— Не знаю, это оставили Оскари и Марджаана.

— Ты не знашь, а нясешь. Што табе кажут, то и делашь. Хде же твоя башка-то? Али токмо для шапки годна?

Я стою и не знаю, чего ответить. Вроде и правильные вещи говорит, а с другой стороны мог бы быть и повежливее. Предпочитаю привычную манеру поведения — сдержаться, а потом вечером придумать достойный ответ. Но не судьба мне выйти.

— Мне тваво и даром не нать, коль не знамо чаво приволок. Забирай да топай отсель, коробка нищая.

Такое обхождение возмущает до глубины души. Да что за дела? С какой радости этот хмырь позволяет себе меня оскорблять? Закутался в тряпки и думает, что король? Дай-ка я взгляну в глаза этого «короля».

Как только я делаю шаг к сидящему колдуну, как тут же навстречу мне взлетает черная рука со страшными струпьями на коже. И в нос ударяет запах… Запах давно не мытого тела и гниющей плоти. Я невольно отшатываюсь, как можно отшатнуться от канализационного люка, из которого выползает содержимое.

— Пошто надвигашься, аки глыза каменна? Жмешь в себе семя мужско, так не пред мною его плескать нужжо. Блазниться мне, што буди у тебя скорополучно битва со вторым самим собой. Корить себя бушь, коли проиграшь, а коли выиграшь, так вдвойне убиваться бушь. Покуда не сгнобишь дурну натуру свою, да не перешерстишь жизнь прежню, не будет рядом с тобой горлицы лазоревой. От лихорадства не мотайся, встреть открытой грудиной. А покуда поди прочь, Борис!

Я вздрагиваю. Своим скрипучим говорком колдун начинает вводить меня в транс, а уж когда назвал по имени… Будто гипнотизер щелкнул пальцами. Я половины не разобрал, что он говорил, но вместе с тем всё так четко и ясно становится. Я понимаю, что должен измениться и это произойдет вскоре. Но вот что за битва с самим собой?

— Я хотел спросить…

— Коль нормальных слов не понимашь… — рука со струпьями кидает ещё одно полено в печурку и оттуда вылетает столб черного дыма. — Куси его!

Из черного дыма высовывается морда волка. Глаза светятся золотым светом. Судя по размерам, этот волк не меньше племенного быка. Откуда он взялся в этой комнате? Монстр оскаливается, громовой рык раскатывается по комнате, и зверь прыгает на меня.

Как я оказался на улице? Я потом много раз прокручивал в уме это воспоминание, но так и не получилось придумать какое-то разумное объяснение. Если бы я был Гарри Поттером, то трансгрессировал бы — стою у двери, фью-фью и стою на улице. Но вряд ли это можно считать за оправдание невероятного скачка в пространстве. Скорее всего, под это дело подходит фраза: «вылететь как после хорошего пинка». Сердце бьется так, что вот-вот выскочит из груди и припустит по свежему снегу подальше от страшного зверя.

Я обернулся — привычная темнота за входной дверью. Никакого волка. Опять гипноз?

— Борис, ты словно только что от генерального вернулся. Такой же бледный и ручонки трясутся. Может, ты там как раз генерального и увидел? А что? От Николая Андреевича можно чего угодно ожидать, — скалится Юрий.

— Борь, в самом деле, что там? На тебе лица нет, — тревожится Оксана.

— Там колдун. Рассказал мне о скором будущем. Мол, выберут меня президентом всего мира и угостят блинами с маслом и сахаром, — я всё же справляюсь с дрожью и стараюсь улыбнуться.

Оскари с Марджааной сочувственно смотрят на меня, словно уже сожалеют о решении показать местную достопримечательность.

— Вот второе точно сбудется, а с первым ты загнул. Неужели там так страшно? Дай-ка я посмотрю! — Юрий огибает Оксану и идет к дому.

Сказать ему про волка, или не говорить? Пожалуй, не буду. Пусть вылетит, как пробка из шампанского, а мы тогда посмеемся. Я отхожу от избы на ватных ногах. Сердце всё ещё стучит, но уже меньше. Зато горит лицо, словно меня кто-то активно вспоминает.

— Что там, Борь, — шепчет Оксана, когда я оказываюсь рядом с ней. — Ты вышел, как пыльным мешком ударенный.

Я вышел? Да я наверное выскочил, выпрыгнул, вылетел как ракета. Или же нет?

— Там человек под тряпками. Сидит и обзывается. Вот сейчас как обзовет Юрия, как он вылетит наружу, как… Он выходит?

Юрий и в самом деле выходит из дома. Идет неторопливо, словно по коридору нашего предприятия. Спокоен как удав, правда, так же задумчив.

Хорошо ещё, что язык не выхлестывает и не дразнится. Он подходит к машине и обращается к Оксане.

— Иди, Оксан. Он ждет тебя.

— Я не пойду. Я боюсь.

— Хочешь, я пойду с тобой? — подлетаю я.

В случае чего смогу принять клыки волка на руку…

— Не бойся. Он ничего не сделает. Он обещал, а его слову можно верить, — так же задумчиво говорит Юрий.

— Да с тобой-то что случилось? Почему такие слова? — вскидывается Оксана.

— Ничего, просто он рассказал мне о моем будущем. Иди, — мягко подталкивает её Юрий.

— Ити, Оксана, ити, с топой ничеко не случится, — подхватывает Оскари.

— Давай я тебя провожу и постою у двери, — говорит Марджаана и Оксана неожиданно соглашается.

Вот и пойми женскую психологию — от мужского сопровождения отказывается, а стоит предложить женщине… Они подходят к двери, и Оксана оглядывается на нас. Я едва не срываюсь с места, но рука Юрия удерживает на месте.

— Она должна зайти одна.

— Да пусти… те! — я вырываю рукав из цепких пальцев.

— Порис, она толшна зайти отна, — говорит Оскари.

Он подмигнул мне? Я ничего не понимаю…

Оксана скрывается в темноте, будто прыгает в черные воды омута. Тянутся долгие секунды. Сердце отмеряет время. Тук-тук, тук-тук, прошла секунда. Тук-тук, тук-тук, прошла вторая. Проходит целая вечность, прежде чем она появляется из проема. Я готов кричать от радости, готов прыгать на месте, что с ней ничего не случилось. А она выходит такая же задумчивая, как и Юрий. Да что там за колдун-то такой?

— Вы всё узнали, что хотели? Как вы сепя чувствуете? — озадаченно спрашивает Оскари. — Вы первые, кто вышли такие затумчивые. Неушели он вам что-то плохое сказал?

— Нет, Оскари. Спасибо, что привез. Действительно было интересно, хотя… несколько вонюче, — через силу улыбаюсь я.

В это время дверь с громким стуком захлопывается, словно от сильного ветра. Но кругом стоит полное безветрие…

Мы вздрагиваем и переглядываемся друг с другом. Потом Юрий открывает дверь джипа.

— Оксана, прошу!

После стука двери с нас будто слетает оцепенение. Оскари начинает суетиться, прыгает за руль и пытается казаться веселым. Однако я вижу, как ему неудобно за эту поездку. У нас троих на душе львы скребутся, по крайней мере — у меня точно. Посещение колдуна оставляет тягостное послевкусие, будто сходил на качественный триллер и выходишь из кинотеатра, а сознанием всё ещё остаешься в фильме.

Мотор снова урчит и непонятное существо под тряпками, его захламленный дом, веники под крышей вскоре скрываются за деревьями. Тягостное молчание нарушает Оксана.

— Я видела у него дома пушистую рысь. Большую. Она смотрела на меня янтарными глазами, пока я разговаривала с колдуном. Оскари, разве у вас водятся рыси?

— Конечно вотятся, но у колтуна нет никаких шивотных. На самом теле вы вители не шивотных, а своих внутренних зверей. В каштом человеке скрывается его тух в вите зверя. Я у Вяйнямейнена вител оленя.

— Я лису, — подхватывает Марджаана.

— Борис, а ты заметил своего хомячка? — тут же встревает Юрий.

— Нет, я видел волка. Большого, черного волка. А вы кого видели?

Юрий на секунду задерживается с ответом, будто перебирает в голове образы пострашнее.

— Я видел огромного гризли, могучего, лохматого, свирепого. Такой любого разорвет на своем пути. Не нужно вставать на дороге у гризли — чревато дурными последствиями!

Намекает на себя и меня? Вот как-то ни капельки не страшно. Значит, колдун показал каждому его внутреннюю сущность? Интересно. А чего так улыбается Оскари, когда переглядывается с Марджааной?

— Гризли страшный зверь… Летом. А зимой он впадает в спячку. Пусть сидит в своей берлоге и сосет… Лапу, — я открыто смотрю в темные глаза Юрия.

Если так заглянуть в глаза гориллы, то она приняла бы этот взгляд как вызов. Но человек не горилла, рамки и оковы воспитания сковывают его по рукам и ногам. Правда, иногда внутренняя сущность вырывается наружу, проламывает тонкие стенки напускного миролюбия и тогда этому человеку сам черт не брат. Однако сейчас Юрий отводит взгляд. В том же самом животном мире это означает признание поражения.

