Авал Банну хмуро посмотрел на него, но его белая борода тут же как-то странно задергалась.

– Вы, как всегда, правы, дитя. Нельзя требовать от человека отчета в своих поступках на пустой желудок. – Лицо его смягчилось, когда он заглянул в несчастные глаза Джаджи. – Я пошлю конюха за Тукки, сын мой, и, если только наши гости ничего не расскажут радже, он ничего не узнает.

– Ты очень добр, Авал Банну, – немедленно отозвался Джаджи и перевел дух, поняв, что наказания удалось избежать. К тому времени, когда они добрались до резных городских ворот, он уже восторженно описывал свою встречу с англичанами, красноречиво приукрашая все, что случилось. Чото Бай молча слушал его, с трудом сохраняя серьезное выражение.

Дворец раджей Маяра располагался на вершине обдуваемого со всех сторон плато, возвышаясь над городом Питором. Нижние этажи дворца напоминали хорошо укрепленные крепостные стены, в каждой из которых располагались огромные резные ворота. По бокам от ворот стояли вырезанные из камня фигуры боевых слонов. На стенах красовались бесчисленные башенки и бойницы, оставшиеся еще со времен осады Маяра Великим Моголом. А выше этого навевающего благоговение величия теснились кружевные купола, резные башенки, зубчатые ограждения, придававшие удивительное очарование многочисленным дворцовым дворикам, садам, просторным праздничным залам и личным покоям раджи. Повсюду виднелись храмы и алтари, а внутри хорошо охраняемых Hathi Pol находились хранилища для зерна и воды, которыми пользовались во время осады, и стойла, где размещались боевые слоны и кавалерия раджи.

Однако жизнь правителей Раджпута не всегда занимали столкновения с кланами соперников или войны с мусульманскими завоевателями, поэтому внутренние дворы по замыслу архитектора должны были радовать глаз и напоминать обитателям дворца и о приятных сторонах жизни. Сверкающие покои марданы были отделаны чеканкой по золоту и нежным узором на мраморе и ляписе, а стены и ниши для светильников в праздничном зале изобиловали фресками, зеркалами и фризами из миниатюр ручной работы. Цветы лотоса и другие традиционные символы, в основном павлины и слоны, были вырезаны на ширмах, закрывающих балконы, а за королевской казной в огромном множестве располагались мастерские, где работали резчики, чеканщики и ремесленники, единственной задачей которых было поддерживать бесценную красоту дворца, беречь ее от разрушения.

Принц Джаджи, с самого рождения привыкший ко всей этой захватывающей дух красоте, не обращал ни малейшего внимания на украшающие двор арки из розового мрамора с вырезанными на нем павлинами, под которыми они наконец остановили взмыленных коней. Мысли его были заняты исключительно завтраком, и желудок беспокойно урчал им в ответ.

– Ты скажешь мне, когда Тукки вернется? – спросил он заискивающе у Авал Банну.

– Конечно, мой принц.

Жесткий взгляд Авал Банну смягчился, он с любовью посмотрел на младшего сына покойного раджи, пухлого маленького Джаджи, который всегда жил в тени красивого, одаренного старшего брата. Если бы не дружба с Чото Баем, жизнь Джаджи была бы совершенно пуста, потому что после смерти матери мальчику никто не уделял должного внимания, а после кончины отца им и вовсе никто не интересовался. Ласковый взгляд старика индуса не изменился, когда он перевел взгляд на юношу, который в тот миг спешивался.

– Какая удача, что вы увидели, как принц убежал, и у вас хватило разума последовать за ним. Такая преданность должна быть вознаграждена.

– Твои слова – лучшая награда, cha-cha, – с улыбкой ответил Чото Бай, отстегивая конец муслина, закрывающего лицо, и делая большой глоток из фляжки, протянутой ему слугой-водоносом.

– Я прослежу, чтобы придворный врач осмотрел принцу ногу, – добавил Авал Банну, делая знак одному из слуг снять Джаджи с коня. – А вы, дитя, должны отдохнуть, у вас усталый вид.

Чото Бай с радостью повиновался. Пообещав заглянуть к Джаджи, как только уйдет врач, он легко взбежал по широким, гладким ступенькам террасы и помчался через лабиринт роскошных коридоров и прихожих дворца. Оказавшись наконец в своих покоях, он отпустил засуетившихся слуг и плотно сдвинул шелковые портьеры, закрывавшие входную арку. Затем подошел к высокому зеркалу в позолоченной резной оправе, украшенной фигурками журавлей и лотосов, и снял чалму. Отбросив ее в сторону, он ловким движением вынул из волос заколки, которые держали их так, чтобы можно было надеть чалму. Освободившиеся волосы золотым водопадом упали вниз до самой талии.

