Даже сейчас, по прошествии стольких недель Джайлз казался Обри новым и прекрасным, и ей хотелось исследовать его, познакомиться с ним на опыте.

Неожиданно Джайлз перевернулся на спину, взял Обри за талию и приподнял над собой.

– Иди ко мне, Обри, впусти меня внутрь, – попросил он. – Давай займемся любовью.

Джайлз был хорошим учителем, он научил Обри желать и без колебаний искать удовлетворения, которое только он мог ей дать. Она с жадностью взяла в руки его шелковистую плоть, запрокинула голову и со вздохом опустилась на него. Джайлз тихо застонал и, не выпуская Обри, опустил руки с длинными смуглыми пальцами ей на белые бедра. Обри снова приподнялась, а он крепче сжал ее бедра и откинул голову на подушку так, что у него напряглись мышцы шеи.

Поднимаясь и опускаясь, Обри наблюдала, как страсть и желание играли на красивом лице Джайлза, и удивлялась собственной власти и способности вызвать у него восторг, удивлялась глубине своей любви к нему. На протяжении, возможно, нескольких минут или, быть может, нескольких часов тихие звуки наполняли темноту, пока вздохи Обри не стали более частыми и неистовыми. Она закрыла глаза, наклонилась и положила руки на грудь Джайлза, чтобы чувствовать его силу, когда он поднимался ей навстречу, и ее волосы, уже распущенные, рассыпавшись по плечам, смешались с волосами Джайлза. Ощущения увлекли ее в темное, бурлящее облако желания. Запахи мужчины, пота и любви окружали их тяжелым чувственным туманом. Тяжело дыша, Обри наклонилась вперед и поцеловала Джайлза в шею. Ощутив соль на губах, она слизнула ее и, выпрямившись, увидела, что Джайлз смотрит на нее. Притянув к себе ее голову, он поцеловал ее, ритмично двигая языком и одновременно приподнимая ее над собой. Жар его рук обжег Обри кожу, когда они скользнули ей на ягодицы, чтобы полностью раскрыть ее для мощных толчков Джайлза.

Обри думала только о его теле внутри себя, чувствовала только энергию, с которой он двигался внутри ее, подводя ее к великолепной сверкающей пропасти. Теперь дыхание с хрипом вырывалось из груди Джайлза, и Обри ощущала, как в нем все нарастает и нарастает напряжение. Наконец Джайлз торжествующе вскрикнул, и они вместе окунулись и потоки света, жара и блаженства.

Опустошенная, без сил, Обри упала на его горячее тело, и Джайлз обхватил ее руками, соединяя их сердца.

– Обри, я люблю тебя, – едва дыша, прошептал он. – Я люблю тебя, и ничего не могу с этим поделать.

Успокоенная его словами и защищенная его объятиями, Обри погрузилась в сон.

Глава 17,

в которой де Венденхайм возвращается с победой

Ужасный скрежет грубого, ржавого металла о металл, скрип ржавого ключа в старом замке. Она колотит по рукам, которые ее удерживают. Бесполезно. Абсолютно бесполезно, невидимые ворота одни за другими захлопываются за ней, лишая ее всякой надежды. Еще одни ворота. Еще один замок. Еще один пролет лестницы. Все ниже и ниже в разверзшуюся черную пустоту.

Ее рука заломлена назад к самым лопаткам, и кровь к ней больше не приливает. Ее толкают в темноту. Ей холодно. Очень холодно. Ее обволакивает сырость, пронизанная запахом гнили и отчаяния. Она спотыкается и старается удержаться на ногах.

Перед ней оказывается сырой каменный подвал с широко распахнутой толстой дверью. И почему-то она понимает, что это конец, что это последняя дверь, последний замок, и если они закроются, она никогда отсюда не выйдет. Ее рука больше не болит. Обри ничего не чувствует – ничего, кроме поднимающегося изнутри ужаса. Она ощущает во рту вкус страха, едкого, как рвота. Позади нее кто-то горячо дышит ей в ухо.

– Упрямая сука! Фергюс. Боже, это Фергюс.

– На этот раз ты не убежишь. На этот раз...

Он нашел ее, нашел, но она не пойдет просто так.

– Нет! – кричит она, набрасываясь на него. – Нет, я не пойду! Я не виновна! Не виновна! Вы не можете заставить... вы не можете заставить меня... – Слова застревают у нее в горле. Обри пытается бежать, пытается сопротивляться, но она не может дышать, не может пошевелиться. Фергюс хватает ее и толкает, толкает, пока черная пустота тюремного подвала не открывается перед ней зияющей пропастью, и Обри кричит, кричит снова и снова.

– Обри! – издали доносится до нее голос, но громкий, а не тихий.

– Обри, ради Бога, проснись!

Обри старается вырваться, старается освободиться, но сильные руки прижимают ее к постели.

– Прекрати, Обри! – приказывает он. – Не сопротивляйся мне. Ты со мной. Тебе ничего не угрожает.

Сильные руки отпускают ее, она, просыпаясь, смутно осознает, что кто-то поднимает ее и прижимает к широкой теплой груди, и горячие слезы текут у нее по щекам – она плачет.

– Слава Богу, – услышала она шепот Джайлза. – Ах, Обри.

Джайлз, это Джайлз, и никого другого здесь нет. И тогда она начинает по-настоящему плакать, всхлипывая, как маленький ребенок, и утыкается лицом Джайлзу в шею.

– О, Джайлз... – Обри глубоко прерывисто вздохнула. – Мне показалось... Я думала... О, Джайлз...

– Успокойся, любимая. – Джайлз поцеловал ее в висок. – Теперь я с тобой. Ты со мной, и с тобой ничего не случится. Никогда.

Обри старалась остановить слезы, но из-за охватившего ее облегчения ей это почему-то плохо удавалось. Теперь кровь снова циркулировала в ее руке, но рука отказывалась ей служить, и Обри наяву ощущала, как ей в руку словно вонзаются булавки и иголки.

– О, моя рука, – прошептала она, попытавшись сесть.

– Должно быть, ты подложила ее под себя и спала на ней. – Джайлз бережно усадил Обри у спинки кровати и подложил подушку ей под спину. – Ну вот, дай мне руку.

– Мне приснился плохой сон, – пробормотала Обри и, откинув с лица прядь волос рукой, стала наблюдать, как его длинные изящные пальцы массируют ей вторую руку, возвращая чувствительность.

– Думаю, это мягко сказано, – заметил он, взглянув на Обри серыми блестящими глазами. – Страшный кошмар, так сказал бы я. Обри, ты сопротивлялась мне, как дьяволица.

Она шмыгнула носом, но ничего не ответила, продолжая наблюдать за его движениями.

– Что тебе приснилось, Обри? – спросил он, не глядя на свои руки. – Ты кричала во сне и повторяла, что не пойдешь. Куда ты боялась идти?

– Я... я не знаю, – покачала она головой.

В его взгляде была нежность, но и недоверие и обида, Обри это видела.

– Тебе и раньше это снилось, – спокойно сказал Джайлз. – Я слышал, как ты говорила во сне, тебе казалось, что тебя бьют.

– Да, – с трудом сглотнув, кивнула Обри. Выпустив ее руку, Джайлз обнял Обри за плечи. От него так приятно пахло, он был таким ласковым и надежным, что постепенно в объятиях Джайлза она почувствовала, что могла бы преодолеть любые препятствия. Энергия, которая исходила от него, была почти осязаема.

– Обри, думаю, пришло время рассказать мне, что здесь происходит, – твердо сказал граф. – Неужели ты не понимаешь, на что обрекаешь нас? Мне невыносимо видеть тебя такой – затравленной, измученной. Я хочу помочь тебе и хочу, чтобы ты мне доверяла. Я хочу знать, чем вызваны посещающие тебя ночные кошмары.

О, эти ночные кошмары не просто посещали ее, она с ними жила. Только в Кардоу ужас стал отступать, только здесь она и Айан начали вести почти нормальную жизнь. И она собирается все бросить?

О Боже, так ли это? Такова судьба: нужно пойти на риск, чтобы получить надежду на будущее с Джайлзом. И вдруг Обри захотелось, чтобы все было уже позади.

– Знаешь, Джайлз, – наконец тихо сказала Обри, – я не хочу сейчас говорить о сне. Я хочу рассказать о себе и об Айане, о нашей жизни до того, как мы приехали в Кардоу.

– Я слушаю. – Он коснулся губами ее виска.

– Но, Джайлз, то, что я расскажу, может изменить твои чувства ко мне. – Обри бросила на него быстрый взгляд.

– Это не любовь, если ее могут изменить какие-то неожиданные обстоятельства, – спокойно сказал он, погладив Обри по щеке тыльной стороной теплой ладони.

– Тебе известно, что Айан не мой ребенок, – глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, начала Обри.

– Не твой, а твоей сестры.

– Мюриел была болезненная, но красивая, – продолжила Обри. – Она обладала той хрупкостью, которая привлекает мужчин, так как сильнее подчеркивает красоту, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– По моему личному мнению, – граф сделал неопределенный жест плечом, – только сила подчеркивает красоту женщины, а не хрупкость. Но многие мужчины со мной не согласятся.

– Конечно, Мюриел многого хотела, – Обри продолжала, опустив взгляд, – и в конечном счете удачно вышла замуж – во всяком случае, так считалось – за молодого человека из хорошей семьи в Эдинбурге.

– В Шотландии? – удивленно пробормотал он. – Продолжай, пожалуйста.

– Дуглас оказался плохим мужем, – помолчав, продолжила Обри, зажав в кулаке край простыни. – Он любил общество и... и легкомысленную жизнь: наряды, игры, других женщин.

