— Милорд…

Не получив ответа, она неуверенно дернула его за руку. Ничего…

Тогда Мерри отбросила простыню и встала на четвереньки, чтобы заглянуть ему в лицо — оно было повернуто в другую сторону. Для этого ей пришлось довольно сильно потянуться вперед. Она увидела, что глаза мужчины закрыты, лицо бледное. Обеспокоенная, она потрясла его сильнее:

— Муж мой!

Ответа она не получила. Веки Алекса даже не дрогнули. Мерри отползла чуть-чуть назад и села на корточки, не зная, что делать. Она еще немного посидела на кровати, но почувствовала неловкость из-за своей наготы, вылезла из кровати и быстро натянула ночную сорочку. Одевшись, она сразу обрела уверенность в себе и обошла кровать, чтобы как следует осмотреть мужа. Он, конечно, был без сознания. В этом не было никаких сомнений.

Глубоко вздохнув, Мерри попыталась перевернуть его так, чтобы он весь оказался на кровати. Это было непросто. Мужчина был крупный и тяжелый — не меньше шести футов плотной мышечной массы. Потребовалось немало усилий — она пыхтела, шипела и кряхтела, — прежде чем ей удалось уложить его на спину. Правда, ноги его все еще оставались на полу. Выпрямившись, девушка поспешно отступила, обнаружив, что его мужское достоинство, до сих пор пребывавшее в состоянии эрекции, нацелилось прямо на нее.

Она бросила сердитый взгляд на часть тела, которая, несмотря на то, что ее хозяин не подает признаков жизни, остается большой, твердой и готовой к работе. С трудом отведя взгляд от выглядевшей крайне агрессивно штуковины, она обратила внимание на его грудь, которая легонько поднималась и опускалась. Он дышал. Алекс был жив, но лишился чувств от удара головой.

Мерри отлично видела, как все произошло, и знала, что всему виной оказавшаяся под ногами куча одежды. Она сама могла споткнуться и упасть, если бы пошла закрывать дверь. Но никак не могла отделаться от мысли, что все обошлось бы намного легче, будь Алекс трезвее.

Скривившись, Мерри перевела взгляд на лицо мужа. Бодрствовавший Алекс показался ей весьма привлекательным мужчиной: длинные светлые волосы, резкие, но приятные черты лица, обычно хранившего суровое выражение. Сейчас, когда он был без сознания, его лицо утратило суровость, и Мерри поняла, что он не просто привлекателен, а по-настоящему красив.

Вздохнув, девушка решила больше об этом не думать. В конце концов, для нее не имело никакого значения, красив он или не очень. Она бы предпочла уродливого, но доброго и, главное, непьющего мужа. К сожалению, она получила совсем не то, что хотела.

Настроение у Мерри совсем испортилось. Она оставила Алекса в покое, обошла кровать и забралась на свою половину. Потом долго сидела и смотрела на него. Похоже, ей вовсе не следовало тревожиться о первой брачной ночи. Но она думала об этом весь день — и до церемонии, и после. Она старалась отвлечься, но эти мысли ей не давали покоя. И как оказалось, зря. Завтра можно будет снова начинать думать на эту тему. А пока делать было нечего. Оставалось только спать.

Раздраженно помотав головой, Мерри подвинулась, легла и натянула на себя простыню. Потом она повернулась на бок и уставилась на неподвижное тело своего супруга, ожидая, когда же наступит благословенное забытье. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять: сон не спешил принять ее в свои объятия. Она начала волноваться о том, что будет утром и как она объяснит, почему не случилось акта физической близости.

Она снова села и с обидой взглянула на своего неподвижного мужа. Она тут сидит и переживает, в то время как он лежит голый и…

Мерри нахмурилась и подумала, что, наверное, должна накрыть его чем-нибудь, но спешить не стала. К собственному стыду, у нее мелькнула мысль, что не будет никакой трагедии, если этот человек простудится, умрет и оставит ее вдовой. Правда, Мерри не была уверена, что станет полноценной вдовой, если они так и не вступили в брачные отношения, что, несомненно, докажет отсутствие крови на простынях.

Девушке стало грустно. Дальше уж как карта ляжет. Может быть, этот человек вообще не придет в себя и умрет от удара головой, так и не сделав ее своей женой. Можно не сомневаться, что она, в конце концов, выйдет замуж за другого пьяницу в Шотландии или где-нибудь еще, Возможно, тогда ее мужем окажется старик без зубов и со зловонным дыханием, от которого по ее телу будут бегать мурашки. Сморщившись от отвращения, она опять взглянула на мужа. Его мужское орудие по-прежнему оставалось большим и твердым. Создавалось впечатление, что оно в любой момент может лопнуть, как перезревшая слива. Она долго сидела, глядя на клинок мужа, пока ей в голову не пришла безумная мысль, что если муж не может вступить с ней в брачные отношения, то нет никаких причин, мешающих ей вступить в брачные отношения с ним.

Едва осознав, о чем думает, Мерри решительно замотала головой. Нет, это немыслимо. Она не сможет, это же просто…

«А почему нет?» — ехидно спросил ее внутренний голос. Она уже давно привыкла делать все своими руками, так в чем принципиальная разница. Она только… Мерри полагала, что может сесть на него, разорвать девственную плеву его клинком, и все будет сделано. Больше не надо будет волноваться о том, что произойдет. Да и с кровью на простынях вопрос будет решен.

Чем больше Мерри думала об этом, тем привлекательнее казалась ей эта идея. Она же тренировала солдат, когда Алекс был не в состоянии этим заниматься. Так почему бы не сделать и это? По ее мнению, мысль была вполне разумной.

Мерри не привыкла медлить, если что-то надо было сделать. Поэтому она вылезла из кровати и, обойдя ее, подошла к мужу. Было очевидно: чтобы она смогла сесть на его клинок, необходимо сделать так, чтобы его ноги тоже были на кровати. Во всяком случае, ей казалось, что если он будет весь лежать на кровати, то это упростит ее задачу. Хотя вообще-то ей казалось странным, что человек без сознания, а эрекция у него при этом сохраняется. Она считала, что его клинок должен вернуться в боевую готовность. Но она вполне могла ошибаться. В этом вопросе она не была сильна. Возможно, он таким и останется до того, как будет использован. Если так, то это хорошо, потому что она твердо вознамерилась его использовать.

Она робко коснулась его пальцем, с интересом наблюдая, как он качнулся в сторону и вернулся в исходное положение. Когда он перестал качаться, Мерри прикусила губу и задумалась. Когда она тронула его, он показался ей твердым, но ей хотелось в этом убедиться. В конце концов, Алекс ее муж и она имеет право трогать его.

И все же Мерри колебалась. Она внимательно посмотрела на его лицо, убедилась, что он так и не пришел в себя, после чего провела рукой по торчащей части его тела. Она была твердой, но кожа оказалась нежной и мягкой на ощупь. Удивившись, Мерри еще раз провела по нежной коже ладонью, потом все-таки решилась и взяла его рукой. Она измерила пальцами толщину и длину, проверила, как далеко он может наклоняться в одну или другую сторону.

Неожиданный стон, сорвавшийся с губ Алекса, заставил ее замереть, а ее пальцы непроизвольно сжали его мужское достоинство. В следующее мгновение клинок дернулся в ее руке. Девушка удивленно опустила глаза и увидела, как из кончика толчками потекла какая-то густая жидкость. Мерри немедленно выпустила его из рук и отошла. У нее мелькнула мысль, что, возможно, она его повредила. Но она вовсе не была уверена, действительно ли он теперь сломан или все так и должно быть. И только одно она знала точно — то, что своими руками уничтожила возможность вступить с мужем в брачные отношения, поскольку его мужское естество стало опадать на глазах.

Выругавшись, Мерри стала мерить комнату шагами. Она размышляла. Эдда сказала, что он, наверное, поцелует ее, затем потискает грудь и только потом, если возбудится, вставит в нее свой клинок. Она предположила, что твердость орудия мужчины означает его возбуждение. Если так, то, вероятно, она сможет возбудить его снова.

Мысль вселила в ее сердце надежду. Мерри вернулась к кровати и уставилась на его грустно повисшее естество. Она понятия не имела, как можно возбудить мужчину. Она видела в своем замке служанок, стоящих на коленях перед солдатами и делавших что-то, от чего мужчины тяжело дышали и стонали, как Алекс, перед тем как из него полилась жидкость. Но она точно не знала, что именно они делали. Судя по всему, это было что-то приятное, и девушка попыталась представить, что было бы ей приятно. Когда служанка расчесывает ей волосы возле камина, это очень приятно, правда, это чувство скорее успокаивающее и расслабляющее, чем возбуждающее. Помассировать ноги, когда они гудят, тоже приятно, но это не возбуждает.

