Барбара Вуд - Улица Райских Дев

– Мама, – сказал Ибрахим, садясь рядом с ней на скамейку, – моя дочь принадлежит к новому поколению женщин. Я их не понимаю, но слышу, что они обрели свой голос.

– Сын мой, почему ты боялся рассказать мне о ее статьях? Я – из поколения бессловесных женщин, меня считали вещью, и я горжусь смелостью моей дочери и внучки. Узнал ты о том человеке, которого арестовали вместе с Камилией?

– Нет еще, мама.

– Найди его. Надо узнать, что с ним.

Дахибу и Камилию пробудило от дневного сна в жаркое время сиесты звяканье ключей в коридоре и звук шагов у дверей камеры. Обитательницы камеры встревоженно зашевелились: когда камеру открывали не в положенный час еды или прогулки, это сулило недоброе. Одну из заключенных могли увести неизвестно куда, и она исчезала бесследно. Дверь открылась, и надзирательница в форменной одежде, грузная женщина, похожая на пожилую крестьянку, выкрикнула, обращаясь к Камилии и Дахибе:

– Вы две! На выход!

Дахиба взяла Камилию за руку, они вышли из камеры и пошли вслед за надзирательницей в конец коридора, где она открыла ключом дверь и ввела их в камеру на четверых человек, где стояли только две опрятно постеленные кровати, столик и стулья.

– Теперь вы будете здесь, – сказала надзирательница.

– Камилия, наша семья нашла нас! – воскликнула Дахиба. Через пять минут в камеру внесли корзины с провизией и бельем; там были еще письменные принадлежности, бумага и Коран. В Коран было вложено письмо от Ибрахима и конверт, наполненный банкнотами в десять и пятьдесят пиастров. Дахиба вынула из корзины с едой большую плоскую лепешку, кусок сыра, жареного цыпленка и немного фруктов и, сунув надзирательнице бумажку в пятьдесят пиастров, попросила ее:

– Отнесите, пожалуйста, корзину в нашу прежнюю камеру – пусть наши соседки все это съедят. И передайте нашей семье, что мы здоровы.

Потом они читали письмо Ибрахима, который сообщал, что Хаким в тюрьме чувствует себя хорошо и что адвокат Шукри хлопочет о его освобождении.

О Якубе Мансуре известий не было.

Все родные дежурили у тюрьмы, каждый день просиживая у ворот до захода солнца, но Камилию и Дахибу не выпускали, и не было надежды даже на свидания. Ибрахиму и Амире каким-то чудом удалось добиться встречи с представителем тюремной администрации, но дело ограничилось вежливой беседой и любезными извинениями:

– Свидания с политическими заключенными запрещены.

Записки от Камилии и Дахибы и для них передавались, также каждый день передавалась свежая еда, – это стоило немалых денег – надо было вручать бакшиш десяткам людей.

Ибрахим и Омар продолжали хлопоты, обходя правительственные офисы, встречаясь с влиятельными людьми в кофейнях и у них дома. Затруднение состояло в том, что Камилия и Дахиба были не уголовными, а политическими заключенными, а в таком случае ходатайства были небезопасны. Один адвокат, хлопотавший за политзаключенного, сам попал в тюрьму. Так что знакомые, которые могли бы помочь, стесняясь отказать Ибрахиму, говорили ему: «Бокра – завтра увидим», «Ма'алеша – все уладится» или фаталистически возглашали: «Иншалла – Все в Божьей воле».

Даже Набиль эль-Фахед, богатый антиквар с влиятельными знакомствами, предпочел скрыться из виду.

Амира призвала женщин к молитве. Расстелив молитвенные коврики на мостовой перед стенами тюрьмы, двадцать шесть женщин рода Рашидов, встав на колени, простирались ниц и повторяли слова Корана. Двадцать шесть женщин в возрасте от двенадцати до восьмидесяти лет, одетые в исламскую одежду, мелаи, платья или юбки с блузами, одна – старшая дочь Омара от Налы – в джинсах. Окончив молитву, они раскрыли зонтики – защита от жестокого солнца октября – и вернулись в машины, припаркованные у тюремной стоянки, к рукоделию или книгам, – так семья Рашидов проводила целые дни. Амира сидела в привезенном для нее складном кресле, когда к тюрьме подъехал Ибрахим. Выйдя из машины, он подошел к матери:

– Мать, я только что узнал, где находится Якуб Мансур, – сказал он тихим голосом, чтобы остальные не могли услышать. – Это старая тюрьма за пределами города, та, где меня держали в 1952-м.

Амира встала и подала руку сыну.

– Поедем к нему, – сказала она.