Затем Чото Бай со вздохом облегчения развязал шнурок на пыльных штанах и с удовольствием скинул их. За штанами быстро последовали плотный кафтан и расшитая блестками чоли, и вот уже в зеркале отразилась необычайно стройная, загорелая обнаженная фигурка. Вот она с наслаждением потянулась, чтобы размять затекшее от скачки тело, и там, где еще мгновение назад красивый юноша любовался в зеркале, сейчас стояла девушка удивительной красоты, с безупречной фигурой, небольшой упругой грудью, длинными стройными ногами. Пронзительно синие глаза, которые привлекли внимание графа Роксбери, волнующе смотрелись на чуть заостренном, с тонкими чертами лице. У девушки были прямой нос и пухлые, не очень большие губы, которые растянулись в улыбке, когда она заколола волосы кверху черепаховым гребнем и скользнула в приготовленную ванну.

Вода с ароматом розовых лепестков плескалась о тело Иден Гамильтон, и она чувствовала, как пот и грязь утренней скачки сходят с нее. В комнате было блаженно тихо, лишь шуршали шелковые портьеры да ворковали голуби на крыше. Издалека через открытые окна доносились приглушенные женские голоса, капризное хныканье ребенка, да слышно было, как далеко на кухне привычно стучат горшки и сковороды. Это были настолько родные и успокаивающие звуки, что Иден едва не уснула под их монотонное однообразие, когда ласковая вода окончательно расслабила ее уставшее тело.

Авал Банну говорил, что у нее усталый вид и ей необходимо отдохнуть, но, когда Иден сквозь дрему вспомнила его слова, сон сняло как рукой. Вода тонкими ручейками устремилась вниз по ложбинке между холмиками грудей; она быстро вышла из ванны и потянулась за мягким полотенцем.

Отдыхать, когда англичане уже в Маяре? Ни за что! Она опустилась на колени перед инкрустированным сундучком и стала перебирать его содержимое. Здесь вперемежку с надушенными полосками ткани лежали всевозможных расцветок расшитые сари. Несколько слуг снаружи ожидали знака помочь ей одеться, но Иден не стала прибегать к их помощи. Завернувшись в сари кремового цвета, она прошла через арку, выложенную зеркальной плиткой в серебряной и лазурной оправе, в сад, примыкающий к ее покоям. Воздух здесь был напоен ароматом цветов и наполнен жужжанием бесчисленных пчел. Легкий ветерок играл в пальмовых листьях и ронял душистые лепестки с цветущих апельсиновых деревьев. Однако сегодня Иден не замечала этой красоты, и, когда она остановилась в тени густого дерева, на ее прелестном лбу появилась сердитая морщинка.

Она знала, что рано или поздно британское правительство обязательно пришлет официального представителя в Маяр, и все же не ожидала, что это случится так скоро. Старый раджа сохранял верность англичанам на протяжении всего восстания. Кроме того, было много других, более беспокойных штатов, где после подавления восстания надо было наводить порядок. Возможно, крошечное маярское королевство еще долго оставалось бы без внимания со стороны англичан, если бы наследный принц Малрадж не начал после прихода к власти открыто критиковать насаждаемые британцами порядки. Иден подозревала, что его недовольство стало известно политическому департаменту в Калькутте, и государственного секретаря насторожило, что с Маяром до сих пор не подписан мирный договор. Вот он и поспешил исправить очевидное упущение.

«Именно поспешил», – с неодобрением подумала Иден. Она ясно видела, что люди, составляющие британскую депутацию, выбраны наспех. Иден была убеждена, что Малрадж никогда не согласится подписать договор с таким недалеким и неучтивым офицером, которого они с Джаджи встретили сегодня утром. Что же касается надменного темноволосого господина, которого она едва не ударила плетью...

Грустная улыбка тронула ее лицо. Вообще-то она не желала его ударить, особенно после того, как он остановил коня Джаджи и осадил капитана по фамилии Молсон за употребление бранных слов. Но тогда он оказался к ней ближе всех, а в его манерах сквозило такое, что сразу вызвало у нее обиду. И еще она была убеждена, что, несмотря на его доброту по отношению к Джаджи, он ничем не отличается от других равнодушных иноземцев, искателей сокровищ, которые ордой хлынули в Индию, как только был смещен глава Ост-Индской торговой компании.

