Вот так. Всё просто. Уходи, менеджер Боря, и живи дальше. Не суйся со своим рылом в калашный ряд. Я смотрю, как Юрий Геннадьевич улыбается. Он победитель. Юрий Геннадьевич всё просчитал и может ставить условия. Он привык к тому, что точность в холодных цифрах всегда приносит успех. Но не в этот раз! Сейчас в дело вступают эмоции и чувства.

— Нет, я остаюсь. И я собираюсь бороться за Оксану! — цежу я сквозь сжатые зубы.

Юрий Геннадьевич тяжело вздыхает, будто сожалеет о моем неприятии его предложения.

— Ты герой, — хмыкает сидящий рядом начальник логистики. — Но ты знаешь, чем это грозит по возвращении?

— Увольнением? Испугали ежа голой попой, — улыбаюсь я в ответ.

Улыбаюсь, а внутри всё клокочет. Вот-вот взорвусь.

— Что же, я думал, что ты будешь умнее. Ты понимаешь, что тебе ничего не светит? А со статьей, которая появится в трудовой книжке, ты никуда не сможешь устроиться.

— Наплевать. Мне нечего терять.

Юрий Геннадьевич ещё раз тяжело вздыхает.

— Что же, я всегда за конкурентную борьбу. Могу даже фору дать.

— Не надо форы. За неё вы потом спросите в шесть раз больше.

— Да, работа со мной пошла тебе на пользу. Что же, спокойной ночи, бывший менеджер Боря. Набирайся сил, — Юрий Геннадьевич подтыкает мне одеяло и выходит в коридор.

Куда только сон подевался? Я лежу и думаю о будущем. А думы мои подобны дневным свинцовым тучам…

Глава 8

Придет она — ухаживать примусь;

Начнет беситься — стану ей твердить,

Что слаще соловья выводит трели;

Нахмурится — скажу, что смотрит ясно,

Как роза, окропленная росой;

А замолчит, надувшись, — похвалю

За разговорчивость и удивлюсь,

Что можно быть такой красноречивой;

Погонит — в благодарностях рассыплюсь,

Как будто просит погостить с недельку;

Откажет мне — потребую назначить

День оглашения и день венчанья.

(«Укрощение строптивой» У. Шекспир Акт 2 сцена 1)

Утро? День? Вечер?

Вроде бы день, раз свет влетает в окно. Ага, и кто-то стучит в дверь. Всё закономерно и точно. А где это я? Ой, так я же на отдыхе, а будят меня с целью?.. Ах да, с целью омовения моего тельца в самой шикарной «пане» на свете. Что же, придется вставать — сам ночью дал согласие.

— Порис, всё котово! Только тепя отноко тошитаемся!

Этот голос мертвого из могилы поднимет. Что же, если все готовы, то и мне нельзя задерживаться, иначе Юрий уже должен включить обаяние для Оксаны. Каждая секунда промедления смерти подобна. Я должен быть рядом!

— Входи, Оскари! Я проснулся!

— Как спалось на новом месте? Приснилась Оксана или трукая красивая шенщина? — Оскари входит в комнату и в ней сразу же становится тесно. Может, от его голоса?

— Спалось хорошо, но мало. Ещё бы часиков «нанадцать» поспать, — улыбаюсь я, пока надеваю штаны.

— А сколько это — «нанатцать»?

— Это пока полностью не выспишься. От одиннадцати до бесконечности.

— А-а, путу знать. А то Юрий уше вскочил и заряшает всех своей энеркией, вот я и потумал, что ты тоше захочешь встать.

Откуда Оскари знает, как меня нужно подстегнуть? Кровать словно дает пендаля — с такой скоростью я с неё слетаю. Если в армии солдат должен одеться, пока горит спичка, то я укладываюсь за половину этого интервала.

— Всё, Оскари, я готов. Провожай.

— Око, так пыстро. Вот что значит люпить паню, — улыбается хозяин.

Он провожает меня в зал, где за столом, накрытым желтоватой клеенкой уже сидят Оксана с Юрием. В зале тоже теплая атмосфера, радующее глаз соотношение желтых и коричневых тонов. Параллелепипед встроенной кухни коричневого оттенка прижимается к стене у окна, ящички и вытяжка над ним такого же цвета. Всё аккуратно и чистенько. На столе на трех блюдах, напоминающих подносы, лежат яблоки, мандарины, вареные яйца, рядом приткнулись небольшие тарелочки с творогом. Никакого мяса, никаких печений и настоек. Скромно, но со вкусом.

— А вот и наша спящая красавица проснулась! — приветствует задорный голос Юрия Геннадьевича. — Надеюсь, тебя никто не целовал при пробуждении?

