Лиз Карлайл - Укрощенный дьявол

Уолрейфену стало немного не по себе. Да, ее высокомерие было невыносимо, но, Боже милостивый, он действительно не обращал на нее внимания. И на этот раз разобраться с возникшими проблемами было не в ее силах – возможно, она была хорошей экономкой, но вряд ли она была каменщиком.

– Миссис Монтфорд?

– Да? – Она резко остановилась, уже взявшись за ручку двери, и обернулась.

– Я надеюсь... Так сказать, я надеюсь, что никто не погиб и не покалечился при этом несчастном случае?

– Никто не погиб. – Она немного странно произнесла это последнее слово.

– Хорошо. Это хорошо.

Ничего не говоря, Обри повернулась, чтобы уйти.

Однако Уолрейфену не хотелось ее отпускать. Он не понимал, что с ним случилось и почему он так груб с этой женщиной. На сегодняшний день ее единственной провинностью были ее письма ему и ее упорные попытки заставить его выполнять свои обязанности в Кардоу и в графстве.

– Миссис Монтфорд! – Он отрывисто кашлянул.

– Да, милорд? – Она снова обернулась.

– Я вас еще не отпускал. – Он постарался говорить более теплым тоном, но ему это не удалось. – Я хочу сообщить вам информацию о гостях, чье прибытие ожидается в ближайшее время.

– Приходский священник и я подготовили список.

Достав из кармана листок бумаги, миссис Монтфорд пересекла комнату и подала его Уолрейфену. Он заметил, что у нее были тонкие изящные руки – очень красивые руки, и сейчас они совсем не дрожали.

Отведя взгляд от ее рук, Уолрейфен посмотрел на бумагу: из Бата тетя Харриет с семьей; двоюродный дедушка со стороны бабушки; две кузины из Уэльса. Он прочел список – чтобы перечислить всех его родственников, не считая тех, что были в Америке, хватило шести строчек.

– Что ж... – он громко прочистил горло, – вполне приемлемо.

– Рада это слышать, – язвительно обронила она.

Чтобы занять руки, Уолрейфен снова открыл карманные часы и невидящим взглядом смотрел на них, размышляя над тем, действительно ли эта женщина – такая хрупкая на вид – была любовницей его дяди. Но какая ему разница? И почему это его волнует?

– Будут ли еще какие-либо пожелания, милорд? – с нетерпением спросила она.

– Да, – почему-то кивнул он, – я хочу сказать вам, что, пока здесь находится леди Делакорт, вы будете получать от нее распоряжения по дому. Вы должны относиться к ней так, как будто она все еще здесь хозяйка. Я не хочу, чтобы мне надоедали распорядком дня, меню, тем, кто где спит, или когда люди приезжают и уезжают. У меня есть более важные дела.

– Да, милорд.

– И разместите леди в ее прежних апартаментах.

– В хозяйских апартаментах? – уточнила миссис Монтфорд.

– Да.

– Багаж уже отнесли наверх. – Она быстро прошла через комнату и потянула шнур звонка.

– Немедленно перенесите его.

– Я как раз звоню Бетси. – Она бросила на Уолрейфена насмешливый взгляд.

– Отлично. – Он махнул рукой, отпуская ее.

– Какие комнаты займете вы? – Позвонив, Обри взглянула ему в лицо.

– Мне все равно, – быстро ответил он. – Любые рядом с Огилви.

– Ваши старые покои в северном крыле?

– Нет, – отрицательно покачал головой Уолрейфен, – я не люблю ту часть дома. А кроме того, там в моей гардеробной дохлые жабы. Возможно, они тоже ждут, чтобы начать преследовать меня, – добавил он едва слышно, и ему показалось, что легкая усмешка тронула губы миссис Монтфорд.

– Тогда китайскую спальню? Она поблизости.

– Отлично.

Как раз в этот момент одна из служанок робко заглянула в комнату.

– Бетси, – миссис Монтфорд повернулась к двери, – попросите лакеев перенести вещи лорда и леди Делакорт в хозяйские апартаменты. А его сиятельство пожелал занять китайскую спальню.

– Да, мадам. – Служанка казалась сбитой с толку, но ничего не сказала.

– А когда закончите, – продолжала миссис Монтфорд, – пойдите в буфетную и приготовьте отвар из лабазника и мяты для его сиятельства. Вы помните, как его делать?

– Да, мадам. – Бетси торопливо ушла.

– Отвар! – воскликнул Уолрейфен. – Помилуй Бог, зачем?

– У вас болит голова. – Со сложенными перед собой руками миссис Монтфорд выглядела раздражающе чопорно. – И мне кажется, вы хромаете на левую ногу.

– Я чувствую себя вполне хорошо, – проворчал Уолрейфен, – и абсолютно уверен, что мой врач не одобрил бы травяных отваров.

– О, в этом я нисколько не сомневаюсь. – В ее последнем слове он снова уловил едва заметный акцент. – Но в лабазнике содержится много салицилата.

Ее самоуверенность взбесила его, ему было неприятно, что она оказалась права в отношении его ноги и головной боли.

– Салицилат, – недовольно пробормотал он. – Никогда о таком не слышал.

– Это вещество, которое снимает воспаление, – пояснила миссис Монтфорд. – Оно очень хорошо помогает при ревматизме.

– О Господи, мадам, у меня нет ревматизма!

– Разумеется, нет, милорд.

Уолрейфен явно почувствовал, что сейчас над ним издеваются, и это ему не понравилось.

– Миссис Монтфорд, – сухо сказал он, – давайте вернемся к текущим делам. – Где положили моего дядю?

– В позолоченной гостиной. Вы хотите, чтобы и его немедленно перенесли?

– Прошу прощения?

– Вы, очевидно, ужасно недовольны расположением всего в этом доме, – спокойно ответила она. – И если вы хотите, чтобы вашего дядю перенесли в другое место, я прослежу и за этим тоже.

– Нет, – ответил Уолрейфен, борясь с внезапно нахлынувшей на него волной горя, – нет. – Он не хотел, чтобы дядю переносили; проклятие, он хотел, чтобы тот был живым – живым и здоровым, чтобы он, ворча и ругаясь, бродил по дому. Но в этом миссис Монтфорд тоже не могла ничем помочь. – Позолоченная гостиная – просторная комната, – с трудом продолжил он. – Много народа приходило выразить свое почтение?

– Половина Сомерсета. Дважды.

«Да, и большинство из любопытства, а не из-за огорчения», – подумал Джайлз. Его экономка была точно такого же мнения, он почувствовал это по легкому скептицизму в ее голосе. И он снова посмотрел на нее, на этот раз откровенно разглядывая ее лицо. Совершенно не представляя себе, что делать с этой женщиной, он, должно быть, слишком надолго погрузился в молчание, потому что миссис Монтфорд тихо кашлянула.

– Есть еще что-либо, милорд?

– Да, миссис Монтфорд, есть. Я забыл спросить – сколько вам лет?

– Сколько лет? – эхом повторила она. – О, мне тридцать, милорд.

Джайлз иронически улыбнулся, уверенный, что сейчас она лжет. Но какое ему до этого дело? Его дело знать, может она выполнять работу или не может.

– Спасибо, миссис Монтфорд, – резко сказал он. – Можете идти.

– Благодарю вас, милорд, – сухо отозвалась она.

– О, миссис Монтфорд!

Обернувшись, она посмотрела на Уолрейфена, но ничего не сказала.

– Я понимаю, что мы все сейчас в большом напряжении, – продолжил он, – поэтому я не стану придавать значения заносчивому тону, которым вы перед этим разговаривали со мной. Но в будущем прошу вас помнить, что, как бы великолепно вы ни выполняли свою работу, я не потерплю дерзости от своих служащих. Ясно?

– Абсолютно ясно, сэр. – Ее лицо снова превратилось в непроницаемую маску.

Внезапно Уолрейфену захотелось остаться одному. Он почувствовал, как на него навалилась тяжесть горя и утраты, а к тому же почти невыносимое чувство долга. А миссис Монтфорд слишком много видела своими сердитыми зелеными глазами. Она была чересчур умна, чересчур прямолинейна – и безумно красива. Она была совсем не такой, как он ожидал, не такой, с которой он мог чувствовать себя свободно. Разумеется, было очень соблазнительно просто рассчитать эту женщину, но Кардоу нуждался в ней, и сейчас ожидался полный дом гостей. Господи, какой тугой петлей оказался семейный долг! Неудивительно, что буйная толпа лондонских радикалов теперь казалась менее устрашающей, чем жизнь в Кардоу. И подумать только, Макс считал его храбрым!

– Спасибо, миссис Монтфорд, – после долгого молчания сказал граф. – Вы свободны. – Уолрейфен заметил, как его секретарь, не открывавший рта в присутствии миссис Монтфорд, проводил ее любопытным взглядом. – Огилви, я хочу не позже чем через час видеть врача своего дяди, – сказал он, подойдя к столу юноши, – а завтра первым же делом встретиться с приходским священником.

– А как насчет местного мирового судьи, сэр?

– Хиггинса? Его тоже запишите на завтра. – Огилви выглядел растерянным, и Уолрейфен уже начал жалеть, что не взял с собой старого Уортуисла, но бедняга был слишком слаб, чтобы много часов просидеть в экипаже, даже имеющем хорошие рессоры. – Огилви, у вас растерянный вид.

Взгляд Огилви некоторое время оставался прикованным к двери, а затем он перевел его на своего хозяина.

– Знаете, эта ваша экономка, – нерешительно заговорил он, – миссис Монтфорд. Как вы думаете, откуда она?

– Полагаю, с севера, – равнодушно ответил Уолрейфен, беря пачку писем, которые Огилви только что вскрыл. – Из Ньюкасла.

– Нет, – нахмурившись, тихо возразил Огилви, – я думаю, это не так.

– Вы ее знаете? – Уолрейфен вопросительно поднял одну бровь.

– Нет, – покачал головой Огилви, – но голос... Нет, не голос. Акцент. Он шотландский. Слабый, но, несомненно, принадлежащий высшему классу. Но все же...

– Хорошо, это не важно, – буркнул Уолрейфен, для которого все, что находилось севернее Уайтхолла, было таким же далеким, как обратная сторона Луны, и стал перебирать стопку корреспонденции. – Скажите мне, Огилви, как эти письма с соболезнованиями прибыли так быстро? Просто поразительно, не правда ли?

– Конечно, милорд, – согласился молодой человек. – Совершенно поразительно.

Выйдя из кабинета лорда Уолрейфена, Обри постаралась тихо закрыть дверь. Она всегда напоминала слугам, что они должны все замечать, но сами оставаться невидимыми. Им платили не за то, чтобы они проявляли чувства. Так почему, как слепая поднимаясь по лестнице, она ощущала, что сердце колотится у нее в горле?

Потому, что сейчас она сама чуть не разрушила собственную жизнь. Она не смогла удержать рот закрытым, и это было недопустимо. Теперь ей пришлось весьма надолго задержаться снаружи кабинета, чтобы взять себя в руки – настолько, чтобы ненароком подслушать наивно высказанное наблюдение мистера Огилви: «Акцент. Он шотландский. Слабый, но, несомненно, принадлежащий высшему классу...»

Обри не стала дожидаться, чтобы услышать ответ графа. Ее натянутые нервы не выдержали, гнев превратился в панику, и она не раздумывая бросилась в пустой коридор. Ее все больше охватывало чувство безнадежности – такие знакомые ей чувства беспомощности и страха. Ей хотелось убежать, исчезнуть, но, внезапно резко остановившись, она лихорадочно нащупала ключи на талии. «Никто не должен видеть меня такой растерянной, – сказала она себе. – Никто».

Ей кое-как удалось отпереть дверь в пустую спальню, и она влетела в комнату, словно по пятам за ней гнался сам сатана. Крепко закрыв дверь, Обри прислонилась к ней спиной и прижала ладони к твердому дубовому дереву, как будто оно могло разлететься в щепы позади нее. Боже милостивый, как она могла допустить, чтобы все вот так вышло у нее из-под контроля? Как она могла позволить своему характеру завести ее так далеко?

Майор был мертв! И теперь граф, приехав сюда, смотрит на нее своими холодными как лед глазами и презрительно усмехается. Но ее волновало вовсе не его презрение. Ее беспокоили вопросы, подозрения и люди – незнакомые люди, которые будут повсюду. Кто-нибудь из них может узнать ее или Айана...

Ох, зачем она стала спорить с лордом Уолрейфеном, ведь от нее зависела судьба Айана! Ей просто повезло, что граф сразу же не рассчитал ее. Схватив с кровати подушку, Обри прижала ее ко рту, чтобы заглушить рыдания, сотрясавшие ее тело. «О Боже... О Боже! Нужно успокоиться, – говорила она себе. – Нужно держаться ради ребенка, не терять голову, не потерять работу и не раскрывать рта». Короче говоря, она должна исполнять все, что ни пожелает надменный граф Уолрейфен – даже если это убьет ее, – потому что теперь все изменилось.

Майор был мертв, и Кардоу перестал быть ее убежищем.

Джайлз был рад видеть джентльмена, ближе к вечеру того же дня вошедшего в его кабинет, хотя тот был мало похож на кругленького мальчика с взъерошенными волосами, с которым они вместе играли в детстве. У ставшего теперь худым и угловатым Джеффри Креншоу рубашка была заправлена кое-как, а на обшлаге расстегнутого пальто красовалось темное пятно крови. В руке он нес кожаную сумку, а на своих плечах – вселенское бремя, если судить по выражению его лица.

– Прости, что так поздно, – сказал доктор, протягивая свободную руку. – Приятно снова видеть тебя дома, Уолрейфен.

– Я не вовремя отвлек тебя? – Джайлз жестом руки указал Креншоу на кресло.

– Джек Бартл неосторожно обращался с острой косой и злоупотреблял пивом, – усмехнулся Креншоу. – Но в твоей записке было сказано, что дело срочное, поэтому я наложил ему швы и пришел прямо сюда. Я очень сожалею, Уолрейфен, о том, что случилось с твоим дядей. Это трагедия. После похорон матери ты провел здесь не больше двух недель и вот теперь вернулся на похороны дяди. Мне очень жаль, что именно смерть привела тебя домой.