– Не иноземцы, – поправила себя Иден, вслух разговаривая на родном языке, от которого она совсем отвыкла за прошедшие три года, – англичане. Они англичане, Иден, и они уже здесь – в Маяре. Что ты теперь будешь делать?

«А ничего», – решила она, с вызовом вскидывая подбородок. Она не собиралась раскрывать этому отвратительному Молсону или высокому господину, кто она. Здесь, во дворце раджи, она в безопасности, и, если одному из них вздумается расспрашивать о юноше, который так свободно говорил с ними на их родном языке, Иден была уверена, что ни сам Малрадж, ни его министры не станут посвящать их.

Иден вернулась к себе, увидела свое отражение в зеркале и невольно улыбнулась. Если бы не синие глаза, которые, впрочем, могли бы принадлежать горянке или метиске, да золотисто-медная прядь волос, выглядывающая из-под расшитого края сари, прикрывающего голову, она вполне могла бы сойти за индианку. Палящее южное солнце покрыло темным загаром ее кожу, а бесконечные наставления Бегум Фаризы о том, как подобает держать себя и как говорить, совершенно преобразили ее: из долговязого, неуклюжего английского подростка она превратилась в прелестную молодую индианку.

Вдруг лицо Иден стало серьезным. Нет, подумала она со вздохом, она не индианка и не притязает на родство с покойным правителем Маяра или принцами и принцессами, с их многочисленными женами, дядьями и тетками, кузинами и кузенами, слугами, рабами, танцовщицами и наложницами, которые составляют его огромную и пеструю семью.

И все же она прожила с ними почти четыре года как своя. Покойный раджа любил и баловал ее, его жены терпели, а все остальные относились к ней, как к брату Джаджи. Именно он дал ей имя Чото Бай, когда она прибыла в Питор в чалме и огромных шароварах, похожая как две капли воды на местного мальчишку.

Скорее всего никто из них уже и не вспоминал, что, когда более трех лет назад солдаты раджи привезли ее в Маяр, она была всего лишь маленьким напуганным ребенком-чужестранцем. Да и сама Иден уже не вспоминала об этом, потому что последующие годы она говорила, думала и мечтала только на хиндустани, деятельно участвовала в бурной жизни зенаны, женской половины дворца. Она овладела искусством изготовления духов и ароматических масел, научилась готовить карри, который составлял основу индийской кухни, вышивать – она украшала вышивкой все свои сари. Ее попеременно ругали, хвалили и любили младшая жена покойного раджи и Бегум Фариза, его кормилица и управительница зенаны. Они сразу же взяли Иден под свое крыло и обращались с ней, как с любой другой девушкой во дворце.

«На протяжении всего времени ко мне относились так, будто я родилась в этой семье», – подумала Иден с глубокой благодарностью. Даже сестры раджи уступали ей в образовании, но никто во дворце ни разу ни словом, ни жестом не дал ей понять, что она отличается от них, за исключением вопроса, касающегося purdah. Все обитатели женской половины, включая мужественную кормилицу и многочисленных жен, жили по обычаю в строгой изоляции, денно и нощно охраняемые армией евнухов, вооруженных ножами и ружьями. Женщины во дворце не могли общаться или разговаривать с незнакомцами, не должны были показывать им свое лицо. Сделать это – означало опозорить себя на всю жизнь.

Иден тоже приучили свято соблюдать требования purdah, но в отличие от остальных женщин во дворце она могла в любое время свободно общаться с покойным раджой и его сыновьями или проводить время в обществе Авал Банну в мардане, мужской половине, слушая, как бульканье его кальяна наполняет тишину ночи. Иден даже охотилась с Малраджем и его слугами, переодеваясь в мужское платье и укрывая голову чалмой. А с Джаджи они в его покоях часто по вечерам играли в shatranj.

Да, превращаясь в Чото Бая, Иден наслаждалась свободой и возможностями, о которых никогда и не мечтала. Здесь она росла счастливой, и нетрудно понять, почему прибытие британской делегации вызвало в ней такую тревогу и опасения. Одно присутствие этих людей напоминало ей отдаленные раскаты грома перед началом мусонных дождей. Но если начало дождей всегда было желанно, то присутствие иноземцев, казалось, наполняет воздух обещанием зловещих перемен.