– Нет, – возразил Али, – просто я не из твоей паствы.

– Но к Назару ты тоже не прибился, – заметил Иблис.

Али пожал плечами, и в этот момент услышал, как кто-то за соседним столиком сказал:

– Вот святой отец прикладывается, прямо оторопь берет.

Али обернулся и увидел, что это был один из венецианцев, их было человек пять, в расшитых добротных камзолах, в шапочках.

– Не обращай внимания, – сказал Иблис, даже не поведя головой.

Он сидел спиной к говорившему человеку.

– Это моряки торгового флота, боцман и старший матрос. А с ними приказчики-венецианцы. Не отвечай, и они угомонятся.

Но компания не думала успокаиваться. Другой венецианец сказал:

– А этот второй похож на мусульманина. Ей Богу, и одежда на нем мусульманская. Я видал такое платье на них, когда был в Египте. Что интересно он здесь делает?

Али взглянул на Иблиса, тот повторил:

– Не обращай внимания.

– А ты видел падение Константинополя? – спросил Али. – Как же это вышло, что крестоносцы напали на своих единоверцев?

– Это долго рассказывать.

– А ты коротко, в двух словах.

– Если в двух словах, то так вышло.

– Не настолько коротко. Нам спешить некуда, мне в особенности, а говорить нам с тобой особо и не о чем.

– Насчет последнего замечания, пожалуй, не соглашусь, я собеседник интересный. Занимательный. Но ладно, спешить действительно некуда, раз ты настаиваешь. Видишь ли, мой любознательный друг, до того, как царевич Алексей, сын свергнутого и ослепленного Исаака, привел крестоносцев в Константинополь, чтобы разобраться с дядей Алексеем III, он много чего наобещал. Крестоносцам двести тысяч марок серебра, продовольствия и десятитысячный отряд для экспедиции в Святую землю. Венеции единовременный взнос в десять тысяч марок и возмещение всех убытков, понесенных ею в Константинополе за последние тридцать лет. Дело в том, что Венеция благодаря тому, что была первой морской державой на Средиземном море, когда-то выговорила у Константинополя исключительные условия. Она издавна имела привилегии. Но византийские цари время от времени грабили венецианскую колонию, не платили долги и так далее. В 1172 году царь Мануил, желая наказать венецианцев, которые, пользуясь своим правом селиться в Константинополе и торговать беспошлинно, совершенно обнаглели, наложил арест на их имущество. Около двадцати тысяч венецианских купцов потеряли свои товары и строения. В последствии правительство обязалось возместить им убытки, но до этого не дошло. Через десять лет это повторилось. Но на этот раз все переросло в погромы и убийства, некоторых венецианцев продали в рабство. С этого времени Венеция жила жаждой мести. Царевич Алексей уверил крестоносцев в том, что народ только и ждет его возвращения, что в портах Константинополя его встретит флот из шестисот кораблей. И, что это чрезвычайно легкое предприятие. Он кичился своей роскошью, но поскольку денег у него не было, то раздавал денежные расписки, подкупая отдельных рыцарей. Всего векселей набралось на полмиллиона марок серебра. Это происходило на Корфу в начале апреля. В июне крестоносцы подошли к Константинополю, и здесь вождей крестоносцев ждал неприятный сюрприз. Оказалось, что возвратить трон Алексею будет не так легко, как он расписывал. Вдруг выяснилось, что греки относятся к нему почти враждебно, не хотят давать ему присяги. И, чтобы выполнять договоренности, крестоносцам надо начинать военные действия. Собственно Алексей III всерьез и не воспринял ни племянника, ни тридцатитысячный отряд крестоносцев. Могла ли эта горстка военных всерьез угрожать неприступному городу с высокими крепкими стенами.

Крестоносцы высадились у азиатского берега, разграбили все, что смогли и после этого двинулись на Константинополь….


Али вдруг обратил внимание на то, что Иблис говорит нарочито громко. Компания христиан, сидевшая неподалеку изредка переговариваясь между собой, тоже прислушивается к его словам. Это было чревато ссорой. Он хотел, было указать на это Иблису, но потом решил, что с таким попутчиком и сам черт не страшен. А не то, что несколько купчишек.


…Алексей III выставил против них войско в шестьдесят тысяч человек. Но это не помогло. Крестоносцы атаковали Галатскую башню, а также разорвали цепь, преграждавшую бухту Золотой Рог – самое слабое звено обороны города. Греки сделали вылазку и отбили нападение крестоносцев, но затем были вынуждены отступить обратно в город. После этой неудачи перепуганный Алексей III бежал из Константинополя, бросив жену и детей на произвол судьбы. Казалось бы, путь к престолу для царевича был открыт, но тут в городе начались волнения. Вместо сбежавшего Алексея III народ призвал на царство слепого Исаака из тюрьмы. Это было вовсе неожиданно для крестоносцев, ибо с одной стороны делало излишней дальнейшую осаду, а с другой стороны возникал вопрос об оплате векселей Алексея, который, не имея власти, не мог их обеспечить. Крестоносцы не отпустили Алексея к отцу. Но послали парламентеров спросить у Исаака, намерен ли он выполнить обязательства, данные сыном, и вознаградить их за оказанную услугу. Узнав о величине долга, Исаак ответил: «Конечно, вы оказали такую большую услугу моему сыну, что за нее можно было бы отдать всю империю, но я не знаю из чего вам платить». Исаак оказался в затруднительном положении. Он конфисковал имущество сторонников бежавшего Алексея III, переплавил некоторые памятники, взял деньги у церквей, таким образом, ему удалось собрать лишь сто тысяч марок. Эту сумму разделили между французами и венецианцами. Тогда дож Венеции Дондоло заключил с Исааком договор, согласно которому крестоносцы должны были остаться в Константинополе еще на год, якобы для охраны, но на самом деле, чтобы Византия смогла исполнить свои обязательства. Однако отношение к крестоносцам теперь изменилось. К ним относились как к врагам. Между греками и латинянами часто происходили стычки. Царевич Алексей вызывал у народа презрение, поскольку именно он привел чужеземцев в город. В городе вновь начались волнения. Исаак решил позвать крестоносцев для наведения порядка, а для переговоров с ними назначил царедворца Алексея Дуку по прозвищу Мирзуфл. Но тот выдал эту тайну народу и возглавил мятеж. Последовал дворцовый переворот, в результате которого царем провозгласили Алексея Дуку. Исаак, не выдержав нового горя, умер. Царевича Алексея поместили в тюрьму, где тихо умертвили. Видя, что выплата долга еще более усложнилась, предводитель крестоносцев и Дондоло заключили между собой тайный договор, в котором были следующие пункты:

1. Захватить Константинополь и установить там латинское правительство.

2. Разграбить город, и добычу разделить. Из этого три доли Венеции, одна доля – предводителю крестоносцев итальянскому князю маркграфу Монфератскому Бонифацию и другая доля – французским князьям.

3. Выбрать нового императора голосами 12 избирателей, по 6 от Венеции и Франции. Избранный император получит ¼ часть империи, остальное будет разделено поровну между остальными. Сторона, из которой не будет избран император, получит под свою власть все церкви, и право выбрать патриарха.


Штурм начался возле Влахернского дворца. Крестоносцы засыпали ров, установили лестницы, но сверху полетели стрелы и камни. Защитники отчаянно защищались, однако к вечеру башня была взята. Но закрепиться крестоносцы не смогли. Это было девятого апреля. На следующее утро в Константинополе начался пожар, спаливший половину города. Второй штурм был двенадцатого апреля. Он увенчался успехом и Бонифаций вступил в город. Мурзуфл бежал, в городе началась паника. Греки запросили пощады, но, несмотря на это Константинополь был отдан войскам на трехдневное разграбление. И, что тут началось, дорогой мой друг! То, что происходило, не поддается никаким описаниям. Жаль, что ты этого не видел. Магазины, дома, церкви, дворцы – все подверглось грабежу. Крестоносцы налетели на Константинополь, как тучи саранчи. Они грабили, убивали, насиловали всех, кто попадался им на пути. Если, в доме не находили денег, начинали пытать хозяина. Они вламывались в церкви и бросались к святыням, забирали церковную утварь, иконы, украшения. Крушили памятники, жгли древние рукописи. Некий монах ворвался в греческую церковь и вытащил прятавшегося на хорах старика – священника и занес над ним меч, требуя показать раку с мощами святых. Священник, видя, что имеет дело с лицом духовного звания, доверился ему и указал на спрятанный сундук. И тот забрал оттуда сосуд с кровью Христа, щепки от креста, кость Иоанна-крестителя и еще какие-то кости святых. Это самое яркое из моих воспоминаний. Христиане грабили и убивали христиан…

Али вновь бросил незаметный взгляд в сторону венецианцев, те уже вовсе не говорили друг с другом, но внимательно слушали Иблиса. Али взялся за свою чашу, она была пуста, стал ее наполнять. Иблис при этом ткнул пальцем в свою, мол, и мне тоже. Разливая вино, Али мысленно отвлекся, а когда вновь прислушался к словам Иблиса, тот говорил на каком-то странном языке.

– Заутра же солнцу восходящему внидоша в святую Софию и одраша двери и разсекоша эмбол окованный серебром и столпы серебряные двенадцать и четыре иконостаса и тябло разсекоша и двенадцать престолов и преграды алтарные а то все было из серебра и со святой трапезы отодраша дорогие камни и жемчуг. Захватили сорок кубков и паникадила и светильники серебряные, им же несть числа. С бесценными сосудами похитили евангелие и кресты и иконы, последние снимали с мест, отдирали с них ризы. А под трапезой нашли сорок кадей чистого золота, а на хорах и рунице не сочтешь, сколько взяли драгоценностей. Так обобрали святую Софию, святую Богородицу Влахернскую, идеже святой Дух схождаще по всей пятнице и те одраша, а о других церквах сказать нельзя, яко без числа. Черниц и чернецов и попов облупиша, а некоторых избиша.

– Тебя куда понесло? – спросил Али.

– Прости, это я тебе документ зачитывал, отчет так сказать…

Иблис сделал пальцем знак, словно он переворачивает невидимую страницу, сложил ладони. Али, в самом деле, услышал звук захлопывающейся книги.

– Добычи им досталось до миллиона марок серебра. После погашения обязательств Алексея и долга, остаток был разделен между крестоносцами. Каждому пехотинцу досталось по пять марок, всаднику десять марок, рыцарю – двадцать. Дож Дондоло взял себе четыре бронзовых позолоченных коня. Они стояли на ипподроме. Теперь они украшают портик святого Марка в Венеции. Здесь бы я с удовлетворением закончил свой исторический экскурс, – заметил Иблис, – но вынужден сказать и о возмездии, постигшим крестоносцев за их деяния. Основная часть рыцарей погибла под Адрианаполем. Это произошло весной следующего года в 1205, в битве против болгарского царя Иоанна Асеня. Избранный царем Византии граф Фландрии Балдуин попал в плен. На следующий год погиб под Солунью в бою с Асенем Бонифаций Монферратсикй. Только дож Венеции Дондоло умер своей смертью.


Подошел хозяин с подносом.

– Я нашел для вас рыбу, – радостно сообщил он, – правда, она копченая, но это рыба, и очень вкусная.

Рыба, в самом деле, оказалась вкусная, и она сочилась жиром. Съев кусок, Али стал искать, обо что вытереть руки, и в этот момент на его плечо опустилась чья-то тяжелая длань.

– Мы же к вам обращаемся, сеньор. Почему вы не отзываетесь?

Али взглянул на Иблиса, но тот пожал плечами. Али сбросил руку с плеча и взялся за кубок с вином.

– Что вам угодно? – спросил он, не оборачиваясь.

– Мне угодно, чтобы вы ответили, не являетесь ли вы мусульманином. И встаньте, сеньор, я не привык разговаривать со спиной человека, похожего на мусульманина.

– А к чему вы привыкли, – спросил, поднимаясь, Али, – сразу наносить удар в спину?

– Что-о? – вскричал взбешенный венецианец, хватая Али за одежду.

– Остановитесь, сеньор, – подал голос Иблис, – он не мусульманин, он грек.

– Грек, – переходя в стадию стабильного гнева, воскликнул задира, – так это еще хуже. Встаньте на колени и просите у нас прощения.

– На колени? – переспросил Али. – На колени это можно.

Он ухватился испачканными рыбьим жиром руками за проймы камзола венецианца и ударил его головой в лицо. Тот охнул, и упал на колени. Оставшиеся четверо венецианцев разом поднялись и пошли к их столику, расстегивая пуговицы и закатывая рукава.

– Остановитесь, сеньоры, – обратился к ним Али, – не я начал ссору, а ваш товарищ. И я вовсе не грек.

– А кто вы, – спросил один из них.

– Я азербайджанец, мусульманин.

– Тогда тебе конец, – сообщили ему, – грека мы бы еще оставили в живых.

– Почему их так бесит моя религиозная принадлежность, – спросил Али у Иблиса, который сидел за столом с отсутствующим видом, – я еще не затеял ссору ни с одним христианином, только потому, что он христианин. Хотя наши религии по слухам этим и различаются. Якобы христианин смирен и миролюбив, а мусульманин воинственен и дерзок.