Самид Агаев - Улица Иисуса

– То есть, ты не пойдешь со мной в гарем? Это большая жертва с твоей стороны, – заметил Али, – это требует самоотверженности, я бы даже сказал – самоотречения.

– Да, представь себе, пусть посещение гарема останется моей несбыточной мечтой. Но шутки в стороны – мне это дело нравится все меньше и меньше. Так что, я, пожалуй, останусь.

– Закрывай лавочку, иди домой, – сказал Али, – надеюсь, что скоро буду.

Трехэтажный дворец правителя Ленкорани находился в центре города. Они прошли мимо главного входа, обошли здание справа и остановились у двери в стене.

– Когда, интересно, я буду проходить к властителям через парадный вход, – пробормотал Али, разглядывая башенки и эркеры над головой.

– Что вы говорите? – спросил провожатый.

– Ничего, это я так, сам с собой, – ответил Али.

За дверью оказался внутренний дворик. Прошли его, и по каменным ступеням поднялись на второй этаж в просторный зал с окнами, выходящими на улицу.

– Оставайтесь здесь, – сказал хаджиб, – сейчас к вам выйдут.

Али огляделся. У стены под балдахином, было возвышение, устланное коврами. Он чувствовал усталость, но сесть не решился. Вошедший человек был одет в дорогой шелковый кафтан, голова и лицо его были тщательно выбриты и не давали представления о возрасте. Но, очевидно, он был немолод. Высокий томный голос не оставил сомнений в том, кто перед ним. Вместе с ним вошел слуга с подносом, на котором были сладости и чай.

– Мударрис Али, – сказал человек, – меня зовут Зияд-эфенди. Прошу садиться. Угощайтесь.

Али снял обувь и сел на ковер, скрестив ноги. Зияд-эфенди устроился напротив.

– Я слышал, – продолжал евнух, – что от Дамаска до Баку нет более сведущего человека в вопросах мусульманского права, чем вы. У меня для вас есть работа.

– Благодарю вас, – сказал Али, – но боюсь, что не смогу принять ваше предложение. Я еще не готов расстаться с детородной функцией, но все равно спасибо.

Зияд-эфенди издал короткий смешок, но глаза его оставались злыми, как у человека увечного.

– Это хорошо, что у вас есть чувство юмора, – сказал он, – мне нравится. Но я позвал вас не за этим. Этот разговор должен остаться в тайне.

– Этот разговор останется в тайне, – сказал Али, – для всех, кроме моего компаньона. Мы работаем вместе.

– С компаньоном я согласен, – махнул рукой главный евнух, – но больше никто не должен знать. Итак, наш господин хазрет Мухаммад-хан хочет жениться, – объявил евнух.

– Очень хорошо, – сказал Али, после короткой паузы, полагая, что Зияд-эфенди ждет от него реакции, – мои поздравления.

Поскольку евнух продолжал, странно улыбаясь, молчать, добавил:

– Если вы хотите, чтобы я оформил этот брак, то я вынужден отказаться. Видите ли, я теоретик, я не занимаюсь практикой. Для этой процедуры достаточно простого моллы.

– Нет, нет, – наконец сказал Зияд-эфенди, – до этого еще не дошло. То есть в этом и состоит трудность. Хан не может жениться, поскольку его жена не дает разрешения на новый брак. Должен он добиваться разрешения от нее или может этим пренебречь? Хан поручил мне выяснить все тонкости этого вопроса, но мнения богословов, которых я призвал для решения этого вопроса, разнятся. Одни говорят, что может пренебречь, другие – что он может взять еще одну жену только с согласия уже имеющейся жены. Что вы думаете по этому поводу? Что говорит по этому поводу Коран. Вы ведь хафиз.

– В самом Коране нет прямого указания на этот счет, – ответил Али. – То есть в Коране сказано, что мусульманин может иметь до четырех жен. Но в то же время там сказано, что, если у мужа нет уверенности, что он будет справедлив одинаково ко всем, то взять в жены следует только одну женщину. Известно, что когда зять пророка Мухаммеда, Али, хотел взять вторую жену, то его супруга Фатима воспротивилась этому и обратилась за помощью к отцу. Пророк попросил Али не делать этого, и он не посмел ослушаться. Позднее все масхабы сошлись на том, что мусульманин может пренебречь согласием жены только в том случае, если есть серьезные причины – болезнь, невозможность иметь детей и так далее. Если причин нет – согласие необходимо.

– Так, с законом мы все выяснили, теперь мне понятно, так и передам хану, – сказал евнух, – теперь скажите, как его обойти. Я вас призвал именно для этого.

