– Я тоже об этом думаю. Мне страшно. Этот брак будет гораздо хуже, чем его ухаживания. Сейчас-то все похоже на дурную пьесу с неумелыми актерами и мной в одной из ролей. Только я вот не знаю своей партии. Как же мне страшно… Господи, Томас, я и сказать тебе не могу, как мне страшно! Последняя королева, она… – и голос меня подводит. Я не могу назвать ее имени. Екатерина Говард погибла, обезглавленная за прелюбодейство, всего лишь год назад.

– Не бойся этого, – утешает меня Томас. – Тебя тогда здесь не было, ты не знаешь, что за женщина была эта Екатерина Говард. Она сама себя погубила. Он никогда не причинил бы ей зла, если б она не вызвала его гнев сама. Она была настоящей шлюхой.

– А как ты думаешь, кем сочтет он меня, увидев вот в таком виде?

Между нами повисает натянутая тишина. Он смотрит на мои руки, которыми я обхватила колени. Я начинаю дрожать. Томас приобнимает меня за плечи и чувствует мою дрожь. Он выглядит потрясенным, словно мы только что услышали свои смертные приговоры.

– Он не должен тебя в этом заподозрить, – говорит Томас, кивая на камин и освещенную свечами комнату, вместе с кроватью и смятыми на ней простынями, источающими предательский аромат ночи страсти. – Если он когда-либо спросит у тебя об этом – отрицай все. Я тоже все буду отрицать, клянусь тебе. Он не должен услышать о нас ничего, даже отдаленной сплетни. Даю тебе слово, что от меня он о нас не узнает. Мы с тобой никогда не будем об этом говорить. Никому. Мы не дадим ему ни малейшего повода для подозрений, мы поклянемся все хранить в тайне.

– Даю слово. Я ничего не скажу, даже если меня будут пытать на дыбе.

– Дворян на дыбе не пытают, – мягко улыбается Томас и обнимает меня с огромной нежностью. Затем укладывает меня на кровать, укутывая меховым покрывалом и ложится рядом со мною, опирая голову на руку так, чтобы видеть меня.

Кончики его пальцев скользят от мокрой от слез щеки, по шее, к груди, по животу и бедрам, словно он старался запомнить мое тело, со всеми подробностями, чтобы никогда его не забыть. Потом опускает лицо к моей шее и глубоко вдыхает запах моих волос.

– Это наше прощание? – спрашивает он, касаясь губами моей кожи. – Ты ведь уже все решила, маленькая упрямая северянка… Ты уже все для себя решила, сама. И пришла только для того, чтобы попрощаться…

Конечно, это было прощание.

– Кажется, я умру, если ты меня бросишь, – предупреждает меня он.

– Ну, мы оба умрем, причем наверняка, если я этого не сделаю, – сухо отвечаю я.

– Да уж, как всегда, не в бровь, а в глаз.

– Я не хочу лгать тебе, особенно сегодня. Мне придется провести всю свою оставшуюся жизнь во лжи.

Томас внимательно рассматривает мое лицо.

– Ты очень красива, когда плачешь, – замечает он. – Особенно когда плачешь.

Я кладу руки ему на грудь и ощущаю под пальцами тугие мышцы и шелковистые темные волосы. На плече у него остался шрам от давнего ранения мечом. Я пробежала по нему кончиками пальцев, стараясь запомнить как можно точнее, навсегда.

– Не позволяй ему видеть, как ты плачешь, – шепчет он. – Ему это понравится.

Я провожу рукой по его плечу, ключице. Его теплая кожа и аромат недавней ночи любви не дают мне погрузиться в ужас перед ожидающим меня испытанием с головой.

– Я должна уйти отсюда до рассвета, – говорю я, бросая взгляд на закрытое ставнями окно. – У нас осталось совсем немного времени.

Томас прекрасно понимает, о чем я думаю.

– Ты хочешь так попрощаться со мною? – Мягким движением он прижимает свое упругое бедро к моей плоти, и это прикосновение отзывается восходящей дрожью в моем теле. – Вот так?

– Да, так, провинциально, – шепчу я, и он смеется в ответ.

Томас перекатывается на постели вместе со мною так, что оказывается на спине, а я вытягиваюсь сверху, вдоль его теплого гибкого тела. Я сама буду управлять нашим последним актом любви. Я выгибаюсь и чувствую, как по нему пробегает дрожь желания, и тогда я подтягиваю ноги, опираюсь руками на его грудь и опускаюсь на него, замирая лишь на волосок от его возбужденной плоти. Я смотрю в его темные глаза и жду, пока он не взмолится.

– Екатерина! – стонет Томас, и тогда я опускаюсь на него.

Он втягивает в себя воздух и закрывает глаза, раскинув руки так, словно распят на этом удовольствии. Сначала мои движения медленны и плавны, я поглощена его наслаждением и стараюсь растянуть его как можно дольше. Однако вскоре я ощущаю, как во мне разгорается пламя и меня охватывает такое знакомое нетерпение. Во мне больше нет ни сомнений, ни воли, чтобы остановиться, и вот меня подхватывает волна, на пике которой я зову его, выкликаю его имя, и по моим щекам текут слезы. Сначала – слезы радости, любви и страсти, а затем – осознания огромной утраты, которая настигнет меня утром.

* * *

В часовне на утренней службе я преклоняю колени рядом со своей сестрою Нэн в окружении фрейлин дочери короля, принцессы Марии. Сама леди Мария молча молилась в своем собственном богато украшенном аналое и слышать нас не могла.

– Нэн, мне надо тебе кое-что сказать, – тихо произношу я.

– Король заговорил? – только уточнила она.

– Да.

У нее сбивается дыхание, и она находит мою руку и сжимает ее в своей. Мы стоим бок о бок с закрытыми глазами, как когда-то в детстве, в домашней церкви в Кендале, графстве Уэстморленд, когда наша мать читала молитвы на латыни, а мы ей хором отвечали. Как только долгая служба заканчивается, леди Мария поднимается на ноги и выходит, а мы следуем за ней.

На улице царит чудесное весеннее утро. Дома в эту пору уже начинали распахивать поля, и небеса звенели от криков куликов и посвиста молодых пахарей.

– Давайте прогуляемся в саду перед завтраком, – предлагает леди Мария, и мы спускаемся за нею по ступеням в небольшой уединенный садик, мимо стражников, которые встают по стойке «смирно» и потом отступают, пропуская нас вперед. Нэн, выросшая при дворе, тут же пользуется выпавшей возможностью и берет меня за руку, чтобы увлечь в самый хвост следовавшей за принцессой свиты. Мы незаметно сходим на бегущую в сторону тропинку, и, когда нас уже никто не слышит, она наконец поворачивается ко мне. Ее бледное лицо так же напряжено, как мое, медно-рыжие волосы убраны под капюшон, открывая такие же, как у меня, серые глаза. И только сейчас она позволяет волнению проступить румянцем на щеках.

– Да смилуется Господь над тобою, сестра! Да помилует он всех нас! Какой великий день для Парров! Что ты ему сказала?

– Попросила времени осознать всю необъятность своей радости, – сухо ответила я.

– Как думаешь, сколько у тебя еще времени?

– Может, пара недель…

– Он очень нетерпелив, – предупреждает она.

– Я знаю.

– Лучше поторопись и прими предложение поскорее.

Я вздрагиваю.

– Приму. Я знаю, что мне придется выйти за него. У меня нет выбора.

– Как его жена, ты станешь королевой Англии, ты будешь управлять рогом изобилия! – воркует она. – И удача выпадет на долю всех нас.

– Да, вопрос о благополучии семьи снова вышел на передний план, как лучшая телка на фермерском рынке. Это уже третьи торги.

– Ну, Кейт!.. Это же не просто какое-то замужество, которое для тебя подобрали! Это же самый лучший шанс, который может выпасть женщине в жизни! Это же лучшая партия в Англии! Да во всем мире!

– Ну да, лучшая, пока она в силе. Пока живы супруги.

Она быстро оглядывается, затем быстро берет меня под руку, чтобы мы могли прогуливаться и перешептываться, склонив головы друг к другу.

– Я знаю, ты боишься, но это может продлиться не так уж долго. Он очень болен. И очень стар. А потом, когда все кончится, у тебя останется титул и наследство. А мужа не будет.

Я только что похоронила мужа, которому было сорок девять лет, а королю сейчас пятьдесят один. Он, конечно, старик, но это не мешает ему прожить до шестидесяти. У него лучшие лекари и знахари, и он бережется от недугов, словно дитя малое. Он не ходит со своими войсками в походы и битвы, а от поединков отказался уже несколько лет назад. Он уже похоронил четырех жен, так что может ему помешать похоронить пятую?

– Может, я его и переживу, – уступаю я, приблизив губы почти к самому ее уху. – Но как надолго хватило Екатерины Говард?

Сестра качает головой, недовольная моим сравнением.

– Эта девка? Да она предала его и оказалась достаточно глупой, чтобы дать себя поймать на этом. Ты этого не сделаешь.

– Это не имеет значения, – говорю я, внезапно устав от всех этих подсчетов. – У меня в любом случае нет выбора. Так сложилась судьба.

– Не надо так говорить. Это Божья воля! – поправляет она меня с неожиданным энтузиазмом. – Только подумай, что ты могла бы сделать как королева Англии! Подумай о том, что бы ты могла для нас сделать!

Моя сестра – страстная поборница реформ английской Церкви, перемен, которые из папства без папы превратят ее в общину, основанную на библейских истинах. Подобно многим в этой стране – и кто знает, как велико их количество! – она страстно желает, чтобы королевские реформы Церкви продолжались до тех пор, пока мы полностью не избавимся от предрассудков.

– Нэн, ты же знаешь, что я в это не верю… Да и вообще, с чего бы ему меня слушать?

– Потому что поначалу он всегда прислушивается к своим женам. А нам просто необходим заступник и ходатай. Двор в ужасе от епископа Гардинера. Он даже допрашивал домочадцев леди Марии! Мне пришлось спрятать свои книги. Нам необходима королева, которая защитила бы реформаторов.

– Это не ко мне, – вяло отмахиваюсь я. – Меня это совершенно не интересует, и я не собираюсь делать вид, что это не так. Я чудесным образом исцелилась от веры, когда паписты пригрозили поджечь мой замок.

– Да, это на них похоже. Они готовы сыпать горящие уголья на гроб поборника Ричарда только для того, чтобы продемонстрировать свое мнение о том, как его следовало бы похоронить. Они держат людей в страхе и невежестве. Вот поэтому-то мы и считаем, что Библия должна быть переведена на английский язык, чтобы каждый мог прочитать ее сам, а не зависеть от россказней священников.

– Да вы все там хороши, – быстро замечаю я. – Я ничего не знаю об этом новом учении, потому что в Ричмондшире меня не баловали книгами. Да и времени читать у меня не было тоже. Лорд Латимер не позволял держать книги в доме, поэтому я не имею никакого представления о предмете ваших споров. И я не имею никакого влияния на короля.

– Но, Кэт, в виндзорской тюрьме сейчас томятся четверо мужчин, которые всего лишь хотели читать свои Библии на английском! Ты должна их спасти!

– Нет, если их обвинили в ереси, этого не будет! Если они признаны еретиками, их сожгут на костре. Таков закон! Кто я такая, чтобы перечить ему?

– Ты научишься противостоять ему, – настаивает Нэн. – Конечно, когда тебя выдали замуж за старика Латимера, ты оказалась отрезанной от прогрессивной мысли и похороненной заживо в северных землях, но, когда ты услышишь лондонских проповедников и богословов, объясняющих Священное Писание на английском, ты поймешь меня. В мире нет ничего важнее распространения Слова Божьего среди людей и освобождения народа от черного гнета старой Церкви.

– Ладно, я согласна, что каждому должно быть позволено читать Библию на английском, – смиряюсь я.

– Пока этого вполне достаточно. Все остальное приложится само собой, вот увидишь. А я буду рядом с тобой, – заверяет меня она. – Всегда. Я последую за тобой всюду, куда ты ни пойдешь. Господи, благослови, я стану сестрой королевы Англии!

Я забываю о всей тяжести своего будущего положения и не могу сдержать смеха:

– Да ты раздуешься, как воробей! А как бы радовалась матушка! Только представь!

Нэн громко смеется, но тут же зажимает ладонью свой рот:

– Господь Всемилостивый! Ты только подумай! После того как тебя выдали замуж, а меня отправили на тяжелую работу на благо нашего братца Уильяма… После того как нам всю жизнь твердили, что он должен быть на первом месте, а нам следует пожертвовать собой… После того как нам вдалбливали в головы, что важнее интересов Уильяма ничего нет и не может быть, что нет других стран, кроме Англии, и места важнее, чем двор единственного короля, Генриха…

– А наследство? – подхватываю я. – Драгоценное наследство, которое я от нее получила? Ее самым большим сокровищем был портрет короля!

– О, она его обожала. Для нее он всегда был самым красивым принцем во всем христианском мире!

– Да, она сочла бы меня удостоенной великой чести брака с тем, что от него осталось.

– Ну, на самом деле ты действительно удостоена чести, – замечает Нэн. – Он сделает тебя самой богатой и знатной женщиной в Англии, и никто не сравнится с тобою в той власти, которую ты обретешь. Ты сможешь делать всё, что тебе захочется. И все, даже жена Эдварда Сеймура, будут склоняться перед тобой в поклонах. Ох, как мне это будет нравиться… Эта женщина просто невыносима!