— Посмотрел бы я на битву волка с медведем, — бурчит он себе под нос. — Я бы точно поставил на медведя.

— Какой ты кровожадный, Юрий, — замечает Оксана. — Не жалко тебе ради зрелища стравливать двух зверей?

— Так если назначить им хороший приз, то не жалко. Победителю достанутся все привилегии и права на одну очаровательную самку.

— Какая ше это толшна пыть самка, если она нравится и волку и метветю? — смеется Оскари.

— А может это помесь какая-нибудь. Смесь волчицы и медведицы? — упрекает его Марджаана.

— Ага, симпатичная метиска звериного мира, — подхватываю я.

— Да что вы, такое чудище даже представить трудно, — отзывается Оксана.

— За это и будут биться медведь с волком, — губы Юрия вновь улыбаются, а глаза остаются холоднее снега на ветвях деревьев.

— Та уш, зря я вас повез к колтуну. Некоторым лютям лучше не знать своеко бутущеко. Шили пы и шили, а теперь путете ко всему относиться с окляткой, — вздыхает Оскари.

— Да нет, когда ещё увидишь такую экзотику? Наши колдуны да гадалки увешаются бусами и нагоняют страху замогильными голосами. А тут всё чётко, ясно и по существу — быть тебе Борис президентом и точка, — я снова пытаюсь всё свести в шутку.

Оксана поддерживает смехом, и напряжение в салоне автомобиля падает. Мы едем обратно, и день снова становится хорошим зимним днем. Ярко сияет солнце и слепит пушистый снег. Юрий интеллигентно язвит, но на его подначки я не обращаю внимания. Я думаю о том звере, который взялся из ниоткуда — что это было? Волшебство, гипноз или что-то ещё? Может, сам колдун обернулся волком и выскочил из-под вороха тряпья?

Я вижу, что Оксана как-то по-другому начала на меня посматривать. С заинтересованностью, что ли? Юрий пытается привлечь её внимание, но она отвечает ему лишь слабой вежливой улыбкой. Зато на мои шутки не стесняется хвастаться белизной зубов. Что же ещё случилось в той хижине, кроме показа животных? И какого зверя представили Юрию? Вряд ли медведя, скорее какую-нибудь крысу, мерзкую и с голым, скользким хвостом. Или грязного хряка…

По приезду обратно Марджаана кормит нас от души, и мы отправляемся на полуденный отдых. А вечером Оскари готовит нас к охоте. Он притаскивает четыре ружья, чуть потертые на прикладах, но в хорошем состоянии. Выкладывает их на стол и вряд ли они смотрятся неорганично на веселенькой клеенке. Я с интересом разглядываю смертоносные игрушки. Что ни говорите, а страсть к оружию у мужчин в крови. С тех пор, как первая древняя обезьяна осознанно стукнула палкой другую волосатую особь, человечество изобретает разнообразные способы, чтобы покалечить или убить близкого своего. И вот эти «плюющиеся огнем палки», как их называют писатели в своих произведениях, притягивают взгляд, так и просятся в руки.

— Мартшаана завтра с нами не пойтет, а мы вчетвером отправимся на клухаря. Вы толшны испытать это ощущение. Восхитительно, кокта топываете птицу, кокта примериваете на сепя роль топытчика.

— Красивые ружья, — восхищаюсь я, глядя на блестящие стволы и гладкие приклады.

Оскари сноровисто чистит дула и проверяет патронники, мы с Юрием сидим рядом и наблюдаем. Патроны стоят как маленькие матрешки, смертоносные маленькие матрешки. Три или четыре патрона Оскари самолично закручивает. Ловко вставляет капсюли, засыпает порох, трамбует прокладкой и засыпает дробь. Сверху обжимает пластиковой заглушкой. Так ловко получается, что просто заглядение.

— Да уж, ружья красивые. «Бекасы» двенадцать-М. Помповики, шесть патронов, гладкостволки. Эх, и настрелялись же мы с другом в свое время. Неубиваемые ружья, и точность хорошая. Кучно ложится, — подмигивает мне Юрий, когда берет со стола одно ружье. — Мой друг, который недавно приобрел хорошую машину по недорогой цене, частенько брал меня с собой на охоту. Так что девять бутылок из десяти я выстреливал.

Я холодею внутри, когда он смотрит в пустое дуло изнутри и «нечаянно» наставляет на меня ствол. Из черного отверстия виднеется глаз, словно снайпер целится в заказанную жертву. Ой, как же мне не нравится его осведомленность в части ружей.

В эту ночь снова не дают спать тяжелые мысли. Что будет завтра?

Глава 11

Еще не выявилось, чья возьмет.