― Я веду к тому, что только дураку ты можешь не понравиться, но у меня правда нет времени на отношения и свидания.

Вишня послушно кивнула. Само понимание.

― Хорошо. Ещё что-то? Нет? Тогда можно я продолжу? Скоро придут родители и по головке за этот свинарник нас не погладят.

Исаеву ничего не оставалось, кроме как отступить. Багрова только краем глаза видела, как он подцепил ногой подпирающий обувную тумбу скейт (а она и не заметила его). Хлопнула входная дверь. Вишня бросила мусорный мешок под ноги и понуро шлёпнулась в кресло.

― Ещё дуешься? ― Полина смачно прицыкнула, вытаскивая что-то, что застряло между зубов. По всей видимости, оливка.

В ответ отрицательно покачали головой.

― А что тогда? Боишься, что предки накажут? ― наивно предположила Бабочка, ободряюще кладя миниатюрную ручку ей на плечо. ― Я помогу всё прибрать!

Вишня благодарно погладила её тонкие пальчики. Идеальный маникюр, бархатная кожа ― эти руки не знали ни хлорки, ни чистки картофеля, ни мытья посуды. Интересно, они тряпку хотя бы в руках держали когда-нибудь?

― Да не. Тут вообще не в этом дело, ― осенило Абрамову. Она даже вперед подалась, роняя тетрадку с колен. ― Эта клуша втюхаться в него умудрилась. Во даёт. И ты туда же. Я думала, хоть ты умнее.

― В кого? В Марка? ― не поняла Бабочка.

― Нет, блин, в Веню! ― фыркнула Полина, но заметив расширившиеся зрачки блондинки пожалела светловолосую головку. ― Да в Исаева, в Исаева! Не тупи, насекомое.

― Почему насекомое? ― в кукольных глазах медленно созревали слезинки. ― Почему ты такая злая? Я ведь тебя не обижаю.

Полина закатила глаза. Господи, боже, дай всем терпения.

― Дура! Бабочка ― это насекомое. Сама ж назвалась.

― А если точнее бабочки относятся к классу насекомые, типу членистоногие, отряду чешуекрылые, ― назидательно вскинул перст Веня.

― Ок, ― Абрамова не сопротивлялась. ― Отныне только членистоногой и буду её называть.

― Никогда не слышал фразу: язык мой ― враг мой, ― хмыкнул Костя, дружелюбно похлопав по спине сконфуженного Вениамина.

В замочной скважине входной двери заскрипел ключ.

― Чего дверь не закрывае… ― Багровы старшие замерли на пороге, разглядывая творящийся в доме хаос и непонятные лица, толпящиеся в их гостиной.

― Всё как в детской книжке: «просто приходил Сережка, мы поиграли с ним немножко», ― вздохнул папа, скидывая с себя ботинки и расстёгивая пуговицы классического пиджака.

― И кто из вас двоих такая хрюня? ― грозной тучей сложила руки на груди мама.

Вишня и Костя одновременно ткнули друг в друга пальцем.

― Это он.

― Это она.

― Кто бы сомнева… ― папа брезгливо приподнял ногу, отковыривая от носка растаявшую шоколадку, на которую он только что наступил. Не получилось. Пришлось стаскивать носок с ноги. ― А я ведь предлагал завести собак, ― укоризненно бросил он жене. ― А ты всё: дети, дети!

На него строго зыркнули исподлобья и дальнейших рассуждений не последовало. Сразу видно, кто в доме хозяин. Мать семейства требовательно щёлкнула пальцами, привлекая внимание Кости.

― У тебя десять минут, чтобы вылизать тут всё до блеска.

Вишня довольно хихикнула.

― Лошара.

― Почему я сразу? ― возмутился тот, корча из себя великого обиженного.

Красивая женщина в брючном костюме без особой радости сняла с полки торчащий между декоративными вазочками и свечами тапок.

― Потому что в нашем доме главная неряха ты. Если есть сомнения, зайди в свою свалку, которую ты называешь комнатой.

Вишня снова хихикнула.

― Туда сунет нос только тот, кто не боится подцепить чуму и блох.

― Клевета! Протестую! ― в неё был метко пущен скомканный кардиган Бабочки. Та только и успела пискнуть, что это кашемир. ― А Вишня тискалась с парнем в закрытой комнате! ― с готовностью наябедничал Костя, которому хотелось хоть какой-то справедливости.

― Совсем офонарел, придурок? ― вспылила сестрица, швыряя в отместку всё тот же бедный кардиган. ― Никто не тискался.

― А этого я не знаю. Двери же были закрыты.

