Значит, он обедает с ней и дедом… С ее стороны было, конечно, глупо ожидать, что, доставив ее сюда в целости и сохранности, он вдруг отойдет куда-то на задний план и с этого момента она сможет спокойно выбросить его из головы. Этот человек никогда не отойдет на задний план, о его присутствии никогда не удастся забыть.

Быстро натянув одежду, Габи расчесала волосы и хотела было собрать их в привычный узел, но, залюбовавшись их чистотой и шелковистостью, оставила распущенными. Взглянув на себя в зеркало, она отметила, что все еще выглядит бледной и, достав из косметички ярко-розовую помаду, накрасила губы, а затем наложила легкий румянец на скулы.

Эстрадо все еще сидел на кровати, откинувшись на спинку и сцепив руки на затылке. И пока Габи в нерешительности остановилась в дверном проеме, внезапно оробев перед ним, взгляд Луиса медленно скользнул по ее фигуре. На мгновение что-то темное блеснуло в его серебристых глазах и, хотя… хотя это мало походило на угрозу, у нее перехватило дыхание от внезапно появившейся скованности. Плавно поднявшись, Луис открыл перед Габи дверь и легким насмешливым поклоном предложил следовать за собой.

Внезапно Габи замерла на месте. Маленькая девочка, изображенная почти в натуральную величину, улыбалась ей из позолоченной рамы. У девочки были блестящие черные волосы, серые глаза и светло-золотистая кожа. Она выглядела настолько живой, что, казалось, готова сойти с полотна в реальную жизнь, которая не может принести ей ничего, кроме солнца и счастья.

— Это моя приемная мать? — тихо проговорила Габи.

— Да, это Елена Маргарита.

Почувствовав, что боль заполняет ее сердце, и пытаясь как-то облегчить ее, Габи перевела взгляд на следующий портрет. На нем был изображен молодой человек от силы лет двадцати, с вьющимися черными волосами и серыми глазами. В нем еще чувствовалась мягкость, присущая юности, но улыбка тонких губ и надменная посадка головы уже свидетельствовали о том, что вскоре он станет человеком, с которым будут считаться, человеком, которого она, Габи, несомненно, знает…

Габи повернулась к Луису Эстрадо. Он смотрел на нее сверху вниз, и лицо его было совершенно непроницаемо.

— Но… я не понимаю, — проговорила она. — Это… это ведь вы?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, это старший брат вашей матери.

— Брат? Но я…

— И мой отец.

— Ваш отец? — Габи пристально посмотрела на Луиса. — Вы хотите сказать, что вы?.. — Она говорила очень медленно, словно повторяя заученные наизусть слова.

Он кивнул. Уголки его губ тронула загадочная улыбка. С другого конца дома донесся звук гонга, и Луис взял ее под руку.

— Ваш дедушка ждет, так что, — по-испански добавил он, — идемте, моя маленькая кузина.

3

Все это выглядело крайне нелепо. И все-таки на протяжении всего обеда, несмотря на поразившее ее признание Луиса, Габи ощущала, как ее отяжелевшие от усталости веки то и дело смыкаются. В конце концов, разглядывая одну из восхитительных тарелок, она полностью отключилась от разговора, который с большой натяжкой можно было назвать разговором трех человек. После этого она лишь слушала то, о чем говорят мужчины.

Даже сейчас, несмотря на усталость, она ощущала вызывающую самоуверенность Луиса и тогда, когда он, откинувшись на спинку стула, небрежно задел ее ногой, и когда он с улыбкой что-то доказывал старику, размахивая в воздухе своим загорелым пальцем. Был момент, когда Габи и Луис одновременно потянулись за спелыми гроздьями только что сорванного винограда, поданного на серебряном подносе. Их пальцы встретились, и Габи резко отдернула руку. Почти сразу после этого она попросила у своего деда прощения и, сославшись на усталость, вышла из-за стола, лишь чуть заметно кивнув кузену.

Два часа спустя, в сотый раз взбивая подушку и уже окончательно отчаявшись когда-нибудь заснуть, Габи откинула накрахмаленную льняную простыню и на цыпочках подошла к окну. Сквозь зеленую сетку, защищающую от насекомых, она уловила сладкий запах жасмина и другой, почти неуловимый аромат, от которого щекотало в ноздрях, словно от дыма, принесенного ветром.

Может быть, для того чтобы угомониться, ей стоило ненадолго выйти погулять. Французская дверь от пола до потолка вела из ее комнаты на террасу. Сердце Габи учащенно забилось, и в белой ночной рубашке, подобно призраку, она выскользнула из комнаты. С дальнего конца террасы Габи разглядела бассейн. Его голубовато-зеленая поверхность сейчас казалась темной и лишь слегка отливала серебром в блеске тропической луны.

Здесь ночной аромат чувствовался сильнее, он уже не был неуловимо тонким, а казался назойливым и чувственным.

Габи пошла по траве туда, откуда он исходил, и среди зарослей кустарника нашла развесистый стефанотис. Зарывшись носом в лепестки цвета слоновой кости, она вдыхала его аромат до тех пор, пока не закружилась голова, а затем сорвала веточку и прикрепила ее к кружеву ночной рубашки так, чтобы цветы, похожие на восковые, ласкали нежную кожу ее груди.

Все это напоминало удивительный сон наяву. Когда Габи подошла к мелкому краю бассейна, ей показалось, что ноги уже не соприкасаются с землей, хотя она продолжала ощущать шершавые травинки, а потом холод мраморных плит под ногами. Возникло ощущение, что она плывет по воздуху, держась за гигантский воздушный шар, который ветер в любой момент может унести к миллионам сияющих в небесах алмазных огней.

Нагнувшись, Габи медленно провела пальцами по холодной темной поверхности воды, ощутив ее вязкое сопротивление. Когда она выпрямилась, уже собираясь уходить, то среди деревьев, окаймлявших бассейн, уловила какое-то движение и едва заметное мерцание. В тот же миг у Габи перехватило дыхание, потому что на площадку перед бассейном вышел мужчина. Тень деревьев скрывала его, но Габи узнала Луиса прежде, чем он заговорил.

— Какого черта вы здесь делаете?

— Я… я не могла уснуть. — Голос Габи слегка дрожал. Ее сознание было парализовано лунным светом, запахом стефанотиса и чем-то еще, чего она не могла понять.

— Вы должны немедленно вернуться в дом, — резко произнес Луис, — здесь небезопасно.

Габи в замешательстве уставилась на него.

— Но ведь здесь же и вы?

— Это совсем другое дело. Вы никогда не должны приходить сюда ночью одна. — И поскольку Габи продолжала стоять неподвижно, обхватив себя за плечи, он подошел к ней вплотную. — Я ясно выражаюсь?

Лицо Луиса все еще оставалось в тени. Видны были только глаза, в которых отражался блеск воды, и поэтому казалось, что на нем темная маска. Луис стоял так близко, что обостренные духотой ночи чувства Габи позволяли ей ощутить его запах — резкий от лосьона, употребляемого после бритья, и какой-то иной, своеобразный — от пояса до ботинок. Над всем царил запах солнца.

Будучи опытным физиотерапевтом, врачуя по большей части пациентов мужского пола, Габи достаточно часто оставалась с ними наедине. Но, то ли атмосфера процедурного кабинета, то ли хрустящий накрахмаленный халат обычно смягчали обстановку. Сейчас было по-другому.

— Я… — начала было хрипло Габи, но внезапно у нее совершенно пропал голос. Она наклонила голову, вдыхая аромат стефанотиса и пытаясь этим запахом заглушить манящий запах его лосьона. Из-под опущенных ресниц она увидела, как Луис поднял руку, словно намереваясь отобрать цветок. Вскинув голову, Габи инстинктивно сделала шаг назад, оступилась и упала в темную воду бассейна.

Когда она вынырнула, задыхаясь и отплевываясь, то почувствовала, как две сильные руки подхватили ее, в один миг вытащили из бассейна и поставили на ноги. А еще мгновение спустя, когда она, все еще ничего не видя, убирала с лица мокрые волосы, из кустарника, свирепо рыча, прямо на них выскочили два черных английских дога.

Габи невольно вскрикнула от ужаса и приникла к Луису. Он еще плотнее прижал ее к себе и, видя, что собаки приближаются, грозно ската зубы, что-то скомандовал. Собаки сели, все еще продолжая рычать. Их рычание напомнило Габи приглушенные раскаты грома. Но, услышав новую команду, собаки встали и, цокая когтями по кафелю, удалились прочь.

— Глупышка! — Луис грубо встряхнул ее. — Они могли разорвать тебя на куски раньше, чем я успел бы до тебя добежать. Пока они не привыкнут к тебе, никогда не приходи сюда одна. Ясно?

Габи кивнула, все еще не доверяя своему голосу, а Луис в это время внезапно отпустил ее, слегка оттолкнув от себя.

— А сейчас возвращайся назад, — скомандовал он.

— Д-да.