Так быстро началась атака? Неужели у Квадратова научился такой манере поведения, что при принижении других пытается возвеличиться сам?

— Нет, я еко не целовал. Он сам проснулся, — добавляет масла в огонь идущий сзади Оскари.

— Да-да, мне не нужен такой стимул для пробуждения, — пытаюсь парировать, но сам чувствую, что проигрываю.

— Юрий, такие шутки не приняты перед баней, особенно, когда туда собираются мужчины, — мягко вставляет Марджаана.

Вот это подколола, так подколола. Я хохочу, да что там хохочу — ржу как конь, глядя, как краснеют скулы у Юрия Геннадьевича. Оксана тоже улыбается. Лишь один Оскари смотрит непонимающими глазами.

— Да это шутка такая, — пытается объясниться Юрий, но потом машет рукой. — Ладно, проехали. Шутка не прошла, забыли шутку. Оскари, ты обещал нам самую лучшую в мире баню, когда же мы в неё отправимся?

— Нельзя в паню хотить на колотный шелуток. Нушно немноко поткрепиться и потом итти. Укощайтесь. Пища леккая, чтопы в пане не пыло тяшести. Сатись, Порис, — Оскари показывает на свободный стул.

— Как спалось на новом месте… Оксана? — все же ещё непривычно называть её без отчества.

Она закрутила волосы в свободный узелок, надела домашние трико и серую майку с веселым Микки Маусом. Богиня домашнего уюта. Такой бы хорошо встречать мужа с работы и вести его на кухню, где галдят двое-трое детишек.

— Спасибо, очень хорошо. Никто не тревожил звонками, и впервые не снилась работа, — Оксана подпирает щеку рукой и отправляет в рот одну дольку яблока за другой.

— Да уж, отдохнуть от стресса в наше время дорогого стоит. Не всем это по карману, правда, Борис? — подмигивает начальник логистики.

— Иногда выпадает шанс выиграть отдых, — отвечаю я и засовываю в рот вареное яйцо.

Надеюсь, что это достаточный намек на то, что я не желаю разговаривать на эту тему. Эх, я понимаю, что расскажи он о нашей афере и не видать мне Оксану как своих ушей. Вряд ли женщина её уровня согласится добровольно стать призом в споре двух самцов. Юрий переключает внимание на Оксану и временно оставляет меня в покое. Я пользуюсь моментом и набиваю желудок предложенной пищей.

— А потом мы поднимались в Хэндуаньшань, где местный настоятель даже благословил меня. Представляешь, поднимаемся на люльке, куда помещается всего два человека. Монахи сверху подтягивают нас. Высота такая, что я успел три раза вспотеть. Когда же замечаю изрядно потрепанную веревку, то спрашиваю монаха, как часто они её меняют. На что тот с невозмутимым видом отвечает, мол, как порвется, так и меняют, — Юрий одним из первых рассмеялся своей шутке.

Оскари оглушительно расхохотался. Женщины вежливо заулыбались. Я тоже растянул губы в ухмылке. Старый анекдот. Слышал его ещё в школе, но он кочует из уст в уста и обрастает новыми подробностями. Вот и сейчас дело происходит уже не в сказочной башне, а в тибетских горах.

Под окончание обеда Оскари принес на блюде дольки порезанной редьки. Сказал, что их обязательно нужно съесть перед походом в баню, тогда польза возрастет в разы. Я жую и стараюсь не очень сильно морщиться. Терпкий сок ложится на съеденные продукты. Мы накидываем куртки и выходим на улицу. В двадцати метрах от дома находится срубленная из больших стволов баня. Над заснеженной крышей дымится невысокая труба. Похожа на избушку из сказки, вот-вот она поднимется на куриные ножки и из неё вылезет Баба-Яга.

Небольшой предбанничек напоминает прихожую. По стенам висят букеты веников, две кадушки с черпаками словно доставлены из сказки о Емеле и щуке. Вешаем куртки на прибитые к стенкам рога. Рога или оленьи, или изготовленные из дерева — я так и не смог разобрать. Оскари сразу раздает чистые простынки.

Мы пропускаем дам вперед — попариться по первому пару, пока не очень жарко. Слышны их голоса за дверцей. Они переодеваются, прежде, чем войти в парную.

— Ну что, Борис, попаримся от души? — подмигивает начальник логистики.

— Надеюсь на это. Оскари такую баню знатную обещал, что аж слюнки текут. Оскари, а принадлежности есть? Рукавицы, шапочка? — перевожу разговор на финна, чтобы не общаться с Юрием.

— Опишаешь, Порис. Я лично вас отпарю так, что ощутите новое роштение. Ко мне в очереть записываются за месяц. Так что путьте спокойны.