Камилия заболела. Она лежала на кровати, выдерживая приступы неукротимой рвоты. Обе женщины с ужасом думали о холере.

– Но почему заболела я одна? Так при холере не бывает.

– Ты могла съесть что-то, чего не ела я, – возразила Дахиба.

– Но ведь нам посылают свежую еду!

– А у надзирательницы грязные руки. Или ты съела что-то слишком острое.

Настроение было безотрадное. Камилия снова согнулась в приступе рвоты.

– Придется позвать врача, – в отчаянии воскликнула Дахиба и застучала в окошечко, вызывая надзирательницу. Та теперь являлась к богатым арестанткам незамедлительно, рассчитывая на хороший бакшиш. Узнав, в чем дело, она покачала головой и сказала:

– Доктор важный человек, он не ходит по камерам. Но я могу отвести ее к больницу.

Она взяла Камилию за руку и вывела за дверь, оттолкнув Дахибу:

– А вам нельзя.

«В особых случаях» начальник мужской тюрьмы на улице Исмаилия иногда разрешал свидания политическим заключенным, и за весьма щедрую мзду он разрешил Ибрахиму и Амире свидание с Якубом Мансуром.

Амира сказала сыну, что хочет увидеться с этим человеком наедине, и Ибрахим остался в кабинете администратора. Амира вошла в другую комнату, где были столы и стулья и арабские надписи на стенах, которые она не могла прочитать.

Ввели бледного человека в рваной одежде, сильно прихрамывающего. У Амиры замерло сердце. Возлюбленный ее любимой внучки!

Лицо Мансура было покрыто ссадинами, некоторые уже загноились. Когда он заговорил, она увидела, что у него выбиты два зуба.

– Саида Амира, – сказал он хриплым голосом, – благословение Божье да сопутствует вам. Ваш приход – большая честь для меня.

– Вы знаете меня? – спросила она.

– Да, я знаю вас, саида. Камилия говорила мне о вас. И она похожа на вас – такой же властный, прямой взгляд. – Он понял, что смотрит на нее прищурившись, и извинился: – Простите меня за неучтивость, саида. Они разбили мои очки.

– Как ужасно они с вами обошлись!

– Простите меня, а как Камилия? Что вы знаете о ней? Освободят ее?

– Моя внучка – в тюрьме Эль-Канатир. Мы добиваемся ее освобождения.

– Как они с ней обращаются?

– Она пишет, что хорошо.

В голосе Якуба Мансура Амира услышала искреннее беспокойство за Камилию, его мягкие манеры и душевное спокойствие импонировали ей, в глазах этого человека, подвергшегося пыткам, светилась доброта. Она увидела воспаленный кружок на его запястье… наверное, прижигали зажженной сигаретой – Амира слышала о таких пытках. Вокруг багрового пятна виднелись следы татуировки.

– Ваша внучка – смелая и умная женщина, саида, – сказал Якуб Мансур. – Она хочет уничтожить несправедливость, царящую в мире. Она не могла молчать, хотя знала, что подвергает себя опасности. Я люблю вашу внучку, саида. Мы с Камилией хотим пожениться. Как только…

– Вы хотите предложить моей внучке жизнь, полную опасностей, постоянного страха, беспокойства? К тому же вы ведь – христианин, мистер Мансур, а моя внучка – мусульманка.

– Я знаю, что ваш сын женился на христианке.

– Да, это так.

Он поднял голову и посмотрел на нее грустными, близорукими глазами.

– Ваш Пророк Мухаммед, саида, говорит об Иисусе Христе в Коране. Он рассказывает о непорочном зачатии Девы Марии, Богоматери. Если вы верите своей Священной книге, Корану, то вы должна знать, что Мухаммед верил в пришествие Мессии – Христа.

Она помолчала, прислушиваясь к звукам, наполняющим тюрьму, – звон ключей, шаги, отдаленный крик. Потом Амира посмотрела в глаза Мансура и сказала:

– Вы правы, мистер Мансур.

Взволнованная Дахиба мерила шагами маленькую камеру– Камилия еще не вернулась.

За дверью раздался звон ключей, и вошла надзирательница, но не та, что повела в больницу Камилию, а другая.

– Что с моей племянницей? – нетерпеливо воскликнула Дахиба.

– Собирайте вещи, – флегматично ответила женщина в форменной одежде.

– Куда меня переводят?

– Никуда не переводят. Вас освобождают.

– Как? Я арестована по приказу президента Саадата! Женщина воззрилась на нее удивленно.

– Да вы ничего не знаете! Президент Саадат убит пять дней назад. Вас освобождают по приказу президента Мубарака. Он объявил амнистию всем политическим заключенным.

Дахиба поспешно собрала вещи – ведь настроения президентов быстро меняются – и столкнулась в дверях с Камилией.

– Тебя отпустили из больницы? Слава Аллаху. Что сказал доктор?

Камилия уставилась на узел в руках Дахибы.

– Зачем это, тетя?

– Нас выпускают! Идем скорее, а то еще окажется, что это ошибка!

Вся семья ждала у ворот тюрьмы. Апофеоз трехнедельного ежедневного ожидания разрешился восторженными криками, слезами и объятиями.

– Хаким! – вскричала Дахиба с радостными слезами на глазах.

Амира обняла Камилию, шепча: «Хвала милосердному Аллаху». Потом к матери кинулась Зейнаб, но Дахиба остановила ее:

– Постой! Не подходи пока к маме! Она больна, ее сначала надо показать доктору!

– Нет, я здорова! – восторженно воскликнула Камилия. – Я беременна! Умма, врачи ошиблись – у меня будет ребенок!

Толпа женщин оцепенела, все глаза устремились на Амиру. Она подошла к Камилии, обняла ее и прошептала:

– Да будет воля Бога, внучка моего сердца! Он каждому назначает судьбу, да будет так!

– Умма, ты знаешь, Якуб Мансур…

К тюрьме подъехала машина Ибрахима, и вслед за ним из машины вышел похудевший, с отросшей бородой Якуб Мансур, и Камилия кинулась к нему, смеясь и плача:

– Ты здесь! Какое счастье!

– Если бы твой отец не вызволил меня из тюрьмы, я бы погиб…

– Мы поженимся, умма! Мы поженимся! – закричала Камилия.

Все начали поздравлять ее и Мансура, а Амира, снова нежно обняв Камилию, думала о второй своей внучке Ясмине и желала ей тоже обрести счастье и любовь.

Новенькая «тойота лендкрузер» лихо катила по пыльной улице, тянущейся вдоль канала, распугивая коз и кур и поднимая облако красной пыли. Женщины, отполоскавшие белье, с мокрыми узлами на головах оборачивались на знакомую машину с блестящей дощечкой организации Тревертонского фонда на дверце. «Да он может разбить машину доктора», – думали они, глядя на беспечную улыбку ливийца Насра, сидевшего за рулем «тойоты».

Доктор Деклин Коннор, принимавший больных на веранде небольшого помещения клиники, услышав шум подъезжавшей машины, поднял голову – он как раз кончил бинтовать ногу больного. «Тойота», взревев, остановилась около них, и осыпанный пылью из-под ее колес феллах воскликнул:

– Бог велик! Этот парень, видно, торопится попасть в рай! Отчаянный у вас помощник, уважаемый доктор!

– Самолет сейчас прибудет, саид! – прокричал из машины Наср. Черное, потное лицо его блестело на солнце.

– Тогда давай скорее на взлетную полосу, Наср! Чтобы никто не притронулся к грузу!

Наср нажал на стартер, и «тойота» понеслась по пыльной дороге.

– Ну, все в порядке, Мухаммед, – сказал Коннор больному. – Не занеси грязь под повязку. – Он зашел в дом надеть шляпу, которая висела на гвоздике у календаря, и машинально взглянул на крестик, отмечавший дату его отъезда. Ровно через три месяца он навсегда распрощается с Египтом – и с медициной тоже.

Обойдя дом, он подошел к другому «лендкрузеру» и сел в машину. Феллах, который прихромал вслед за ним, закричал с широкой улыбкой:

– Вы ждете сегодня нового помощника, доктор? Наверное, прилетит медсестра, красивая и толстая.

Коннор засмеялся и покачал головой:

– Нет, хватит с меня медсестер. Слишком они соблазнительны, эти красотки. Я жду помощника-доктора. Свою замену. Он будет здесь работать, когда я уеду.

Джесмайн чувствовала слабость и тошноту после болтанки в самолете, а может быть, это снова был приступ малярии. Врач предупредил ее, что она слишком рано отправляется в путешествие. Но она не хотела упустить случая. Встретиться с доктором Коннором, работать с ним – это давно была ее тайная мечта, с тех самых пор, когда она начала работать при медицинской организации Тревертонского фонда. И вот такой случай выпал – Кон-нору срочно был нужен помощник, и Джесмайн прилетела в Верхний Египет, нарушив данное самой себе обещание– никогда не возвращаться в свою страну.

Так странно было лететь в современном самолете над зелеными полями, где буйволы, с надетыми им заслонками на глазах – чтобы избежать головокружения, – вертели вечные водяные колеса. Над этой древней и вечной страной, над деревенскими домиками, крошечными куполами и минаретами мечетей надо лететь на сказочном ковре-самолете…