Джайлз сочувственно хмыкнул.

– Он был таким, каким был, – спокойно сказала она, бесстрастно пожав плечами. – Беспечный молодой человек и... и к тому же богатый.

– Насколько богатый? – не сразу спросил Джайлз. – Полагаю, богатый даже по английским меркам, – со вздохом ответила Обри. – И, разумеется, он хотел иметь сына, но Мюриел было тяжело вынашивать ребенка. Ко времени родов она была очень больна и разочарована в своем замужестве. Она начала угасать, терять силы и грустить. В последние годы ее жизни я жила с ней, ухаживала за Айаном и вела ее домашнее хозяйство. – Она почувствовала, что Джайлз кивнул.

– Я помню, ты говорила об этом.

– Но мы с Дугласом не ладили, – призналась Обри. – Он пренебрегал Мюриел и не уделял внимания Айану. Думаю, я винила его в смерти Мюриел, но больше всего я не могла ему простить, что он не интересовался своим сыном. Я тешилась мыслью, что могу уехать, но вряд ли я смогла бы оставить Айана, и на самом деле мне некуда было идти. Кроме того, Дуглас нуждался во мне, но я нужна была ему тихая и покорная, я должна была полностью подчиниться его воле. К сожалению, я оказалась совсем не такой.

– Можно представить его удивление, – пробормотал Джайлз.

– Он все меньше и меньше внимания уделял Айану, – с трудом улыбнувшись, продолжала Обри, – и мы все чаще из-за этого спорили. Потом неожиданно сводный брат Дугласа вернулся из Лондона в Эдинбург. Меня это удивило, потому что они не поддерживали близких отношений. Тем не менее, однажды вечером они вдвоем отправились выпить и вернулись домой, пошатываясь, держась друг за друга и распевая какие-то дурацкие матросские песенки. Услышав, что они вернулись, Айан радостно побежал к ним вниз по лестнице, но Дуглас назвал его занудой и оттолкнул от себя. Айан упал у опоры перил и рассек себе губу.

– За такое следует пороть кнутом, – угрюмо вставил Джайлз.

– Бедный Айан, он всегда тосковал по отцовскому вниманию. – У Обри на глаза навернулись горячие слезы. – А когда он упал, мое терпение просто лопнуло! Время от времени у нас с Дугласом возникали страшные ссоры, и эта, конечно, была не первой. Его брат просто стоял в стороне и смеялся. Все слуги слышали, и это было... отвратительно, ужасно отвратительно. Мой язык, очевидно, всю жизнь подводит меня.

– Но это очаровательный язычок. – Утешая, Джайлз поцеловал Обри в макушку, и она то ли усмехнулась, то ли всхлипнула.

– До поздней ночи они оба оставались в гостиной и пили. Я уложила Айана и тоже пошла спать, а на следующее утро Дугласа нашли мертвым на полу гостиной. Ему кочергой проломили голову у основания черепа. Кочергой, которую взяли у камина.

– О Боже правый! – Джайлз явно такого не ожидал.

– Джайлз, – прошептала Обри, чувствуя, как у нее в груди нарастает паника, – там была кровь... и волосы, на ней были его волосы. Он был мертв и холоден. Уже ничего нельзя было сделать. Вызвали констебля, потом судью, а потом Фергюса.

– Фергюса? – переспросил Джайлз, и Обри почувствовала в его голосе настороженность.

– Фергюс Маклорен, сводный брат Дугласа, – пояснила она.

– Это имя мне знакомо.

– Что ж, вполне вероятно, – снова усмехнулась Обри, на этот раз отрывисто и горько. – Во всяком случае, Фергюс сказал судье, что у нас с Дугласом была ссора – и не одна, а две. Он заявил, что оставил нас ссорящимися в гостиной и поехал домой. Он сказал, что я угрожала Дугласу и обвиняла его в том, что он прежде времени свел в могилу мою сестру. Но Фергюс все же признался, что был весьма пьян, а поэтому посчитал все происходящее великолепной шуткой. У него, как он сказал, даже в мыслях не было, что Дугласу грозит какая-то опасность со стороны женщины, поэтому он оставил брата и уехал домой.

– Но они, разумеется, не поверили этому Маклорену. – Джайлз крепче обнял Обри, и ей стало легче. – Он сказал совсем не то, что ты.

– Он... он нашел свидетеля, – едва слышно прошептала Обри. – Лакея, не так давно нанятого на работу. Быть может, Фергюс специально подослал его, честно говоря, я не знаю. Я о многом долго не догадывалась. Ты понимаешь? Я была ужасно наивна. Поначалу мне все казалось страшным сном, ошибкой, которую вскоре исправят. Но затем я поняла, что мне не на кого надеяться. Айан помочь не мог, а моих родителей и старшей сестры не было в живых. Мне стало страшно одиноко, и я задумалась, как долго Фергюс вынашивал свой план.