Барбара Вуд - Улица Райских Дев

Когда Камилия шесть лет назад вернулась из Порт-Саида и узнала о том, что случилось с Ясминой, Амира велела ей удочерить девочку. Ребенка назвали в честь святой Зейнаб, покровительницы калек. Девочку выдали за сиротку, отец которой погиб во время Шестидневной войны.

Став приемной матерью племянницы, Камилия тщательно охраняла свою репутацию, не встречалась с мужчинами, не выступала во второразрядных клубах.

Хаким Рауф стал ее менеджером и вел все ее дела. Камилия и Элис хранили тайну рождения Зейнаб, и Ясмина не знала, что у нее есть дочь. Элис хотела, чтобы Ясмина вступила в новую жизнь ничем не связанной и свободной от угрызений совести.

В машине Элис поделилась своей новостью:

– Знаете, Амира хочет, чтобы я поехала с ней в Саудовскую Аравию.

– Неужели она и вправду поедет? – воскликнула Камилия. – Всю жизнь я слышу, что она туда собирается. Но, тетя Элис, для вас это будет просто замечательно!

– Боже мой! – вскрикнула вдруг Элис. – Мне нехорошо.

– Скорее в больницу! – приказал шоферу Рауф.

– Нет! Не надо в больницу. В конце этой улицы – приемная Ибрахима, – прошептала Элис, кусая губы.

Амира подождала, пока Ибрахим кончил прием, и сказала:

– Я еду в Мекку, сын мой, и уже начинаю собираться. Ибрахим снял халат, аккуратно сложил его и с улыбкой обратился к матери:

– Я рад, что вы наконец решились. Но надеюсь, вы поедете не одна?

– Я просила Элис поехать со мной.

– И она согласилась?

– Сказала, что подумает, но мне кажется, что она согласится. Она несчастлива после отъезда Ясмины. Посещение святых мест возродит ее душу. А может быть, – добавила Амира, – и ты поедешь с нами?

Ибрахим молчал. Он думал, что после изгнания Ясмины Элис и он живут в одном доме, повседневными делами заглушая гнев и тоску, царящие в их душах. Элис пестовала свой английский садик, встречалась с несколькими друзьями-англичанами, американцами и канадцами. Ибрахим вставал до восхода солнца для утренней молитвы, завтракал, уходил в больницу, возвращался к обеду, уходил на прием частных пациентов, возвращался домой и до поздней ночи читал книги, отвечал на письма, слушал радио. И Элис, и Ибрахим подавляли этой рутиной воспоминания о том, что случилось в июне, о том ужасном дне, когда они лишились дочери.

Иногда Ибрахим вспоминал своего бывшего друга Хассана аль-Сабира. Полиция не нашла его убийцы; сообщение в газетах было лаконичным: сочли неудобным публиковать некоторые подробности – у трупа были отрезаны гениталии.

– Я не поеду с вами, мама, – ответил он Амире, – а Элис, конечно, разрешу вас сопровождать.

– Тебе хорошо было бы совершить паломничество, сын. Бог исцелит тебя.

– Нет, мама.

Он подумал о просторах Аравийской пустыни, о бескрайнем небе над ней, – да человек там ближе к Богу и может размышлять о вечности. Но разве может приблизиться к Богу он, проклявший Его? Паломничество для него будет таким же бесплодным, как пятикратные молитвы, которые он совершает по обычаю и в угоду Амире.

Медсестра Худа разложила на место инструменты и шприцы и собралась уходить. Хорошенькая и ловкая двадцатилетняя девушка вечером торопилась домой, чтобы сварить обед и накормить отца и пятерых младших братьев. Она со смехом рассказывала Ибрахиму:

– Когда я родилась, отец был очень рассержен и пригрозил матери разводом, если она не родит на следующий раз сына, – так она со страху нарожала пятерых мальчишек подряд и ни одной девочки, кроме меня.

Ибрахим спросил, кто ее отец.

– Торгует пирожками на площади, – ответила Худа. Ибрахим смутно позавидовал уличному торговцу.

В открытое окно слышался голос диктора – в кофейне напротив было включено радио. Последние русские военные советники выехали из Египта… падение цен на египетский хлопок на мировом рынке. Да, настают плохие времена, вот и лучший современный египетский писатель Нагиб Махфуз все пишет об отчаянии и смерти. Ибрахим все чаще вспоминал счастливые беспечные времена своей молодости, когда он в свите короля Фарука кочевал из казино в казино.

– Как же ты хочешь поехать, мать, – спросил он Амиру, – самолетом или пароходом?

Из соседней комнаты вышла Худа, подкрасившая губы и натянувшая облегающий свитер. Хотя на ее попечении была большая семья, девушка вела себя свободно и раскованно и даже позволяла себе немножко флиртовать с Ибрахимом.

В эту минуту открылась входная дверь и вошел Рауф, поддерживая бледную Элис.

– Что случилось? – забеспокоился Ибрахим.

– Ничего, ничего, мне просто надо скорее в дамскую комнату…

Худа приобняла Элис и увела ее. Ибрахим повернулся к Камилии:

– Ее лихорадило?

– Нет. Ночью у нее был понос.

– Мистер Рашид! – позвала Худа. – У вашей жены рвота.

Через пять минут появился Ибрахим:

– Она очень ослабла, отдыхает в соседней комнате. Сейчас я сделаю анализ.

Он вошел в маленькую лабораторию. Встревоженная Амира немного погодя заглянула в дверь; склонившийся над микроскопом Ибрахим напомнил ей Кетту, изучающую астрологические таблицы.

– Что с ней, сын?

Ибрахим ответил не сразу:

– Будем надеяться, что пищевое отравление. – Но тут он заметил маленькие, чрезвычайно быстро движущиеся запятые. – О Боже… Вибрионы холеры.

«Что же мне делать? Через три месяца я могла бы получить степень», – думала Джесмайн.

– Вы знали Хуссейна Сукри? – спросила ее однокурсница, студентка из Сирии. – Он надеялся через три месяца получить диплом инженера-химика и помогать своей семье, а теперь его выслали в Амман, с незаконченным образованием он не найдет работы.

Соединенные Штаты порвали дипломатические отношения с рядом арабских государств и студентов этих стран высылали на родину. Джесмайн еще не получила предупреждения, но это было вопросом нескольких дней или недель. Настроение полной безнадежности охватило ее, как и всех студентов-мусульман, которые должны были расплачиваться за бесконечные конфликты между Израилем и мусульманским миром.

Собрав сумочку и захватив ключи от машины, Джесмайн вошла в лифт. Торопливо выйдя на первом этаже, она столкнулась с молодым человеком – он уронил свои книги, она – сумочку.

– Извините, – огорченно сказала Джесмайн, помогая ему собрать книги; он поднял ее сумочку и спросил:

– Ведь мы с вами живем на одном этаже, почти напротив друг друга. Вы – Джесмайн?

– Да, я Джесмайн Рашид, – сказала она, узнав ярко-рыжего молодого человека, который жил с ней на одном этаже студенческого общежития.

– Удачная встреча, – улыбнулся он. – Не подвезете ли вы меня в кампус? У меня нет машины, а такой мерзкий дождь редко бывает весной в Калифорнии.

Джесмайн колебалась. Грег Ван Клерк был ее соседом в общежитии и обменивался с нею приветствиями уже целый год, но Джесмайн еще сохранила восточную привычку общаться только с родственниками-мужчинами. Подавив замешательство, она приветливо ответила:

– Пожалуйста.

– Великолепная машина, – заметил Грег Ван Керк, садясь в ее «шевроле». Джесмайн вспомнила, что он был из бедных студентов и подрабатывал здесь и там, чтобы платить за учебу. Джесмайн была обеспечена наследством английского дедушки и не испытывала материальных затруднений.

– Бисмилла! – вырвалось у Джесмайн, вынужденной остановить машину на красный свет, – времени до назначенной встречи оставалось в обрез.

– Извините? – удивился Грег Ван Керк.

– Это по-арабски.

– Ах да, мне говорили, что вы из Египта. Но внешность у вас не восточная.

Проведя год в Англии, Джесмайн по приглашению Марьям Мисрахи приехала в Калифорнию и сразу столкнулась с антиарабскими настроениями в США: антиегипетские лозунги на стенах, споры молодых Мисрахи. Джесмайн подружилась с Рашелью, но ее брат был ярый сионист, и ему неприятно было присутствие в доме египтянки.

– Наш дедушка считал себя египтянином, Харун, – раздраженно говорила Рашель.

– Я не Харун, я Аарон, – возражал он, – и мы не египтяне, а евреи.

При первой возможности Джесмайн сняла себе отдельную квартиру.

– Я думаю, вам трудно было привыкнуть здесь, – услышала она голос Грега Ван Керка, – очень уж не похоже на Египет.

– Да, пожалуй, – ответила она. Приятный голос Грега действовал на нее успокоительно, а его добродушно-веселый тон напоминал ей о том, насколько американский юноша наедине с девушкой может быть далек от мыслей о сексе.

«А в Египте, – говорила ей бабушка, – если мужчина и женщина остаются наедине, является третий—дьявол». В этой машине не было дьявола, он остался в Египте с отцовским проклятием.

«Не вспоминать, не вспоминать, – твердила себе Джесмайн. – Не думать о прошлом».

– Да, – отозвалась она Грегу. – Египет совсем не похож на Америку.

Он внимательно посмотрел на нее, любуясь ее ярко-голубыми глазами и медовыми волосами.

– Мне нравится ваш акцент, – сказал он, – в нем есть что-то английское.

– Я жила в Англии, – сказала Джесмайн, – и моя мать – англичанка.

– А что такое вы сказали по-арабски?

– Бисмилла – во имя Бога. Коран учит нас как можно чаще произносить имя Бога, чтобы Он всегда был в наших мыслях. К тому же имя Бога отгоняет злых духов.

– Вы верите в злых духов? – изумленно спросил он. Джесмайн покраснела:

– Многие египтяне верят. Грег улыбнулся:

– Значит, вы будете врачом?

– Да. Мой отец лечит бедных, которые боятся идти в больницы. Я тоже буду лечить тех, кто имел дело только со знахарями и колдунами, – они должны понять, что медицина помогает людям.

– Вы вернетесь в Египет и будете помощницей отца?

– Нет, буду работать где-нибудь еще. – Она застенчиво улыбнулась и сказала: – Я слишком много говорю?

– Вовсе нет! Мне очень интересно с вами разговаривать.

– У нас в Египте не принято, чтобы женщина разговаривала с мужчиной – не родственником. Она может погубить этим свою репутацию.

Она посмотрела через стекло на серые волны океана, вдоль которого вилось шоссе. Грег смотрел на нее с интересом, и она продолжала:

– В Америке женщина может жить самостоятельно, она не обязана выходить замуж. В Египте быть незамужней – несчастье или позор. В Калифорнии я встречала молодых девушек, которые добивались взаимности мужчины, если он им понравился. В Египте только мужчина выбирает женщину, Египет – царство мужчин.

Грег поглядел на нее сочувственно и спросил:

– И все-таки вы скучаете по своей стране?

«Как это объяснить?» – подумала Джесмайн.

Тоска по Египту была как непрестанный голод, духовный и физический. Тоска по своей культуре, когда день разбит на пять частей призывами к молитве муэдзинов, тоска по яркому, солнечному Каиру и оживленным людям, которые так непринужденно заливаются смехом или громко бранятся на улицах, собираются веселыми толпами на празднествах. Тоска по большому дому, где росли поколения Рашидов, а сейчас хлопочут и смеются тетки, племянники, двоюродные братья и сестры – такие родные по духу и образу жизни. А здесь она – обособленная единица, частица, отрезанная от тела и духа семьи, почти что призрак, почти что мертвец – согласно проклятию отца.

– Вы здесь одна? – спросил Грег. – Вся ваша семья в Египте?

Как объяснить ему, что она навсегда отторгнута от семьи, что мысль о возвращении в Египет для нее страшна, как мысль о смерти… Да, ее семья в Египте, но она исторгнута из семьи. Сын ее принадлежит Омару и Нефиссе – ему уже десять, а она ни разу не получила от него письма со словами: «Дорогая мама»… Элис сообщает ей о Мухаммеде, но фактически она потеряла сына. А как мучительна мысль о мертворожденном ребенке – прошло шесть лет, а эта боль не утихла.

– Да, моя семья в Египте, – ответила она Грегу.

Он снова с любопытством посмотрел на нее. Он давно заметил эту девушку, занимавшую лучшие комнаты на этаже и жившую без подруги. Она не ходила на вечеринки, и Грег сначала приписал ее стремление отделиться от других снобистским замашкам, потом, пару раз случайно поговорив с ней, решил, что она робкая. Теперь он считал ее не робкой, а скромной, находил в ее манере одеваться, прическе, жестах что-то монашеское – она напоминала ему сестер-учительниц в католической школе, где он учился мальчиком.

Но что-то было в ней совсем особенное, таинственное – не экзотический налет Египта, не английский акцент, а глубокая постоянная печаль. И беспечный Грег вдруг почему-то захотел сблизиться с ней, помочь ей.

– Встретимся как-нибудь вечером? – весело спросил он. – Кино, пиццерия?

Она посмотрела на него изумленно:

– Спасибо, но у меня нет времени. Я занимаюсь, чтобы поступить на медицинский факультет.

– Понимаю, – согласился Грег. – А скажите, – спросил он, неожиданно почувствовав беспокойство за судьбу этой почти незнакомой ему девушки, – вам ведь могут прислать извещение о том, что вы должны возвратиться в Египет? Многие студенты-арабы вынуждены были уехать.