Он протягивает руку и смахивает мою чёлку со лба.

— Помнишь, что я сказал тебе в тот день, когда мы сидели за роялем?

«Я не хочу быть солистом. Мне нравится, когда всё легко и просто. Я играю, делая то, что люблю и получаю вознаграждение от маржинальной издержки».

— Да, — киваю я.

— Мне нравятся простые вещи. Я не хочу быть солистом… я буду им только для тебя, — он снова берёт меня за руку. — Я не хочу, чтобы всё было просто, если это подразумевает, что со мной не будет тебя. Ты важна для меня. Важнее, чем кто-либо и когда-либо. Я хочу, чтобы ты узнала меня… настоящего меня. Я хочу, чтобы ты знала обо мне и моей жизни до встречи с тобой.

Мои глаза закрываются от его слов. Я чувствую, как Том пододвигается ближе, после чего обхватывает рукой мою челюсть.

Я открываю глаза.

— Ты тоже важен для меня, Том. Я хочу понять тебя. Вот, почему я здесь и слушаю.

Его пальцы прослеживают путь по моему подбородку и спускаются на мою шею.

— Как ты уже, наверное, догадалась, мой прапрадед был основателем виски Сигал. Его звали Жан-Пьер Сигал. Он переехал из Франции в США в середине восемнадцатого века.

Том — француз… отчасти…

Господи, ничего себе.

Он только что поднялся ещё выше по шкале сексуальности.

— Жан-Пьер обосновался в Дэнвилле, штат Кентукки, где познакомился с моей прапрабабушкой, Сарой Томас.

Кентукки. Я помню, каким напряжённым был Том, когда мы были на том фестивале в Кентукки.

— Отец Сары, Джон Картер Томас, умер годом ранее и оставил ей ферму, на которой она выросла. Она и Жан-Пьер поженились, и тот взял управление фермой на себя. Они выращивали кукурузу, и он решил заняться производством виски, называвшегося бурбоном, который обрёл популярность. Некоторые фермеры зарабатывали на этом неплохие деньги, а моему прапрадеду они особенно были нужны, так как Сара забеременела от него. Ребёнок родился за неделю до того, как они успешно дистиллировали первую партию виски. Они решили назвать моего прадеда Томасом, в честь семьи Сары, а второе имя дали в память о её отце. Виски Жан-Пьер назвал в честь своего сына. И вот так родился виски Томас Сигал, — у Тома вырывается ироничный смех. — Даже не знаю, почему я тебе всё это рассказал. Это ведь совсем не раскрывает подробности моей дерьмовой жизни.

Наклонившись, я прижимаюсь своим лбом к его.

— Всё, что связано с тобой, имеет значение. Всё это имеет значение. Я хочу знать о тебе всё.

Его пальцы скользят по моим щекам.

— Я когда-нибудь говорил тебе, какая ты потрясающая?

— Недавно, — улыбаюсь я.

Он проводит пальцами по моим губам.

— Ну, ты удивительная. Ты лучший человек из всех, кого я знаю.

Я откинулась назад, упираясь плечом в диван, и приготовилась выслушать остальную часть его рассказа.

— Итак, ты знаешь, что мой отец был Томасом ІІІ, — он намекает на свою татуировку. — Папа взял управление компанией на себя, когда дедушка уже не мог. Мой отец был главой компании, директором, а его младший брат, мой дядя Джо, был генеральным директором. Я должен был возглавить компанию следующим. Вся моя жизнь была сосредоточена в Дэнвилле, Кентукки, — в этот момент я распознаю его южный акцент, — я рос с мыслью, что однажды возглавлю компанию. От меня требовалось закончить школу, пойти в университет Лиги Плюща, а затем работать в Сигале и изучать бизнес. Моя жизнь была распланирована наперёд. Но всё изменилось, когда мне исполнилось тринадцать.

Я как раз собираюсь спросить, что случилось с его южным акцентом, когда его глаза встречаются с моими. Боль, которую я вижу в них, ощущается моей собственной. Она так сильна.

— Когда мне было тринадцать, мой отец узнал, что у моей мамы была интрижка. Она изменяла ему в течение довольно продолжительного времени с… моим дядей Джо. Мой отец застукал их вместе.

Понимая, куда ведёт этот рассказ, я придвигаюсь ближе, чувствуя, что сейчас Том нуждается во мне.

— Все развалилось. Мама переехала из нашего дома к Джо. Она хотела забрать нас с собой, но я бы не оставил отца. Моя сестра, Хизер, которая младше меня на пять лет, на самом деле, не понимала, что происходит, и захотела остаться с мамой. Таким образом, Хизер ушла с мамой, а я остался с отцом. Мы всегда были более близки, — он вздыхает. — Для него это был сильный удар. Его предала не только жена, но и брат, с которым он был вынужден продолжать работать в одной компании. Он пил всё больше и больше. Всё, к чёрту, разваливалось. Я был ребёнком, который пытался удержать всё на плаву. В тот момент я думал, что ситуация не смогла бы стать ещё хуже, но я ошибался.

— Я был в гостях у друга и позвонил отцу, чтобы узнать, как у него дела, но он не ответил. Я не знал, но почувствовал, что что-то не так. У меня было странное предчувствие, поэтому я покинул дом друга и поехал домой на велосипеде. Добравшись до своего дома, я увидел машину дяди Джо на подъездной дорожке. Я знал, что его присутствие здесь может плохо кончиться, поэтому я бросил велосипед и побежал в дом. Я позвал папу, но не получил никакого ответа. В доме играла музыка — «Обычный мир», — так что я подумал, что он не услышал меня из-за неё.

Боль на его лице осязаема. И я вспоминаю, как он говорил мне, что это песня его отца, которую он не слушал в течение шестнадцати лет.

Мой желудок стягивается в узел.

Он трёт руками своё лицо.

— Господи, это тяжело, — он встаёт. — Мне нужна чёртова выпивка. Хочешь выпить?

Я качаю головой.

— Я на минуту, — он выходит из комнаты и возвращается через несколько минут с бокалом янтарной жидкости в руке.

— Джек, — он поднимает стакан, размахивая им из стороны в сторону, издавая при этом слабый смешок.

Заняв место рядом со мной, с минуту Том просто сидит, размешивая виски в стакане. Затем он выпивает содержимое и бросает стакан на пол рядом с диваном.

— Музыка исходила из нашей гостиной, поэтому я пошёл туда. Телевизор был включён, и по нему шло музыкальное видео. Я выключил телевизор и как раз тогда услышал голоса, доносившиеся из кабинета отца. Я знал, что он был там с Джо, поэтому побежал в его кабинет. Я не знал, что собирался делать. Просто знал, что должен быть там. Я только добрался до коридора, когда услышал, как кричит Джо. Его голос звучал испуганно. И секунды не прошло, когда я услышал это. Выстрел.

— Глупо было, что я побежал в направлении выстрела, а не от него, как большинство нормальных людей. Я ворвался в дверь офиса. И вот тогда увидел на полу Джо, из груди которого текла кровь, а мой отец стоял с пистолетом в руке. Я подбежал к Джо и прижал руку к его груди, пытаясь остановить кровотечение, но крови было так много. Она была на всём: на моих руках, на моей одежде… везде.

Он держит руки перед собой, как будто всё ещё видит на них кровь Джо.

Я прикасаюсь к его руке. И он моргает.

— Я слышал, как Джо захлёбывался собственной кровью. Кричал на отца, чтобы помог, но он по-прежнему просто стоял там с пистолетом в руке, его глаза были пусты. Затем Джо, — Том трёт глаза, — умер… прямо тогда, когда я стоял на коленях рядом с ним. Мои руки были прижаты к его груди.

Слеза сбегает из его глаза, но он быстро вытирает её. А перед моими глазами предстаёт тринадцатилетний Том, столкнувшийся с чем-то поистине ужасным. Даже после той боли, что я пережила, обнаружив свою маму, я всё равно не могу представить, через что пришлось пройти ему. Моё сердце чертовски болит за него.

— Джо умер, — разбитым голосом говорит он. — И я испугался. Вскочил на ноги и начал кричать папе, что Джо мёртв и что он убил своего брата. Но он не ответил. Он был просто опустошённым. И я чертовски испугался. Я знал, что он никогда не сделал бы мне больно, но он просто стоял с пистолетом в руке. Внезапно он, казалось, пришёл в себя. Он положил пистолет на стол. Потом посмотрел на меня и сказал: «Томми, иди на кухню к телефону. Набери девять-один-один. Расскажи им, что случилось», — а затем он… — Том делает болезненно звучащий вдох, — сказал мне, что сожалеет.

Лицо Тома поглотила агония. Ещё одна слеза стекает по его щеке. Её он не вытирает. Я наблюдаю за тем, как она прокладывает путь к его верхней губе.

— Я был ещё ребенком, Ли, и он был моим отцом, поэтому я сделал то, что он велел. Только оказавшись у двери на кухню, я кое-что понял. Зачем он отправил меня на кухню к телефону, когда он был и в его кабинете? И я знал, я просто, чёрт возьми, знал. Весь путь, пока я бежал назад в его в кабинет, моё сердце билось так быстро, — он прижимает ладони к глазам, будто пытаясь отгородится от всего, что видит прямо сейчас. — Я был в нескольких шагах от его офиса, когда раздался второй выстрел, — он тяжело дышит. — Мой отец выстрелил себе в голову… и я увидел его лежащим на столе лицом вниз. Кровь… там было так много чёртовой крови.

— Господи, Том, — по моим щекам текут слёзы.

Я обхватываю его руками, притягивая к себе. Его грудь содрогается, а затем он утыкается лицом в изгиб моей шеи.

Мы сидим так в течение длительного времени. И я позволяю ему освободиться от той боли, которую он хранил в себе так долго.

Я иду на кухню, чтобы принести ему ещё виски. Наливаю и себе, даже, несмотря на то, что не люблю эту хрень. Но после только что услышанного мне нужно выпить.

Я приношу выпивку. Вручив её ему, сажусь рядом с ним и отпиваю глоток отвратительного виски.

Он опускает свой стакан на бедро.

— Так, что же случилось… с тобой и компанией твоей семьи? — спрашиваю я его, не зная, о чём ещё спросить.

Он делает глоток своего напитка.

— После смерти отца и дяди Джо контроль над компанией взял на себя совет. Я должен был возглавить компанию, когда мне исполнится восемнадцать. Но я не смог этого сделать, — он качает головой.

— Для меня всё изменилось. Я знал, что моя прежняя жизнь закончилась. Я обвинял в произошедшем свою мать, а она оказалась никому не нужной. Бесполезной. Хизер и я были вынуждены заботиться о себе сами. Я не хотел иметь ничего общего с компанией, которая пыталась привязать меня к этому. Полицейские снова и снова расспрашивали меня о случившемся. Ребята в школе донимали меня. Я был богатым мальчиком, который видел, как его отец убил его дядю, после чего убил и себя. Я был изгоем. Постоянно ввязывался в драки. Люди, которых я когда-то считал своими друзьями, вдруг перестали ими быть. Пресса воспользовалась грёбаным случаем. Они разбили лагерь возле нашего дома. Я чувствовал себя в ловушке.

— Я потерял своего отца. Видел, как он убил моего дядю, а затем и себя. Я просто хотел заглушить боль, забыть ту ночь… забыть о том, что произошло. Но я не мог убежать от воспоминаний. Об этом повсюду что-то напоминало. Поэтому я начал пить, курить травку… заниматься сексом, чтобы отгородиться от этого, — он встречается со мной взглядом.

— Мне было четырнадцать, когда я потерял девственность на вечеринке с какой-то девчонкой младше меня. Я был пьян и под кайфом, и просто хотел чувствовать себя нормально. Позже я даже не мог вспомнить, как её зовут, и я совершенно уверен, что она никогда не вспоминала моё имя. Но что я точно помнил, так это то, что, когда всё это происходило — когда я занимался с ней сексом, — я не чувствовал себя дерьмом. Я не думал обо всём, что со мной случилось. В тот момент я не был Томми Сигалом, наследником состояния марки виски и сыном человека, застрелившего своего брата перед собственным самоубийством. Я был никем. Просто тёплым телом, которое трахало девчонку. Ей было плевать на меня, а мне было плевать на неё. Мне понравилось, как это чувствовалось, и я хотел, чтобы это продолжалось. Думаю, тогда секс стал для меня механизмом преодоления. Я мог просто отключиться и потерять себя в другом человеке, забывая обо всём. Это срабатывало в течение длительного времени, пока просто не стало нормой. Я занимался сексом без обязательств… пока не встретил тебя.

— А что касается компании… — он грубо смеётся. — Мне едва удалось закончить школу. Я вовсю развлекался, трахаясь со всеми подряд. Не ночевал дома. Моя мама не могла контролировать меня и спустя какое-то время престала пытаться. Когда мне исполнилось восемнадцать, компания должна была полностью перейти в моё распоряжение — грёбаное виски Сигал.

Он смотрит на меня.

— Даже произошедший скандал не повлиял на бизнес. Я надеялся, что позор сравняет компанию с землёй, но этого не произошло. Это сделало её даже больше, популярнее. Продажи увеличились. В первый год после их смерти продажи выросли на пятьдесят процентов. Видимо, людям понравился разжёгшийся скандал с их виски. Хреново, правда?

Он трёт лицо, выглядя расстроенным.

— Я был восемнадцатилетним, а они пытались заставить меня работать в Сигале под руководством Совета. Почти каждый день я с трудом мог самостоятельно завязать чёртовы шнурки. Я был разбит. Мне хотелось просто сбежать, — он испускает тяжёлый вздох. — Я был ещё ребенком. Испорченным ребёнком. Поэтому взял немного денег из своего трастового фонда, чтобы хватило на пропитание, собрал сумку, сел в машину и поехал в Нью-Йорк.