Вишня не осталась в долгу.

― Папа, а ты знаешь, что это Костя вылакал тот виски, который подарили тебе в офисе!

― Ах, так!? А помните она в прошлом году типа оставалась ночевать у Машки? А вы знаете, что нифига по… ― брат не договорил, потому что хрупкая девичья фигура налетела на него ласточкой. Завязалась потасовка.

― Стукач! ― пинала его ногами и руками Вишня, начиная хрипеть. Костя слишком сильно стискивал ей горло. Вслепую удалось с силой наступить ему на ногу.

― От стукачки слышу.

― Ты первый начал!

― А кто из нас серьёзный и ответственный?

― Я младше. Мне положено быть глупой!

В процессе перебранки только и сверкал клубок обнявшихся тел. В какой-то момент они запнулись об ножку дивана и грохнулись на пол. Послышалось скуление.

― И это взрослые совершеннолетние люди, ― папа семейства как ни в чём не бывало переступил через валяющихся деток и направился в ванную.

Его супруга к этому моменту уже крутилась в зоне кухни, с ужасом разглядывая гору посуды. Судя по всему, подобные спектакли для них были делом привычным. Зато для остальных сегодня состоялась премьера.

― Как славно, что мои идиоты-предки не дали другого потомства. Ничего хорошего у них бы всё равно не получилось, а такого же дебила я бы просто не пережила, ― со взглядом Винни Пуха, которому подали на стол жареного Пятачка с яблоком во рту, скривилась Полина.

Голова Кости показалась из-за высокой спинки.

― Как это? ― обиделся он. ― А как же я?

― А что ты?

― Теперь у тебя есть я. Так просто ты от меня не отделаешься.

― Вот счастье-то, ― фыркнула Абрамова, но фыркнула слишком уж наигранно.

Чего греха таить: ей нравилось подобное внимание к своей персоне, по меньшей мере, потому что им не так часто её баловали. И да, может, Костя и вёл себя легкомысленным клоуном, однако вроде как был не самым плохим вариантом. Ну и умел быть серьёзным, если нужно…

Вон, взять хоть то, как он в следующие несколько минут начал представлять Полину матери. Не абы что, а «моя невеста». Абрамова, конечно, не могла удержаться от резких словечек на подобное заявление и резонно заметила, что в таком случае разрывает помолвку и мысленно швыряет ему под ноги кольцо, которого нет. На что Костя сделал движение словно ловит его в полёте, чуть поплевав, протирает украшение об футболку и галантно протягивает обратно.

Мама на новость о будущей женитьбе сына отреагировала спокойно. И на его избранницу тоже. О Полине родители уже были наслышаны от Вишни, так что ни пирсинг, ни септум, ни острый язычок её не напугали.

Ну или же она попросту пока не воспринимала новость всерьёз. Типа что взять с молодёжи? У них же сегодня одно на уме, завтра другое ― так чего париться раньше времени? Утро вечера мудренее и всякое такое.

Пока Костя делился планами на будущее, а Бабочка и Веня помогали пробираться, Вишня оставалась лежать на полу, удачно укрытая от всех громоздким диваном. Задумчивая и печальная…

Ей было как никогда грустно, хотя точной причины шкрябающего внутри разочарования она назвать бы не смогла. Странное ощущение. Наверное, Полина права. Марк ей нравился, а потому подобный категоричный отказ задевал самолюбие. Ладно. Ничего. Переживёт.

Уж бегать за ним, как бегают Кира и Оля (та робкая брюнетка, мнущая рукава и подолы юбок) она точно не будет. Гордость не позволит. К счастью или несчастью, тут уж сам чёрт разберёт. Так что раз Исаев не хочет отношений, ради бога. Навязываться Вишня не будет.

То, что выбранная тактика верна, она поняла уже буквально на следующий день и убедилась окончательно в пятницу. Не зря же древняя женская истина гласит: хочешь добиться парня ― сделай вид, что тебе на него наплевать. Вот и не верь после этого народным мудростям.

Глава 7. Ярмарка


Началось всё с самого утра, когда опоздавший Марк, преподнеся в дар Вадиму Георгиевичу очередной зелёный чай (опоздания у Исаева являлись явлением не просто частым, а каждодневным, как обнаружилось за прошедшие недели) взглядом поздоровался с Вишней проходя к своему месту, на что та сделала немыслимое ― абсолютно незаинтересованно отвела глаза. Кира чуть стразами на маникюре не подавилась, пока обгрызала нарощенные ногти.

Марк, видимо, намёк понял и в течение дня попыток заговорить не предпринимал, тем более что во второй половине дня вообще исчез. Как разнюхала Бабочка, ушёл с последних уроков по личным причинам. В общем, четверг выдался… неопределённым.

Пятница немного всё прояснила. Во всяком случае, первым сдался Исаев, подсев к ребятам за обедом.

― Так, ― скейт лег поверх тетради, в которой Вишня строчила заданное им эссе по «Гранатовому Браслету». Марк уселся спиной к столешнице. ― Как понимаю, мы теперь играем в молчанку?

― С чего ты взял? ― спросила та, сдвигая помеху и продолжая писать.

Исаев тормознул её руку.

― «Желтков жалкий неудачник, унижающийся перед той, кто этого не достойна. По-моему мнению, какая бы сильная любовь не была, топтать свою гордость ― удел слабых. И только слабые могут покончить жизнь самоубийством по столь глупой причине…» ― прочитал он и хмыкнул, не сдержав насмешки. ― Ну хотя бы по тому, что ты смешала бедного влюблённого чиновника с грязью.

― А что не так? Один ― тряпка, другая дура набитая. Прочухалась только когда стало слишком поздно.

― В том и главная трагедия рассказа ― неразделённая любовь.

― Тупые люди ― вот главная трагедия. Любовь тут ни при чём, ― захлопнув тетрадь, Вишня встала из-за стола и, бросив сидящей напротив Бабочке короткое: я на геометрию, ушла.

Марк невесело проводил удаляющуюся фигуру.

― Неужели я настолько провинился?

― Не знаю. Я ничего не знаю. Отстань, ― Лена поспешно сгребла пустые тарелки на поднос, вскочила и пулей полетела к школе.

Бабочку пожирали двойственные чувства: как человек, который катастрофически не умел хранить секреты ей просто до зуда в одном месте хотелось рассказать Исаеву о том, что Вишня в него влюбилась.

Однако, как та, у кого впервые за многие годы появилась настоящая подруга, которая по-настоящему дружила с ней, а не использовала в корыстных целях, как остальные, Лена понимала, что нельзя сдавать близких. Держаться было тяжело, но пока получалось.

Исаев бросил вопросительный взгляд на одиноко оставшегося за столиком Веню. Уже даже не возмущающимся по поводу личного пространства. Собака Павлова выполнила задание и получила заветный кусок мяса. Ну в смысле, привычка ― дело такое.

― Даже не спрашивай, ― укрывшись за книгой категорично замотал головой Вениамин, чувствуя, как пристальным взором прожигают толстую обложку.

― А хвалённая мужская солидарность?

― Полина сказала, что разобьёт мои, цитирую, «яйца Фаберже» если я открою рот. А я весьма ценю свои Фаберже, так что прошу прощения.

― Потрясающе.

Марк, конечно, озадачился. Вроде как ничего плохого не делал, но все вдруг ополчились против него. Он бы ещё мог понять всеобщее негодование, если бы ну… допустим, повалил тогда Вишню на кровать и ну… взял силой… или что-то в этом духе, так нет ― вроде и вёл себя по-человечески, и объяснил всё, как мог, но нет… С этими девчонками сплошная головная боль. Без них проще. Вот поэтому он и не ввязывается в это болото.

Однако, кажется, уже ввязался… Во всяком случае чувствовал, как кололо иголочками задетое эго. Вон Кира на уроках плавания вся извертелась, флиртуя напропалую. И так посмотрит на него, и этак. И купальник, кажется, с каждым разом становится всё открытей. Осталось только ленточками перевязаться.

А вон Вишня. Сидит на бортике у бассейна и по-детски лупасит пятками по воде, разговаривая с Бабочкой. Даже головы на него не поднимет. Полностью поглощена рассматриванием браслета, который сняла со своего запястья Лена и отдала ей. Подарила? Свой любимый браслет? Это говорит о многом.

Он всерьёз тогда сказал Вишне, что ему нравится наблюдать за изменениями, что происходят в школе с момента её появления. Она словно бы стёрла своим присутствием старые ярлыки. Может быть и не перевернула всё кверху дном, но изменила привычный ход жизни.

В другое время Бабочка так бы и получала словесные затрещины о своей недалекости, после чего плакала на переменах, спрятавшись в потаённых уголках коридоров. Марк неоднократно в своё время находил её там. Теперь же у Лены была надёжная защитница.

Вениамин… ну да, он бы продолжал наслаждаться гордым одиночеством, но сейчас даже ему, пускай он в этом и не признаётся, нравилось чувствовать, что он не один. Всем нужны друзья. Даже хроническим интровертам. Это мотивирует и не даёт покрыться социальной плесенью.