– А вы об этом знаете, Ваше Величество? – с любопытством спрашивает меня она. – Его Величество вам уже об этом говорил?

– Нет, я впервые об этом слышу.

Анна не может скрыть своей радости от того, что она узнала что-то раньше меня, и мне приходится позволить ей это маленькое удовольствие.

– Это только к лучшему, – говорит Нэн, входя ко мне в спальню перед вечерней молитвой.

– Что именно? – ворчу я, садясь перед зеркалом и разглядывая свое бледное лицо.

– А то, что Мэри Говард уйдет с дороги. Она всегда нравилась королю, а это семья, у которой в крови непомерные амбиции и полное отсутствие совести.

– Она – вдова сына короля, – говорю я с терпением, которое дается мне не сразу. – Едва ли она стала бы искушением для короля.

– Она красива, а Говарды готовы предложить даже свою бабку, если только она поможет им добиться желаемого. Если ты видела, как они обращались с Анной Болейн, то ты знаешь, как они обращаются со всеми девицами Говард. Китти просто была одной из многих. Так что говорю тебе: радуйся, что Мэри Говард пристроили.

– О, я рада, – холодно отвечаю я.

Нэн ждет, пока служанка закончит укладывать мои манжеты из золотистой парчи в наполненный благовониями сундук под окном.

– Ты не ревнуешь его? – тихо спрашивает она.

– Нет, что ты, – четко выговариваю я. – Совсем нет.

* * *

Томас покидает дворец, не попрощавшись со мною, и я не знаю, направляется ли он прямо в Портсмут или сначала едет в Саффолк, чтобы договориться о свадьбе в Фрэмлингеме. Я жду известий о том, что Томас Сеймур отхватил себе богатую невесту, чем способствовал продвижению реформ, поскольку союз между Говардами и Сеймурами укрепляет позиции реформаторов при дворе. В то же самое время вбивание клина в союз Говардов и Стефана Гардинера ослабляет позиции самого епископа. Я жду, когда Анна Сеймур начнет хвастаться тем, что союз наконец заключен, свадьба сыграна и молодые уже взошли на брачное ложе. Однако она молчит, а я ни о чем ее не спрашиваю.

Когда я переодеваюсь к ужину, раздается стук в дверь и входит Екатерина Брэндон. Быстрым взмахом руки она отсылает служанку. Нэн вскидывает брови, глядя на меня в зеркало. Она всегда бдительно следит за тем, чтобы новая фаворитка короля не позволяла себе лишнего.

– Это важно, – коротко бросает Брэндон.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Том Говард, второй сын герцога, был вызван в Тайный совет. Его допрашивали. О вопросах веры.

Я начинаю подниматься со стула, затем сажусь снова.

– Веры? – повторяю я.

– Это развернутое расследование, – говорит она. – Когда я выходила из комнат короля, дверь в приемную Тайного совета была открыта. Я слышала, как они говорили, что Тома вызвали, дабы он отвечал по выдвинутым против него обвинениям, и что они ждут доклада епископа Боннера, который отправился в земли Говардов, в Эссекс и Саффолк. Он поехал туда, чтобы собрать доказательства вины Тома.

– Ты уверена, что речь идет именно о Томе? – Я внезапно испугалась за человека, которого люблю всем сердцем.

– Да, и они знают, что он слушал проповеди и читал книги у нас. Епископ Боннер уже просмотрел все его книги и записи, которые хранятся у него дома.

– Это Эдмунд Боннер, епископ Лондонский?

Я вспомнила, как звали человека, который допрашивал Анну Эскью. Это был один из сильнейших сторонников возвращения к старым церковным традициям, близкий соратник епископа Гардинера, очень опасный, мстительный и фанатичный человек. Мое положение и вмешательство вынудило его выпустить Анну Эскью, но из его рук почти никто не выходит оправданным в предъявленных ему обвинениях, и лишь единицы из тех, кто вышел, не уносят на себе следы пыток.

– Да, он.

– Ты слышала, что было в его докладе?

– Нет, – говорит Екатерина, сжимая руки на груди. За мною наблюдал король, поэтому мне пришлось пройти мимо двери. Я никак не могла остановиться и дослушать. Все, что мне удалось узнать, я вам уже рассказала.

– Кто-то должен об этом знать. И этот кто-то все нам расскажет. Найдите Анну Сеймур.

Екатерина выскальзывает из комнаты, и через открытую дверь мы слышим играющую в соседней комнате флейту. Потом музыка обрывается, когда Анну просят отложить инструмент. Она входит, закрывая за собой дверь.

– Тебе муж ничего не говорил о допросе Тома Говарда? – Нэн решила спросить без обиняков.

– Тома Говарда? Нет, – она качает головой.

– Тогда отправляйся к себе и разузнай, что там на уме у Тайного совета, – шипит Нэн. – Потому что Эдмунд Боннер сейчас перерывает все в землях Говардов в поисках ереси, а в Тайном совете допрашивают Тома – по тому же обвинению. Все знают о том, что он слушал здесь проповеди, как и то, что Боннеру пришлось отпустить Анну Эскью потому, что так захотела Ее Королевское Величество. Как он смеет допрашивать еще одного приближенного к ней человека? И откуда набрался наглости отправиться во владения Говардов, чтобы допрашивать их самих лично? Мы что, утратили влияние и не знаем об этом? Или Гардинер объявил войну Говардам? Что вообще происходит?

Анна переводит взгляд с моего бледного лица на искаженное яростью лицо Нэн.

– Я пойду и все узнаю, – говорит она. – Вернусь, как только будет что рассказать. Возможно, мне удастся поговорить с мужем лишь за ужином.

– Иди уже! – рявкает Нэн, и Анна, обычно ревностно следящая за уважительным с собой обращением и с крайней неохотой выполняющая поручения, почти бегом выскакивает из комнаты.

Нэн тут же разворачивается ко мне:

– Твои книги, записи и твоя новая книга, которую ты сейчас пишешь…

– Что ты хочешь с ними сделать?

– Мы должны упаковать их и вывезти из дворца.

– Нэн, никто не станет обыскивать мою комнату и рыться в моих бумагах. И потом, эти книги дал мне сам король. Я читаю его собственные сочинения и его пояснения к сочинениям других. Мы только что закончили совместную работу над литургией. Эту сферу интереса предложил король, это не только моя затея. Он планирует заключить союз с германскими князьями-лютеранами против королей-католиков. Он ведет Англию к реформам, прочь от Римской католической церкви.

– Да, литургия, – перебивает меня сестра, забыв от страха об уважении. – Над ней ты можешь работать без опасений, пока во всем с ним соглашаешься. Но что ты скажешь о своей новой книге? Как думаешь, король сочтет ее содержание совпадающим с тем, что он провозгласил в «Статуте»? В твоей новой книге нет ереси, противоречащей его законам? Законам Гардинера?

– Но закон все время меняется! – восклицаю я. – Снова и снова!

– Это не имеет значения. Закон есть закон, а твои книги ему противоречат.

Мне нечего ей ответить.

– Куда я могу отправить свои бумаги? Где они будут храниться в безопасности? Может, отправить их кому-нибудь в Лондон? Томасу Кранмеру?

– Отправим дядюшке, – решает Нэн. Я понимаю, что она уже все продумала заранее и, судя по всему, давно подозревала о таком развитии событий. – Он сохранит их вдали от чужих глаз, и ему хватит ума умолчать о них или в крайнем случае от них отречься. Я все запакую, пока ты будешь ужинать.

– Только оставь мои заметки к проповедям! И переводы Евангелий! Мне они нужны, я сейчас…

– Я упакую все, – яростно шипит она. – Абсолютно. Все, кроме Библии короля и его собственных записей.

– Ты не пойдешь на ужин?

– Не пойду, нет аппетита.

– Ты никогда не пропускала трапез, – восклицаю я, стараясь взбодрить ее. – Ты же вечно голодная!

– Я почти ничего не ела, пока жила в аббатстве Сайон вместе с Китти Говард, когда ее арестовали. У меня живот сводило от страха. И теперь я чувствую то же самое.

* * *

Король ужинает в парадном зале вместе со своими придворными, рассылая лучшие блюда своим фаворитам, поднимая бокал тостами в честь своих лучших друзей. Стол сегодня переполнен: за ним сидят все члены Тайного совета. Видимо, проголодались, допрашивая Тома Говарда. Здесь найдутся люди, которые с радостью понаблюдают за падением младшего сына такого знатного рода в тишину застенков и за тем, как смиряется гордыня этой семьи. Те, кто с трудом переносил постоянное усиление влияния отца, лишь порадуются унижению его сына.

Сторонники реформации радуются страданиям старших Говардов, а традиционалисты вкладывают всю свою злость в обвинения в адрес младшего. Один быстрый взгляд на места за столом говорит мне, что Тома Говарда здесь нет. Где он может быть? Его отец, герцог Норфолк, восседает на своем месте с совершенно бесстрастным видом и поднимается на ноги, чтобы произнести тост в честь короля, когда тот посылает ему огромный кусок говядины, и кланяется мне.

Я не представляю, что происходит в голове у этого старика. Он всегда был истым приверженцем церковных традиций, но в свое время отрекся от своих убеждений и выступил против Благодатного паломничества. Несмотря на то что он всем сердцем сочувствовал повстанцам, вставшим на защиту своей церкви и сражавшимся под знаменем, изображавшим раны Христовы, герцог провозгласил военное положение и, не обращая внимания на то, что они получили королевское помилование, уничтожил их одного за другим. Он повесил сотни невинных, даже тысячи, и не позволил похоронить их тела на освященной земле кладбищ. Во что бы он ни верил, что бы ни любил, он пойдет решительно на все ради сохранения своего места подле короля, лишь ему одному уступая во власти и богатстве. Он не остановится ни перед чем в достижении своей цели – сделать свою семью самой могущественной в Англии.

Мне никак не понять, зачем такому человеку, главе такого древнего и благородного рода, отдавать свою дочь замуж за Сеймура. Ее первой партией был бастард Генриха, который мог стать наследником престола, и с этим уже ничто не может сравниться. Томас Говард всегда думал одно, но делал другое. О чем же он думал, когда предлагал эту партию? Чем придется расплатиться за такую роскошную партию Томасу Сеймуру? И как может герцог, зная о том, что его второго сына сейчас допрашивают в Тайном совете, спокойно ужинать и принимать угощения от короля, словно его ничто не беспокоит? Как может поднимать бокал в недрогнувшей руке и произносить здравицы королю? Мне никак его не понять, как не получается представить, какую сложную игру затеял этот человек при дворе, полном старых, опытных игроков.

Сегодня после ужина должны быть танцы с маскарадом. Кресло короля с подставкой для ноги уже стоит на возвышении, и я становлюсь рядом с ним. Танцоры выстраиваются для танца, и, как только начинает играть музыка, Уилл Соммерс отскакивает в сторону, чтобы освободить им пространство.

Ко мне тихо подходит Анна Сеймур и становится позади меня. Музыка и так заглушила бы ее голос, но она все равно предпочитает шептать:

– Они предложили Тому снять с него обвинения, если он признает, что был свидетелем проповедования ереси в ваших комнатах. Они пригрозили ему судом, если он откажется им помогать. Им нужны имена тех, кто проповедовал вам и о чем они говорили.

У меня такое ощущение, будто я упала с лошади. Все вокруг меня странно замедлилось, и мне кажется, что теперь я понимаю, как это все начиналось, и что все закончится очень скоро, прямо сейчас, где-нибудь между тактами звучащей мелодии. От слов Анны Сеймур о том, что Тайный совет ведет расследование, намереваясь обвинить меня в ереси, расставляя ловушки и ловя на слове, мне кажется, что время во дворце остановилось. Том Говард – не цель, а всего лишь средство достижения цели. Цель – это я.

– Они требовали от него назвать меня среди еретиков? – Я быстро смотрю в сторону, на мужа, который улыбается, глядя на танцоров, и хлопает в такт музыке, не ведая о том, что я погружаюсь в пучину страха. – Король был там? На собрании Тайного совета? Этот допрос происходит в его присутствии? Король сам просил его назвать меня еретичкой? Это он велел найти доказательства моей вины?

– Нет, хвала небесам. Это не король.

– Кто же тогда?

– Ризли.

– Лорд-канцлер?

Анна кивает, тоже дрожа от ужаса.

– Высочайший лорд королевства велел сыну герцога признать вас еретичкой.

* * *

Я отменяю визиты проповедников, которых мы ожидали, и вместо них приглашаю королевских капелланов, чтобы они почитали нам из Библии. Я не приглашаю к дискуссиям и не прошу что-то объяснить; мои фрейлины молча слушают священников, словно не обладая способностью самостоятельно размышлять. Даже если отрывок, выбранный для чтения, затрагивает интересную для нас тему, такую, которыми мы обычно занимаемся, иногда обращаясь к оригиналу на греческом, чтобы составить новый перевод стиха, мы все равно киваем, как группа монашек, слушающих о законе Божьем и мнениях человеческих, словно не имеем собственного представления об этом.

Перед обедом мы направляемся в часовню, и Екатерина Брэндон, новая фаворитка короля, идет рядом со мной.

– Ваше Величество, боюсь, у меня для вас есть плохие новости.