По телу Габи пробежала судорога, она даже не смогла пошевелиться. Габи поднесла руки к голове и увидела, как взгляд Луиса, словно сам того не желая, опустился с ее лица на тело. Следя за его взглядом, она увидела, что ее легкая ночная рубашка насквозь промокла и прилипла к телу, повторяя все его изгибы.

— Ох!

Габи услышала свой собственный возглас, идущий как бы из глубины ее существа. Она понимала, что должна почувствовать стыд или, по крайней мере, ужасно смутиться, но почему-то ничего подобного не ощутила, но зато вдруг, издав слабый стон, начала медленно оседать к ногам Луиса.

Глухо, словно через толщу воды, темной и глубокой, донеслось проклятие. Когда Габи пришла в себя, он нес ее через террасу, ее голова покоилась на его широкой груди, а миниатюрные ножки свободно раскачивались в воздухе. Никогда еще мужчины не носили Габи на руках, даже когда она была ребенком. И она, безусловно, бы воспротивилась, если бы кто-то попытался сделать нечто подобное. Но сейчас…

Между тем Луис довольно бесцеремонно бросил ее на кровать.

— А теперь, Бога ради, вытрись и переоденься.

Габи слышала этот знакомый резкий голос, но вместо того, чтобы подчиниться, только перевернулась и уткнулась носом в подушку. Снова послышалось приглушенное проклятие, затем шаги — вначале удаляющиеся, потом приближающиеся. Мгновение спустя Луис рывком поднял ее. Габи попыталась воспротивиться, но он ловко сдернул с нее ночную рубашку и, несмотря на ее слабые протесты, с присущей ему ловкостью быстро растер ее тело.

— Где хранятся твои ночные рубашки? — требовательно спросил Луис.

— М-м-м?

Луис вновь слегка встряхнул Габи и, когда она мягко осела прямо возле него, начал быстро выдвигать и задвигать ящики шкафа. Последовала короткая пауза, затем Габи почувствовала, как он тяжело опустился на кровать рядом с ней. Она только сонно улыбнулась и повернулась в сторону Луиса.

— Я не знаю, куда Хуанита положила твои ночные рубашки, поэтому тебе придется надеть на себя вот это. Она вполне сухая, чего, однако, нельзя сказать о моем пиджаке.

— Спасибо, — пробормотала Габи, не до конца понимая, за что благодарит. Она ощутила, как все те же руки завернули ее во что-то теплое и мягкое, похожее на невесомое облако. Одна рука, затем другая, потом кончики пальцев легко скользнули по ее озябшему телу, отчего по нему тут же пробежали мурашки.

— Габи, — голос звучал совсем близко, и, приоткрыв глаза, Габи увидела, что Луис склонился над ней. — Надеюсь, все будет в порядке?

— М-м-м.

— И больше, пожалуйста, никаких ночных прогулок. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Габи взглянула на него сонными глазами, а затем, словно исполняя давно задуманное желание, подняла руку, скользнула ею по его шее, запустила пальцы в кудрявые волосы на груди и провела по его спине. Затем Габи притянула его к себе и почувствовала, как под гладкой, словно атлас, кожей напряглись упругие мышцы.

Ладонь второй руки Габи положила Луису на грудь, перебирая пальцами вьющиеся волосы. От легких прикосновений ее ладоней его дыхание участилось, а крошечные соски затвердели. Луис вздрогнул всем телом, и она почувствовала тяжелые удары его сердца. Габи подняла к нему лицо и ощутила на щеке теплое дыхание. Ее влажные губы жадно раскрылись навстречу поцелую.

Луис ощутил на своих губах пряный аромат дикого меда. Его язык погрузился в ее губы, тело напряглось и отяжелело. Мысли Габи о том, что следует делать, а чего не следует, куда-то испарились. Остался лишь один первобытный инстинкт, повелевающий прижать его к себе, раствориться в нем, принять его в себя. Тело Габи напряглось, и она выгнулась навстречу ему. На мгновение руки Луиса обхватили ее плечи, пальцы впились в тело, но он тут же разжал их, резко высвободившись из объятий.

Габи протестующе застонала.

— Нет, Габи, не сейчас. Я хочу, дорогая, чтобы ты полностью сознавала себя, когда мы будем любить друг друга, и я хочу, чтобы этот миг навсегда запечатлелся в твоей памяти.

Луис поднялся и натянул простыню ей до подбородка. Но прежде чем он неслышно закрыл за собой дверь, Габи погрузилась в глубокий сон.

— Добрый день, сеньорита Габриэла.