Камилия ответила очень осторожно и сдержанно, стараясь не заразить дочь собственным предубеждением:

– Дело совсем не в том, доченька. Пока власти не уладят эти недоразумения между коптами и мусульманами, существует опасность. Потом все уладится, а пока лучше тебе не ходить к Анжелине. Понимаешь?

Глядя на огорченное личико дочери, Камилия обняла и сжала ее худенькие плечи.

«Бедная Зейнаб! У нее так мало друзей в школе. Глаза ее молят о любви и понимании. Мы с ней похожи, – подумала Камилия, – она подружилась с христианкой, а я влюбилась в еврея».

– Давай-ка, дочка, поедем есть пирожные в кафе «Гроппи». Сейчас вот заедем в одно место – и сразу туда! Ладно?

– Это будет чудесно, – грустно согласилась Зейнаб и замолчала. «Ну, зачем же думать обо всех плохо? – думала она. – Те христиане, которые обидели дядю Хакима, – плохие, а Анжелина и ее брат – хорошие. Мне так хочется побывать у них в гостях! Мама не позволила, но если я пойду, а она не будет знать об этом, то и не рассердится».

Большая машина въехала в узкую улочку. Шофер ловко объехал тележку с апельсинами, запряженную осликом, и остановился на некотором расстоянии от входа в редакцию.

Анжелина помедлила. Она приехала по делу – статья Дахибы, которую она привезла для газеты Якуба Мансура, поможет защите прав угнетенных женщин. Но Камилия знала, что она приехала встретиться с ним. Сердце ее замирало.

– Оставайтесь возле машины, Радван, – сказала Камилия телохранителю. Он посмотрел на хозяйку встревоженно и недовольно. Все прохожие оборачивались на вышедшую из машины высокую женщину в дорогом европейском платье и туфлях на высоких каблуках, с облаком пышных темных волос и алыми губами.

Войдя в помещение редакции, Камилия увидела, что разбитое окно по-прежнему закрыто фанерой, но с тревогой заметила и следы нового вторжения – дверь висела на петлях; столы были искромсаны топором, повсюду валялись бумаги, залитые черной краской.

Она прошла в смежную маленькую комнату, там за письменным столом сидел Якуб Мансур. Он радостно воскликнул:

– Мисс Рашид!

– Вы не пострадали? Кто это сделал – копты? – встревоженно спросила она.

Он пожал плечами:

– Может быть, и копты. На меня имеют зуб и они, и мусульмане. На этот раз они добились своего, на некоторое время, во всяком случае, – унесли досье и пишущие машинки.

Камилия побледнела от гнева—сначала дядя Хаким, потом Мансур. Нет, она не позволит Зейнаб общаться с этими христианскими извергами.

– Конечно, вы должны на время прервать издание газеты, – сказала она. – Ваша жизнь в опасности. Подумайте о своей жене и детях.

– Детей нет, – сказал он. – Я не женат. – Он смотрел на нее, поправляя очки, и как будто не верил, что видит ее перед собой.

Камилия, не глядя на него, уставилась на портрет президента Саадата на стене. «Непредсказуемы пути Бога, – думала она. – Только что я поняла, что Зейнаб нужен отец, и вот что-то происходит между мной и этим человеком». Она взглянула на Мансура и увидела, что на его рубашке оторвана пуговица. Хотела бы она выйти замуж за этого человека? Да. Да. За него, а не за одного из саудовских принцев и каирских богачей, которые подступались к «божественной Камилии».

– Я не оставлю свою работу, мисс Рашид, – сказал Мансур. – Я люблю Египет. Это была великая страна, и она еще будет великой. Если ваш ребенок стал неуправляемым, вы ведь не бросите его, правда? Даже если он поднимет на вас руку… Вы останетесь с ним и сделаете все, чтобы вырастить его хорошим человеком. Так и с родиной… – Он поднял стул, чтобы поставить его рядом с Камилией, увидел, что у него сломана ножка, и оглянулся, не зная, куда бы предложить ей сесть. – Я журналист, мисс Рашид. Я работал в одной из крупных каирских газет, но там приходилось писать по заказу. Мне говорили, о чем надо писать, а о чем писать не следует. Но есть вещи, о которых я обязан написать! – Он смотрел на нее решительным, требовательным взглядом. – Я знаю, что вы меня понимаете. Ваше эссе должны были прочитать в Египте, хоть вам не удалось его напечатать в нашей стране! И я решил опубликовать его в своей газете.

– Подвергая себя опасности? – прошептала она.

В маленькой комнатке, где все было перевернуто вверх дном, он стоял рядом с ней, так близко.

– К чему мне жизнь, если я откажусь от своих убеждений? Я буду следовать им, пока я могу писать и пишущая машинка есть под рукой. Я не отступлюсь.

– Тогда я помогу вам, – вздохнула она. – Я знаю, что ваша газета существует на пожертвования. Я сделаю большое пожертвование, и вы сможете продолжить свою работу.

Глаза их встретились, и на минуту шумный многолюдный город перестал существовать для двух его обитателей.

– Но как я принимаю гостью! – опомнился он. – Сейчас я распоряжусь насчет чая.

Он протянул к ней руку, чтобы провести ее в первую комнату, манжет рубашки поднялся, и она увидела на запястье Мансура какое-то темное пятно.

– Что это? – встревоженно спросила она. – Вас ударили?

Но вдруг она разглядела, что это не синяк, а татуировка, и замерла, не в силах отвести глаз от синего рисунка. Это был коптский крест.

Амира не хотела этого делать, но другого выхода не было. Из-под белых одежд паломницы, предназначенных для ее путешествия в Мекку, она достала шкатулку с инкрустацией слоновой костью на крышке: это была надпись «Аллаху прощающему, милосердному».

Но последнее время Бог не проявлял милосердия к семье Рашидов. Худа, жена Ибрахима, родила не сына, а пятую дочь, а у Фадиллы был выкидыш. Амире не удавалось найти ни второй жены для Ибрахима, ни подходящего жениха для Камилии. И главная забота – доходы Ибрахима уменьшились, и он решил сдать половину дома Рашидов, оставив другую половину для семьи.

Этого Амира не могла допустить, – она сама раздобудет денег, не допустит, чтобы в доме поселились чужие.

В маленькой, с изысканным вкусом обставленной гостиной, где Рашиды принимали особо почетных посетителей, Амира накрыла столик, поставив медный кофейник и блюдо со сладостями и фруктами. Она услышала внизу звонок, и через минуту слуга ввел посетителя, вышел и закрыл дверь.

Амира пристально глядела на гостя: человек лет пятидесяти, в превосходно сшитом костюме, с чертами лица, напоминающими президента Насера: крупным носом и решительно очерченной челюстью. «Богатый, – решила она, – очень богатый и благополучный».

– Милость Господа и мир да пребудут с вами, мистер Фахед, – сказала она приветливо. – Ваше посещение – честь моему дому.

– И с вами милость и благословение Бога да пребудут, – ответил он, садясь против нее за маленький столик. – Честь оказали мне, саида.

Она налила ему кофе и протянула поднос со сладостями. Амира узнала о Набиле эль-Фахеде от миссис Абдель Рахман, которая купила у него антикварную мебель – софу и кресло. Он считался лучшим знатоком антиквариата в Каире, экспертом высшего класса по старинным драгоценностям, и славился добросовестностью и честностью в сделках. И Амира, придя в отчаяние от перспективы сдачи внаем части особняка Рашидов, решила продать фамильные драгоценности, в том числе кольцо античной работы, которое Андреас Скаурас подарил ей в знак своей любви.

– Скоро задует хамсин, – начала беседу Амира.

– Действительно так, саида, – отозвался гость, отпивая глоток сладкого кофе и откусывая кусочек ароматной пахлавы.

– В дом нанесет песку и грязи, – вздохнула она.

– Да, хамсин – бедствие для хозяек дома, – посочувствовал он. Профессиональный оценщик, Набиль эль-Фахед с одного взгляда оценил и сидящую перед ним в богатом парчовом кресле красивую немолодую женщину с величественной осанкой. Одета строго и со вкусом, драгоценные украшения выбраны тщательно и с чувством меры. Фахед признал в Амире женщину из поколения гаремов и покрывал, знатного старинного рода, с чертами благородства, силы и ума. Любитель старины, Фахед в глубине души печалился о том, что это поколение уходит в прошлое.

Он увидел на стене портрет короля Фарука, изображенного рядом с молодым мужчиной, – наверное, сыном хозяйки дома. Фахед догадывался, что его пригласили для оценки драгоценностей, которые хотят продать, и мысленно потирал руки, догадываясь, что в таком доме ему покажут подлинные диковинки – может быть, даже что-то из королевских драгоценностей. Цена на старинные ювелирные изделия за последнее время взлетела до небес, каждый коллекционер стремился приобрести скудные остатки скандального и роскошного прошлого. Скрывая свое нетерпение, Фахед, согласно этикету, продолжал вести с хозяйкой легкую беседу – приступать прямо к делу считалось неприличным. Чистя апельсин, он окинул взглядом фотографии на стене и, увидев портрет Камилии, изумленно воскликнул:

– Аль хамду лилла! Тысяча извинений, саида, эта женщина – ваша родственница?

– Это моя внучка, – с гордостью ответила Амира. Он покачал головой:

– Великое сияние озарило вашу семью, саида. Амира подняла брови:

– Вы видели ее танцы?

– Бог послал мне это счастье, саида. Я восхищаюсь ее танцами. Прекрасен танец солнечных бликов на Ниле, танец птиц в облаках, но танцы Камилии несравненны.

«Он назвал ее Камилией», – недовольно подумала Амира.

– Я слышал, – продолжал Фахед, – что ее муж погиб в Шестидневной войне – он, конечно, в раю. И оставил Камилию с ребенком.

– Да, Зейнаб – хорошее дитя, благодарение Богу, – сдержанно отозвалась Амира. Она была поставлена в тупик неожиданным отклонением гостя от этикетной беседы. Разговор о Камилии нарушал задуманный ход встречи.

– Я очень давно мечтаю встретиться с ней, но никто из моих знакомых не мог представить меня. Я хотел быть представленным по всем правилам, чтобы не оскорбить ее.

Амира удивленно моргнула. Неужели он имеет в виду… Желая проверить свою догадку, она непринужденно улыбнулась и заметила:

– У вашей жены хороший характер, мистер Фахед, если вы восхищаетесь другими женщинами, не опасаясь ее ревности.

– У моей жены прекрасный характер, саида, но она мне уже не жена. Я с ней развелся пять лет назад. У меня восемь детей, и все они живут самостоятельно. Я наслаждаюсь покоем и коллекционирую древности. Здоровье у меня превосходное, я богат и детей своих обеспечил. – Он поставил на блюдце пустую чашку и недоуменно покачал головой. – Я удивляюсь, саида, почему ваша красавица внучка не выходит снова замуж.

Амира поняла, что ее догадка была верной – мистер Фахед завел речь о сватовстве. Она перечисляла в уме все несомненные достоинства неожиданного жениха: не женат, не желает детей от новой жены – у него уже их восемь, здоров, материально обеспечен, даже, наверное, очень богат – и увлечен Камилией. Все же она возразила:

– Мужчины могут восхищаться танцовщицей, мистер Фахед, но немногие захотят жениться на ней.

– Глупая слабость ревнивцев, саида! Клянусь Пророком, да сопутствует ему Божья милость, я не таков! Когда я владею чем-то прекрасным, я счастлив показать это миру!

Амира, улыбаясь, подвинула к себе кофейник, мысленно отметив еще два достоинства мистера Фахеда: он не ревнив и он позволит Камилии продолжать карьеру танцовщицы.

Он поднял глаза на фотографию Камилии и добавил:

– Конечно, такая красавица с безупречной репутацией, вдова героя, достойна самого высокого выкупа за невесту.

Амира налила кофе в прозрачные китайские чашечки и подумала: «И последнее – он хорошо заплатит».

Она задвинула под атласную подушечку кресла шкатулку с драгоценностями и сказала:

– Мистер Фахед, если вы желаете, я буду иметь удовольствие представить вас своей внучке…

Якуб смотрел в растерянное лицо Камилии.

– Разве вы не знали, что я христианин? Они все еще стояли в маленькой комнате.

– Я… думала, что вы еврей.

– Разве это имеет для вас значение? Она помедлила, потом ответила:

– Нет… конечно, нет. Я ведь пришла по делу.

– По делу?

Дрожащей рукой Камилия вынула из сумочки листки:

– Вот. Моя тетя хочет, чтобы вы это напечатали, если подойдет для вашей газеты.

Она не подняла на него взгляд и поэтому не увидела в его глазах разочарование.

– Я с удовольствием прочту.

Камилия передала ему листки и отвернулась, не в силах осознать факт, что Якуб Мансур – собрат ненавистников, пытавшихся убить дядю Хакима.

– Это прекрасно написано! – воскликнул он и начал читать вслух первый листок: – «Женщины не хотят ниспровергнуть святой закон Корана, мы хотим уничтожить несправедливость, которая творится вне рамок святого закона. За женщинами должно быть признано право требовать от мужа, чтобы он сообщал первой жене, что он решил взять вторую; чтобы жена в этом случае имела право потребовать развод; чтобы муж сообщал жене, что хочет развестись с ней, а не оформлял развод за ее спиной, как это обычно делается. Мы требуем положить конец жестокому обычаю обрезания девочек». Якуб прервал чтение и посмотрел на Камилию: