Микола Адам - Укус скорпиона

– Ладно, – не стала спорить Людочка и прислонилась к дверному косяку плечом.

– Он хороший человек, – говорила мама, перебирая вещи: какие-то откладывала в сторону, какие-то бережно упаковывала в чемоданы. – Директор отдела культуры, между прочим, районного масштаба.

– Сделает из тебя звезду районного масштаба? – усмехнулась Людочка.

– Осуждаешь? – с интересом посмотрела мама на дочку.

– Да нет, напротив, – ответила та. – Сбудется мечта идиотки.

– И не говори, – засмеялась мама. – Он мне уже выбил место в Доме культуры.

– Поздравляю, – без тени иронии сказала Людочка. – А что, правильно. Лучше быть кем-то в маленьком местечке, чем никем в большом. Ты хоть его любишь?

– Я тебя умоляю… – не задумываясь выпалила мама, потом замолчала и после непродолжительной паузы произнесла: – Одиноко мне здесь, Людочка. Холодно даже. Не согреться здесь ни душе, ни телу, понимаешь? А там тепло даже зимой.

– Понимаю, мама, – кивнула Людочка. – Сама сейчас подобное испытываю.

– Вот и замечательно! – обрадовалась мама. – Ты молодая красивая девка!..

– Не начинай, мама! – пресекла Людочка, примерно догадываясь, каким будет дальнейший текст. – Езжай с миром! – пожелала.

Мама улыбнулась, закрыла чемоданы.

– Поможешь? – попросила.

– Конечно, – согласилась Людочка.

Они вышли из подъезда на улицу, водрузили поклажу на скамейки, сели рядом.

– На такси поедещь? – поинтересовалась Людочка.

– Нет, ты что! – заулыбалась мама. – На служебной машине. Меня привезли сюда на ней и отвезут обратно. Водитель отлучился по каким-то делам своим.

– Вместе с машиной? – не удержалась Людочка. Мама так на нее посмотрела, что дочь вынуждена была извиниться. – Прости, мама! – обняла она маму и поцеловала в щеку. – Я тебя так люблю!

Синий минибус въехал во двор со стороны школы, посигналил, предупреждая, что сейчас подъедет к подъезду. Потом из кабины спрыгнул коренастый молодец в кепке набекрень, похватал чемоданы и закинул в машину.

– Звони, – сказала мама Людочке, – и я тебе обязательно буду звонить.

Они обнялись на прощание, облобызались, и мама села в кабину минибуса рядом с водителем.

– Итак, – вздохнула Людочка, провожая машину, увозившую маму, – осиротели, значит.

Она вернулась в квартиру, убрала разбросанные мамой по спальне вещи, не пригодившиеся для новой ее жизни, в шкаф. Присела на кровать ощутить себя хозяйкой. Теперь эта трехкомнатная квартира принадлежала только ей, хотя что делать в освобидившихся апартаментах Людочка не знала. Она прошла на кухню, попила воды. Оставаться одной ей было не привыкать. Однако раньше приступы одиночества проходили бесследно. Людочка знала, что мама в городе и обязательно вернется. До сегодняшнего дня. Столбцы, куда уехала мама на пмж, находились в восьмидесяти километрах от Минска, расстояние не такое и большое, но пропасть глубокая.

Мама всю жизнь охотилась на мужчин, как богиня Диана. Она их олицетворяла с волками, а себя видела загонщицей, поэтому очень любила «Охоту на волков» Высоцкого и неизменно ставила эту песню каждому своему избраннику, будто главное блюдо на стол. Те слушали и подвывали гению, абсолютно не соображая для чего и почему пел Высоцкий за спиной красивой женщины, музыкой и словами как бы символизируя крылья и вдохновляя на очередной «подвиг».

Людочка, видимо, пошла по стопам матери. Как говорится, яблоко от яблони… Только у нее попроще выходило, без притязаний и изысков. В маме пропадала артистка, и она свой дар использовала по полной с мужчинами. Людочка восхищалась ею, но подражать не хотела. Каждого мужчину, к которому ее тянуло, она видела своим мужем. Маму замужество не интересовало. В этом их принципиальное различие. В конце концов, и мама устала. Все бросила и уехала в провинцию. Наверное, посчитала достойным себя. Людочка тоже такого нашла. Конечно, она много раз ошибалась, даже постоянно, но не теряла надежды. Костя – ее мужчина, об ином и речи быть не могло. Позвонить бы ему сейчас… Людочка пожалела, что не спросила у Юльки телефон брата, а потом подумала: и хорошо, что не спросила. Лучше самой.

Она надела широкополую соломенную шляпку и черные очки от солнца, вышла на улицу. Транспортом решила не пользоваться. Спешить-то некуда. Когда дошла до ГИППО, вдруг увидела Костю. Он куда-то торопился. Людочка удивилась Костиному появлению, потому что до конца его смены на складе оставалось порядочно времени, и отправилась за ним. Не окликая его и стараясь не попадаться ему на глаза. Чувствовала, что рано.

Следя за Костей, Людочка ощущала тот же азарт, что и при слежке за Владом. Что ни говори, а она мамина дочка!

Костя перешел дорогу, миновал «Рублевский», двигаясь к остановке, где сел в 43-й троллейбус. Людочка заскочила в заднюю дверь, прячась за спинами пассажиров, но не сводя пристального взгляда с Кости. Она поняла, куда он. И не ошиблась, когда оба они вышли у Национальной библиотеки. Это плохо. Плохо в том смысле, что много открытого пространства, тяжелее прятаться. Костя остановился покурить. Людочка укрылась за щитами на остановке, подглядывая в щель между щитами. Потом он говорил по телефону. После разговора побледнел как смерть, судорожно сжимая телефон в кулаке, будто тот в чем-то виновен. Людочке показалось, что Костя едва сдерживался от того, чтобы не швырнуть телефон оземь и не уничтожить его ногами в прыжке. Медленно Костя двинулся к остановке. Людочка замерла. Они вот-вот встретятся. Бежать некуда. Но что это? Костя прошел остановку и приблизился к проезжей части, сошел с тротуара. Он же попадет под машину! Здесь такое плотное движение! Людочка закричала бы, остановив Костю криком, хотя бы криком, но звук ее голоса застрял где-то между позвонками. Ее голос будто кто-то выключил, и она беззвучно открывала рот, словно выброшенная на сушу рыба. Сойти с места Людочка тоже не могла, прикованная к нему ужасом предстоящего. Кто-нибудь! Помогите!

А люди вокруг будто не видели ни черта! Или не хотели видеть. Очерствели или ослепли от этой жизни, предвкушая чужую смерть и, может быть, не одну, как захватывающее телезрелище. Эти целовались, но глаза их косили в сторону Кости. Эта развалилась на всю лаву, как та Станислава, и обмахивалась каким-то журналом, прогоняя солнце от своей жирной лоснящейся свиной рожи. Этот демонстративно отвернулся к экрану расписания, задрав голову вверх. Эти лопотали что-то на идиш. Твари!!!

Какой-то парень в шортах и в майке, белобрысый, подкачанный, его бицепсы и дельтовидные мышцы играли с солнцем в догонялки, появился словно из ниоткуда и успел ухватить Костю за воротник джинсовой рубашки, обнять за плечи и вежливо и бережно отвести от края дороги на безопасное место.

– Не стоит, – сказал парень Косте и широко улыбнулся, обнажив ровный ряд белых зубов.

Костя улыбнулся ему в ответ, кивнув, что понял.

Парень тут же исчез, так же, как появился.

Людочка подбежала бы к Косте, обняла, пожалела. Она видела, как ему плохо и больно. Наверняка из-за Саши. Однако что-то ее сдерживало.

Он подошел к пешеходному переходу, остановился у светофора, ожидая зеленый. Как только тот загорелся, Людочка покинула укрытие, бросившись вдогонку за Костей, но соблюдая дистанцию. Куда он?

Костя привел Людочку на остановку, дождался 43-го троллейбуса, решительно шагнул в среднюю дверь салона и сел на свободное место у окна. Людочка, опять же через заднюю дверь, осторожно подобралась поближе и заняла сиденье позади него. Троллейбус удивительным образом оказался наполовину пуст.

Она дышала Косте в затылок и щипала себя за руку, подавляя желание дотронуться до его волос, подавляя себя, чтобы не раскрыться, не пересесть к нему…

Он вышел возле «Салюта», тяжелой, измученной походкой, сгорбившись, обреченно поплелся туда, где его никто не ждал, где он был лишним. Его любовь его убивала. Медленно, как нацистка.

Людочка не отставала.

Костя опустился на ступеньки крыльца Сашиного подъезда, не спеша достал сигареты, нехотя закурил.

Людочка притаилась за кустами сирени напротив, росших частоколом вдоль детской площадки. Со стороны подъезда ее разглядеть было невозможно, ей же открывался вид как на ладони.

Двор и площадка застыли в напряженной тишине и безлюдности, будто стопкадр. Время от времени их разрывали на части редкие машины, проезжавшие мимо. Каждый раз при этом Костя судорожно сжимал кулаки, вставая со ступенек и вглядываясь в лобовое стекло.

Наконец появилась машина, которую он ждал.

Из салона выскочил Пашка и опрометью метнулся к Косте, задыхаясь от переполнявших его впечатлений, которыми он не мог не поделиться с лучшим другом.

– Костя! – на бегу кричал мальчик. – Как хорошо, что ты пришел! Я так рад тебя видеть!

Костя поймал летевшего к нему ребенка, словно мяч, они обнялись.

– Ты не представляешь, где мы сегодня были! – захлебывался Пашка. – Там такие приемчики… а один такой огромный… и висят такие большие сосиски с песком внутри… и по ним бьют ногами и руками… даже девочки есть… и я буду заниматься там… кикбоксингом.

Последнее слово Пашка выкрикнул, словно боевой клич.

– Паша, иди сюда! – выползла из-за угла коброй Саша. Тютрин остался у машины.

– Ну мам! – не хотел отходить от Кости ни на шаг мальчишка.

– Я кому сказала! – повысила голос Саша.

– Мама! Это же Костя! – в Пашкиных словах задрожали слезы.

– Ничего не хочу знать. Иди сюда, – более спокойно отреагировала Саша.

– Саша, – произнес Костя просяще.

– А ты иди отсюда! – прикрикнула она на него.

– Саша…

– Мама!..

Тютрин отвернулся. Он не хотел участвовать во всем этом, но и Костю не жалел, ему было просто противно. А еще он не хотел, чтобы Саша настояла, в случае чего, на применении физической силы, его силы против Кости.

– Чего ты хочешь? – подошла Саша вплотную к Косте, отцепила от него Пашку и взяла сына за руку. – Что ты тягаешься сюда? Сколько можно твердить одно и тоже тебе? Я тебя не люблю и никогда не любила!

– Саша! – простонал Костя и рухнул перед ней на колени.

– Мама! – заплакал Пашка, думая, что Косте стало плохо, и он упал.

Саша смеялась, сияя от удовольствия.

– Не смей! – из кустов сирени выпорхнула, как воробей, Людочка. Она подбежала к Косте, взяла его под руку, помогая подняться. – Не смей больше никогда так делать ни перед кем! – твердо сказала ему, глядя прямо в глаза Саше.

Тютрин повернулся на ее голос, с любопытством разглядывая девушку. Саша опешила от неожиданности. Костя просто повис на Людочке, изможденный от нервного потрясения.

– Ты?! – прошипела наконец Саша.

– Здравствуйте, тетенька! – оживился Пашка.

– Здравствуй, малыш, – улыбнулась ему Людочка.

– Вы поможете Косте? – спросил ее Пашка.

– Обязательно, – ответила Людочка.

Багровое от стыда за людей солнце падало в закат, окрашивая небо кровью.

– Эй, я могу подвезти! – окликнул Людочку Тютрин, когда та, волоча на себе Костю, будто медсестра, выносящая раненого из-под обстрела, поравнялась с его машиной.

– Здесь недалеко, – буркнула Людочка, окатив Тютрина ненавистью из глаз.

– Тем более, – настаивал он, открывая заднюю дверь «мерина».

– Женя! – подалась к нему Саша, но остановилась на полдороге.

– Пошла ты! – словно выстрелил в нее Тютрин, закрыл дверь машины за Людочкой и сел в кресло водителя.

– Не стоило, – сказала ему Людочка, когда завелся мотор. – Потом жалеть будешь, – добавила.

Тютрин оглянулся назад, посмотрел на Костю, смирно сидевшего с отрешенным видом, будто умалишенный, и произнес:

– Он не важно выглядит.

– Я его уврачую, – сказала Людочка.

– Не сомневаюсь, – перевел взгляд Тютрин на нее.

– А тебе кто поможет? – спросила она его.

Через заднее стекло Тютрин увидел, как Саша открыла подъездную дверь, пропустила Пашку вперед и исчезла в темном зеве подъезда.

– Никто, – ответил он. – Куда ехать? – повернулся к рулю.

– К «Невелю». Мы бы дошли, – ответила Людочка.

Тютрин нажал на стартер. Машина выехала через арку на трассу и повернула направо.

– Ты красивая, – зачем-то сказал вдруг Тютрин.

– Саша тоже красивая, – отреагировала Людочка. – Но спасибо, – через секунду поблагодарила.

– У нее не такая красота, – продолжал Тютрин. – Холодная что ли. Твоя, как лето.

– Котлета, – усмехнулась Людочка. – Да ты поэт прям, – добавила.

– Рад, в общем, за вас, – подытожил Тютрин и замолчал.

Они проехали вдоль парка по левую сторону, миновали диспетчерский пункт «Серебрянка», у трамвайных путей повернули направо, поравнялись с «Невелем», снова повернули направо, поднялись вверх на Якубова.

Тютрин помог Людочке с Костей до подъезда, попрощался и уехал. Людочка надеялась, что больше никогда его не увидит, как и Сашу.

Возле двери ее квартиры ей показалось, что Костя начал приходить в себя. Во всяком случае, взгляд его приобрел осмысленный вид.