– Как я уже сказал, для этого надо воспользоваться одним из условий, при которых согласие жены не понадобится.

– Из перечисленных вами условий ни одно не подходит. Жена хана здорова, у них есть дети, она не отказывает мужу в супружеской близости, даже напротив – я бы сказал, домогается его.

– Простите меня за прямоту, – осторожно сказал Али, – за то, что я осмеливаюсь давать такие советы правителю. Но это же очень просто. Надо трижды сказать жене талак, и, в таком случае согласие не понадобится. Вам, как мусульманину это должно быть известно.

– Потрясающе, – воскликнул Зияд-эфенди, – и действительно, все очень просто. Никому из ленкоранских богословов, и даже мне не пришло это в голову. Точнее, никто из нас не посмел предложить хану развестись со своей женой. А знаете почему?

– Почему?

– Потому что, … кстати, я не мусульманин. Я христианин.

– Какая прелесть, – вырвалось у Али, – Зияд-эфенди – вы христианин, откуда?

– Я копт, египтянин. Бывали в Египте?

– Не довелось. Однако далеко вы уехали от своей родины.

– Это точно, и главное не по своей воле. Но не будем отвлекаться, хан не может безнаказанно дать развод своей жене. Она дочь влиятельного человека, такого же хана, как он сам, но более могущественного. Это чревато серьезными последствиями. Возможно даже войной. Мелек-хатун, ее зовут Меле-Хатун, – не женщина без роду и племени. За ней стоит войско ее отца. Так что, давайте обсудим следующий вариант.

– Какой? – поинтересовался Али.

– Я не знаю. Это вы мне скажите.

– Боюсь, что других вариантов нет.

– Нет, нет, уважаемый мударрис, – возразил главный евнух, – так просто наш разговор не закончится, вы должны найти способ, который позволит хану взять еще одну жену.

– Но Коран писал не я, – заметил Али, – я лишь толкователь его. Истолковываю неясные места, перевожу, цитирую.

– Но вы же хотите жить и работать в Ленкоране, – переходя на арабский язык, сказал евнух.

– Видимо дело принимает серьезный оборот, – ответил Али по-арабски.

– Более чем, я боюсь даже, что одним изгнанием дело не ограничится.

– Но это же несправедливо, почему я, а не кто-нибудь из местных краснобаев.

– А не надо было умничать в суде, мой дорогой мударрис. С местных улемов, что возьмешь. Они как обезьяны, что заучили в начальном медресе, то и твердят. А вы – другое дело. Вы учились в Табризе, преподавали в духовной академии Дамаска. Поверьте, лично я испытываю к вам глубокую симпатию. Я вообще люблю образованных людей. Но хан другое дело. Он сказал, пусть этот крючкотвор придумает, и все тут. А вам не надо было умничать, сидели бы тихо в своей конторе, и никто бы вас не заметил. Так что положение очень серьезное. Итак, я вас слушаю.

Али тяжело вздохнул.

– А еще говорят, христиане – смиреннейшие люди, добры и милосердны.

– Ну что вы, – возразил Зияд-эфенди, – с чего вы взяли? Про крестоносцев слышали когда-нибудь?

– Не только слышал, я даже с ними дело имел. Еле ноги унес.

– Ну вот, видите, а с милосердием это не ко мне. Я бы посмотрел на вас, сохранили бы вы доброту, если бы вам яйца отрезали?

– Ваши доводы очень убедительны, – сказал Али, – с вами вообще интересно разговаривать – логика железная.

– Да, спасибо, но мы отвлеклись. Итак.

– А к чему эти условности, – сказал Али, – пусть хан возьмет ту, которую пожелает, и дело с концом.

– Она без брака не дает.

– Ладно, тогда по-другому. Нам шиитам дозволен временный брак – сигэ.

– Нет, не годится. Да вы не спешите с ответом, выпейте чаю. Эй, кто-нибудь, принесите горячего чаю, – крикнул евнух.

– Удивительно, – сказал Али, – почему-то все мои жизненные сложности начинаются с того, как кто-либо из власть имущих собирается жениться или развестись.

– Что вы имеет в виду?

– Я работал в суде Табриза, помощником судьи, когда правительница Малика-Хатун вздумала выйти замуж за султана Джалал-ад-Дина. Ее муж атабек Узбек, естественно, был против этого. Более того, он даже не знал о ее желании, а она не собиралась его спрашивать. Она потребовала от нас фиктивное свидетельство о разводе. Судья Кавам ад-Дин, человек принципиальный, наотрез отказался. Что вы думаете? Его уволили, я потерял работу, карьера полетела коту под хвост. Сейчас бы уже был судьей, возможно.

– Так, так, – заинтересовался Зияд – эфенди, – а замуж она вышла?

– Замуж она вышла, только счастья ей это не принесло. На обмане, видите ли, счастья не построишь.

– В чем был обман?

– А вы не знаете, странно, об этом весь Азербайджан судачил? Она нашла беспринципного судью, и он состряпал поддельное свидетельство о разводе.

– Нет, нам это не годится, – разочарованно сказал Зияд эфенди, – думайте ходжа.

– В таком случае остается одно, – заявил Али, – одно единственное законное средство.

– Какое? Ну, ну, говорите же скорее, не томите.

– Убедить жену дать согласие.

– Пытались – бесполезно. Уперлась и ее невозможно переубедить.

– Надо найти правильные слова, ключ к ее сердцу. Обмануть, в конце концов. Пусть хан скажет, что жизнь его зависит от ее согласия. Женщины сентиментальны и жалостливы.

– Она ханская дочь и жена хана, о какой сентиментальности и жалости вы говорите. Впрочем, попробовать можно, пусть будет так. Вот вы и поговорите с ней и убедите дать хану развод.

– Но почему я?!

– Как это почему. Это ваше предложение, вот и претворите его в жизнь. Правда, сначала мне надо будет убедить хана, чтобы он разрешил вам говорить с его женой. Сегодня уже не получится, отправляйтесь домой. А завтра я пришлю за вами.

* * *

Егорка сидел на террасе, завернувшись в свой шерстяной плащ. В руках он держал чашу, а справа от него, на полу стоял изящный глиняный кувшинчик красного цвета, из тех, что мусульмане используют на праздник Новруза, из которого он время от времени подливал. Но вряд ли в нем сейчас была речная вода.

– Рад тебя видеть, – сказал он, – вернуться живым и здоровым из дворца уже много. Я начал беспокоится. За это надо выпить.

Али сел рядом и взял протянутую чашу.

– Я рассказывал тебе, из-за чего я лишился должности помощника судьи в Табризе? – спросил он.

– Да, много раз, – ответил Егор, – но, если хочешь, расскажи еще раз. Я послушаю.

– А известно тебе, что каждый эпизод в истории человечества повторяется два раза? Первый раз, как трагедия, второй – как фарс.

– Начало интересное, – заметил Егор.

– Правитель Ленкорани хочет взять себе новую жену, старая не дает…

– Как она смеет?

– … своего согласия.

– А-а. Вот оно что. А ты здесь причем?

Али рассказал обстоятельства своего визита во дворец, закончив словами:

– Я должен решить эту коллизию, в противном случае, … честно говоря, я не совсем понял, что будет в противном случае. Но в словах главного евнуха прозвучала неясная угроза.

– Это похоже на розыгрыш. Какая-то неудачная шутка. Нет? Это глупость.

– Не похоже. Евнух сказал, что хан свиреп. Я ему поверил.

– Надеюсь, ты уже придумал, как поступить, – спросил Егор. – Наверняка, ты знаешь способ, как обойти согласие жены.

– Есть такие способы, но хан хочет только одного. Чтобы старая жена дала добровольное согласие, то есть он, как честный человек хочет жениться по любви и согласию. Если я не добьюсь этого, … в общем, я не знаю, что будет. Но, очевидно, что ничего хорошего. Практики я точно лишусь.

Али осушил чашу и протянул ее Егорке.

– Еще? – спросил тот.

– Нет.

– Ты видишь тот корабль? – Егорка указал рукой на судно, стоящее на рейде.

Ленкорань из-за пологого берега и мелководья не имела полноценной пристани. Лодки забирали пассажиров и груз с деревянных подмостков и доставляли прямо к кораблям.

– Я гулял у моря и выяснил, что оно следует в Энзели. Давай сейчас наймем лодку и сядем на него. Пусть хан сам разбирается со своей женой.

– Не могу. У меня незаконченные дела в суде. Да, и что мы там будем делать? Вернемся к Хасану на остров и сдохнем от тоски. Ладно, утро вечера мудренее, я иду спать.

– Постой, – сказал Егор, – я завтра еду в Астару. Надо навестить жену. Может, привезу ее. Ты не будешь возражать?

– Мог бы и не спрашивать.

– Спасибо.

Разговор с ханом пошел совсем не так, как представлялось Али. Главной задачей было внушить ему, что предстоящий разговор с женой, это всего лишь попытка. Но хан, свирепого вида человек средних лет, сверля Али мрачным взглядом, спросил: