещания, потому что знала: до тех пор, пока она не поговорит с человеком, ожидавшим в саду, у нее не было права и свободы предложить себя Дариусу на любых условиях.

А он по-прежнему обнимал ее, глядя на нее сверху вниз, и она видела в его глазах вопрос. Наконец, поцеловав ее в лоб, граф отстранился и, отступив на шаг, проговорил:

— Вы правы. Вам сначала надо закончить дела, чтобы уж потом…

Тут он заметил бумаги, которые обронила Эмма. Подобрав их, спросил:

— Что это?

— Документы, касающиеся картины Рафаэля, — пояснила Эмма.

Граф сунул их в карман сюртука и направился к стене — взять Рафаэля.

— Если была на свете картина, не нуждающаяся в сопроводительных документах, удостоверяющих ее автора и происхождение, то это она и есть. Не забудьте поблагодарить от моего имени «уважаемого джентльмена», которому она принадлежала.

Как только Саутуэйт ушел, Эмма позвала Обедайю. Тот сразу же вынырнул из хранилища.

— Мне нужно, чтобы вы, Обедайя, сейчас кое-что сделали для меня. Пожалуйста, найдите подходящий мешок и упакуйте в него вот эту кучу монет. А потом принесите мне. После этого вы свободны.

Обедайя не выказал ни малейшего удивления. Он вернулся в хранилище, чтобы поискать мешок. Затем передал потяжелевший мешок хозяйке, и та направилась в северо-западный угол выставочного зала, а оттуда вышла в сад.

Эмма не заметила своего гостя. Она уже прошла половину садовой дорожки, когда незваный визитер свистом подал ей знак из густых кустов.

— Я решил, что лучше схорониться здесь, — сказал он, когда Эмма подошла к нему. — Не хотел, чтобы ваш милый гадал, кто я такой.

Она сразу же невзлюбила этого субъекта, но сейчас его ухмылка вызвала у нее подлинное отвращение.

— Не оскорбляйте меня вашими инсинуациями, сэр, или вам придется пожалеть, если я все расскажу этому человеку о нашем деле.

— Буду рад покончить с этим делом — это уж точно, как пить дать. Мне случалось встречать даже торговок рыбой с лучшими манерами, чем ваши, мисс.

— В таком случае давайте побыстрее покончим с нашим делом. Я собираюсь заплатить выкуп, сэр.

— У вас есть все три тысячи?

Эмма опустила мешок на землю.

— Здесь всего полторы. Но я должна быть уверена в том, что все идет по плану и вы сообщите мне благую весть.

Она молилась, чтобы Глупец не навязал ей еще какие-нибудь контрабандные товары вроде вина или чего-то подобного.

— Что ж, это начинает мне нравиться… Это очень интересно… — в задумчивости пробормотал собеседник. — Но я ведь сказал, что вы должны выплатить все три тысячи целиком…

— Похоже, что те, на кого вы работаете, больше сведущи в финансовых делах аукционов, чем вы, — заявила Эмма. — А теперь скажите, как мне связаться с вашими хозяевами. И не пытайтесь отделаться от меня, а то не получите ни пенни.

Глупец вытянул шею и осмотрелся. Удостоверившись, Что никто не может их подслушать, он проговорил:

— Вы попросили об услуге, не так ли, мисс? Так вот, если вы заберете назад эти полторы тысячи, то лишите себя возможности вести с нами дела. Вам следует закончить то, что начал ваш папаша. А это произошло как раз тогда, когда он оступился и упал.

Глава 26

Дариус находился уже в полумиле от «Дома Фэрборна», когда захотел еще раз рассмотреть картину Рафаэля. Это было небольшое полотно, заслуживавшее внимательного изучения. Он решил, что не станет вешать картину на стену, а оставит в ящике, в библиотеке — чтобы всегда иметь под рукой.

Граф наконец отставил картину к противоположной стенке кареты, и тут в кармане его сюртука что-то зашуршало. Он сунул руку в карман и вынул бумаги, которые вручила ему Эмма. Эти документы давали полное описание происхождения картины, а также рассказывали о ее судьбе. Картина пропутешествовала из середины шестнадцатого века в век настоящий. В документах описывалась история картины и ее владельцев, имелись даже ссылки на письма прежних владельцев и на английские реестры, в которых она значилась с начала семнадцатого века. А последняя запись, нацарапанная в самом конце, нуждалась в расшифровке, потому что чернила выцвели и были едва видны — как будто на них попала какая-то жидкость. Однако можно было разобрать, что на аукцион «Дома Фэрборна» картина попала пятнадцать лет назад.

Дариус поднес бумагу к окну кареты, чтобы получше разглядеть. И оказалось…

О, оказалось, что картина была куплена… самим аукционистом. Выходит, он купил ее, опередив своих покупателей, приобрел ее сам!

Удивленный этим открытием, граф положил документы на колени и снова взял в руки картину, владельцем которой был Морис Фэрборн. Да-да, именно он являлся тем самым «уважаемым джентльменом», из коллекции которого картина поступила в продажу.

Но почему Эмме вздумалось продавать такое сокровище? До того как в ее аукционный дом поступила коллекция немецкого графа, это, возможно, имело смысл, если она хотела повысить статус аукциона или если ей срочно требовались деньги. Но ведь к тому времени, когда аукцион должен был состояться, она уже знала, что в течение нескольких месяцев можно о деньгах не беспокоиться. А Рафаэль, хотя и стал важным вкладом, теперь уже не играл решающей роли в поддержании престижа «Дома Фэрборна».

И оставалось только одно объяснение… Значит, Эмма все же очень нуждалась в деньгах, причем в большой сумме, иначе она не пожертвовала бы этим полотном.

Но почему Эмма нуждалась в крупной сумме? Ведь она не играла в азартные игры… Может, задолжала модисткам и белошвейкам? Однако он не замечал у нее подобной расточительности. И самое главное: почему же Эмма схитрила и сочинила историю о том, что Рафаэля на распродажу представил человек, пожелавший сохранить свою анонимность? Конечно же, причина была весьма основательная, но какая именно?

И теперь Дариус понял, что не сможет радоваться своему приобретению. Что-то вынудило Эмму продать картину, и он знал, что каждый раз, глядя на нее, будет думать об этом.

Граф велел кучеру повернуть обратно и ехать к «Дому Фэрборна». Он решил, что отдаст картину Эмме, подарит ее. А если она попытается отказаться, то он просто оставит Рафаэля в аукционном доме. И тогда у нее не будет выбора.

И он не станет спрашивать, почему она так поступила, хотя ему отчаянно хотелось узнать причину. Впрочем, он подозревал, что причина не связана ни с «Домом Фэрборна», ни с ее отцом, ни, возможно, даже с ней самой.

Дариус крикнул кучеру, чтобы тот остановил карету до того, как они подъедут к дверям «Дома Фэрборна». Заметив нечто подозрительное, граф решил, что сначала узнает, в чем дело.

Высунув голову из окошка кареты, он осмотрелся. Среди привязанных у коновязи лошадей он заметил гнедого, которого хозяин угощал кусочками яблока, разрезая его маленьким ножичком. Присутствие этого коня и всадника здесь, всего в десяти шагах от «Дома Фэрборна», разгневало графа.

— Я ведь не просил следить за ней, — сказал он. — Я просил оставить ее в покое.

Хозяин гнедого сунул коню в пасть остатки яблока, затем подошел к окну кареты и проговорил:

— Я не слежу за ней. Даже не наблюдаю. Ведь, если помнишь, это твоя роль.

— Тогда какого черта?! Что ты здесь делаешь, Кендейл?!

— Может быть, я заказал поблизости новый сюртук?..

Виконт указал большим пальцем себе за спину. Очевидно, он хотел этим сказать, что улица — общественное место и здесь может находиться любой желающий.

Что ж, Кендейл был прав. Однако Дариус сомневался, что приятель заказал новый сюртук. Было ясно, что он занимался здесь совершенно другими делами.

— Хочешь сказать, что ты здесь не из-за «Дома Фэрборна»? — спросил граф.

— Я хочу сказать, что приехал сюда не из-за нее. А если ты злишься из-за того, что она имеет для тебя особое значение, то тогда очень хорошо, что ты вовремя тут появился.

— Почему? У нее снова свидание с Мариэль Лайон?