Совершенно очевидно, что она подходит к проблеме с неверной стороны, решила Мерри и задала себе вопрос, что возбуждает ее отца и братьев. Единственное, что приходило в голову, — виски, но она сомневалась в том, что, вылив на мужское естество кувшин виски, можно заставить его работать.

Мерри снова взглянула на поникший клинок, на этот раз с нескрываемым раздражением. Если честно, она не могла себе представить, что с этим делать, и все же ей было необходимо как-то возбудить его, снова сделать большим и твердым, потом сесть на него, порвать девственную плеву и получить кровь на простынях.

Или можно сделать проще: порезать, скажем, палец, измазать кровью простыни и притвориться, что все получилось. Эта мысль моментально подняла ей настроение. Так ей не придется снова выходить замуж, если нынешний муж сделает ей одолжение и этой ночью скончается, а если нет, то это на некоторое время избавит ее от его претензий в постели. Она не представляла, как часто мужчины ложатся в постель со своими женами, но, насколько ей было известно, ее отец не надоедал женщинам в деревне и служанкам. Конечно, он уже стар, но Гавейн и Броди тоже не очень-то бегали за женщинами. Мерри предположила, что раз в месяц — вполне разумная частота. Но с другой стороны, она сама отсылала служанок из замка, когда отец и братья пили, а пили они почти всегда.

«Но все это не имеет значения», — решила Мерри. Она была озабочена тем, чтобы закрепить за собой место хозяйки этого замка, чтобы ее не заставили выйти замуж за другого пьяницу, если ее супруг соизволит этой ночью отдать Богу душу или же утром свалится с лестницы и сломает шею. Если она порежется, испачкает кровью простыни и позволит вывесить их на всеобщее обозрение завтра утром, тогда место леди д'Омсбери останется за ней независимо от того, переживет ее муж сегодняшнюю ночь или нет.

Удовлетворенная таким решением, Мерри встала и направилась к своему сундуку, куда Уна убрала ее кинжал. Достав его, она вернулась к кровати, поправила простыни и забралась в постель рядом с мужем. Она уселась, поджав под себя ноги, и начала размышлять, в каком месте сделать разрез. Первым делом она подумала о руке. Но на ней порез был бы хорошо виден. Кто-то мог заметить и поинтересоваться, что это.

Она осмотрела свое тело, выбирая самое подходящее место. Оно должно быть обязательно скрыто платьем. Мерри раздвинула ноги, прижала нож к внутренней стороне левого бедра и задумалась. Она не была трусихой, но специально наносить самой себе рану… такая ли это хорошая идея, как показалось вначале? Хотя прочь сомнения! Другого выхода у нее нет.

Сделав глубокий вдох, она быстро провела острым лезвием по коже, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть, когда нож оставил на ноге неглубокий длинный разрез. На его поверхности выступили капельки крови. Мерри стала снимать их пальцами и размазывать по простыне. Она успела сделать несколько мазков, когда неглубокая ранка перестала кровоточить.

Мерри осмотрела простыню — на чистой ткани было видно несколько небольших пятнышек. Сильного впечатления они не производили. Девушке оставалось лишь посетовать на себя за робость, не позволившую ей сделать более глубокий разрез. Хотя, может быть, этого хватит. Проблема заключалась в том, что она не была уверена. Сколько выливается крови, когда рвется девственная плева? Эдда не упомянула об этом, а Мерри не догадалась спросить. Она беспокойно заерзала на кровати, опасаясь, что слишком маленькое количество крови может ее выдать.

Потом она скользнула взглядом по клинку и сообразила, что он слишком чистый. Определенно, если бы он прорвал им девственную плеву, кровь должна была остаться и на нем. Когда ножом кого-то протыкают, на нем ведь тоже остается кровь.

Мерри потихоньку выругалась, но делать было нечего, придется снова порезать себя. Она решила, что крови должно быть побольше, и какая-то часть обязательно должна попасть на него. Она стиснула в руке рукоять кинжала, прижала лезвие к внутренней стороне правого бедра и сделала разрез. На этот раз боль оказалась такой сильной, что ей пришлось прикусить язык, чтобы не заорать. И кровь теперь не каплями выступала на порезе, а текла на простыню. Девушка не рассчитала усилия и резанула глубже, чем хотела.