— Эх, мне дубовым веничком давно не прилетало. Люблю этот запах. А Борису, наверно, нужно что-нибудь полегче. Я видел вон там женский, березовый веник. От него не так голова кружится.

— Вообще-то я уже был в бане. Так что и дубового не испугаюсь. Даже приходилось париться можжевеловым веником. Вам, Юрий Геннадьевич, такое и не снилось. Или вы сейчас похвастаетесь, что розами хлестались?

— Розами это толшно пыть польно. А вот мошшевеловый моку запарить. Только притется потоштать немноко, чтопы он размяк.

— А мы подождем. Правда, Борис? Посмотрим, кто дольше выдержит жару. Можем даже на что-нибудь поспорить? Или на кого-нибудь, — улыбается Юрий.

Вызывает на соревнование. Похоже, что ему нравится меряться со мной мужскими достоинствами. Что же, я должен принять вызов, хотя и понимаю, что здесь кроется какой-то подвох. Но вот какой?

— Отлично, поспорим на сорок отжиманий. Оскари, скажи, пожалуйста, из бани можно выбежать и окунуться в озеро? — я снова перевожу разговор на финна.

— Зачем вам озеро? У меня на выхоте из парилки отличная купель. Вота всекта холотная, так что выхотите и ныряйте. Неперетаваемые ощущения, — отвечает Оскари.

За дверью стихают голоса, и слышится хлопок, будто закрывается дверь. Женщины уходят. Мы входим в комнату отдыха. И сразу бросается в глаза начищенный самовар. Пузатый и важный он красуется во главе большого деревянного стола. Чашки и блюдца, словно цыплята возле наседки, ютятся у самовара. По бокам стола поставлены две деревянные скамейки. По стенам развешаны картины с видами природы — все времена года представлены в своем великолепии и очаровании. Мягкий свет создает полуинтимную обстановку. Пахнет березой и свежей сосновой живицей. В таком месте приятно отдыхать душой и телом.

— Пока наши шенщины парятся, мы мошем тоше переотеться и заотно замочим вам мошшевеловые веники. Я ретко встречаю таких люпителей пани и считаю, что мне с вами повезло, — Оскари кивает на две лавки у стены, где уже сложены женские вещи, и выходит из комнаты в предбанник.

— Уверен в своих силах? — подначивает меня Юрий.

— На все двести процентов, — храбрюсь я.

В конце-то концов, есть же поговорка, что в бане все равны, так что чего мне тушеваться? Я невольно сравниваю свое рыхловатое тело с подтянутым торсом Юрия. Мда, в обнаженном виде я ему проигрываю. Хоть и занимаюсь спортом, но он и в этом перещеголял меня. Нужно было начинать хотя бы за полгода до отпуска, чтобы добиться такого же уровня.

— Ну, смотри, война будет жестокой и проигравший будет один. Надеюсь, ты догадываешься, кто им будет?

— Конечно, Юрий Геннадьевич. Конечно, догадываюсь и мне даже чуточку вас жалко, — парирую я и заворачиваюсь в простыню.

— Вот и чудненько. Давно я не проводил свой отдых так хорошо, — Юрий потягивается и демонстрирует поджарое тело.

— Вот и я, мушчины. Принес вам тва заказанных веника. Ух, и попаримся ше мы сейчас!

Оскари входит с двумя ведрами, в которых дымится вода и торчат два черенка. Он и в самом деле запарил можжевеловые веники! А я думал, что это всё шутки. Мда, похоже, что сейчас и вправду начнется борьба на выживание.

Мы садимся за стол в ожидании, пока из парной выскочат женщины. Оскари развлекает нас рассказами об охоте, рыбалке. Хоть и финн, но про рыбу врет как русский. Может, это отличительная черта всех рыбаков? Я его подзадориваю, спрашиваю про приманку, про снасти и рыбнадзор.

— Какой такой рыпнатзор? Нам он зтесь не нушен. Каштый берет столько, сколько нушно тля пропитания. Если прать лишнее, то труким не тостанется. Я вишу, что ты тоше люпишь с уточкой поситеть, может, на тнях орканизуем ловлю? Я таше моку вас свозить на Писту!

Последние слова он говорит с непередаваемой гордостью. Мне почему-то кажется, что я ослышался.

— Прости, куда ты нас можешь свозить?

— На Писту. Сейчас на Куйто ловля не очень. А в той речке рыпу ловить воопще запрещено, но у меня есть знакомый екерь, вместе с ним и половим. Чуть-чуть.

— Да, Борис, съезди, развейся. А мы тебя с Оксаной тут подождем. Потом похвастаешься уловом и расскажешь, каково это — похлопать по Писте ладошкой, — скалится Юрий.