Анна Дубчак


Умереть от любви, или Пианино для господина Ш

Глава 1

ДЯДЯ

Вот уже целую неделю Валентина жила как в дурмане. Она просыпалась с радостным чувством и засыпала, чуть не плача от счастья. Она теперь не одна. Теперь у нее есть человек, на которого она сможет положиться в трудную минуту, который защитит ее и будет о ней заботиться и которому она тоже посвятит часть своей жизни. Пока он не умрет. Да, это решено.

Она открыла глаза и зажмурилась от яркого света. Последний день она живет в этой большой комнате с шестью такими же воспитанницами. Они спят, и сны их вот уже целую неделю отличаются от снов Валентины. Наташке снится кондитерская, та, что открылась пару месяцев тому назад на углу, за интернатом; Таньке – Валерка, с которым она и наяву-то целуется у всех на виду, поэтому нетрудно представить, что они позволяют себе во сне; Маринка продолжает летать над городом, «без крыльев и мотора», распластав руки и чувствуя, как она говорит, «животом тугой ветер». А остальные почему-то вообще не видят снов. Несчастные. А вот Валентине снится незнакомый город с розовыми домами, белыми деревьями и голубыми осликами на узких улочках. Странные сны. Какие-то детские, а ведь она уже выросла. Она превратилась в маленькую женщину со своими желаниями и понятиями. Сегодня в интернате выпускной вечер. Валентине вручат аттестат об окончании десятилетки. И уже сегодня она проведет ночь у своего дяди, в прекрасной квартире, которая, по его словам, станет и ее квартирой.

Она снова закрыла глаза и в который уже раз начала припоминать подробности того дня, когда Лариса Дмитриевна, воспитательница, зашла в спальню, где девочки приводили себя в порядок после бани, и сказала, странно посмотрев на Валентину: «Валя, там к тебе пришли…» И в спальне сразу стало тихо. Все знали, что у Валентины нет никого. Что она – единственная в интернате «чистая сирота», то есть у нее нет ни отца, ни матери. Больше того – она никогда их и не знала. Еще маленькой девочкой ее дразнили в детском доме подкидышем. Сначала она не понимала значения этого слова, затем, когда подросла, стала драться, защищая свое достоинство кулаками, а став еще взрослее, вообще перестала реагировать на подобные вещи. Главное, что она есть, что она здорова и от природы красива. Она сама побеспокоится о себе, выучится и будет работать. Как все. И многого добьется. В этом она была уверена. И вдруг это: «Валя, там к тебе пришли…» Кто? Ее мир до этого дня ограничивался интернатскими стенами, редкими выходами за его территорию в город, на танцы в Дом офицеров и в кондитерскую на углу. Кто же к ней мог прийти? Вадим, с которым она познакомилась на танцах и который провожал ее поздно вечером в интернат и помогал влезать в окно? Нет. Он ни за что бы не обратился к Ларисе Дмитриевне, чтобы вызвать ее. Он просто стоял бы у ворот до тех пор, пока не увидел ее.

Валентина шла по длинному, устланному вытертой ковровой дорожкой коридору за воспитательницей и старалась вообще ни о чем не думать. Она никогда не тешила себя надеждой найти своих родителей и знала только одно – они погибли в автомобильной катастрофе шестнадцать лет назад. В машине, кроме двух обезображенных трупов мужчины и женщины, не нашли ни единого документа, по которому было бы возможно установить их личности; номера же самой машины, в результате катастрофы почти сгоревшей в овраге за городом, оказались фальшивыми. Поэтому новорожденную девочку, чудом оставшуюся в живых и плачущую в кустах неподалеку от дымящихся обломков, через неделю после больницы определили в детский дом. Несколько месяцев ждали, что объявятся родственники и заберут ребенка. Но шло время, никто не приходил. Девочку назвали Валентиной, дали ей фамилию Кострова и тем самым словно обрубили последнюю нить, связывающую ее со своими родителями, со своим происхождением.

Лариса Дмитриевна остановилась и внимательно посмотрела на Валентину:

– Послушай, Валя, приехал человек, который назвался твоим дядей. Он узнал тебя по телевизору… вот так-то вот…

– Как это? – не поняла Валентина, хотя по телевизору ее действительно показывали, правда, всего лишь один раз, когда она пела на концерте, посвященном Восьмому марта, на городской площади. – Как он меня мог узнать? Я не понимаю.

– Он знал твою мать. Родионов Сергей Иванович – родной брат твоей матери, Родионовой Елены Ивановны, а по мужу – Жуковой. Он ждет тебя в моем кабинете.

– Но ведь концерт показывали по телевизору в конце марта, почему же он так долго не приходил? – Валентина говорила взволнованно, ей действительно было непонятно, как же можно было так долго ждать, если он узнал свою племянницу.

– Он и пришел в конце марта. Но мы не хотели травмировать тебя, пока не выяснили, действительно ли он тот, за кого себя выдает. Но два дня тому назад нам пришел ответ… не важно откуда. Так вот, Жукова Елена Ивановна и Жуков Валентин Сергеевич действительно погибли шестнадцать лет назад в автомобильной катастрофе. Хотя непонятно, почему об этом не сообщили нам, ведь тех людей так никто и не хватился. Но он приносил фотографии, на которых есть и твоя мать. Вы с ней удивительно похожи. Вот почему он здесь именно сегодня. Он ждет тебя. Постарайся взять себя в руки. Не знаю, как сложатся ваши отношения, но я, если честно, обрадовалась тому, что ты теперь не одна. Человек он, чисто внешне, очень приятный. Занимает в городе высокую должность. Кто знает, может, он поможет тебе поступить в университет. Ведь ты должна учиться. Ты знаешь, как я была против того, чтобы ты работала в ресторане. Ну все, иди. Не спеши с выводами. У тебя будет время познакомиться с ним поближе. Целая неделя. А потом… Потом ты или переедешь к нему (как он этого хочет), или поселишься в нашем общежитии.

Мужчина встал и пошел ей навстречу. Высокий, худощавый и седой. В серых фланелевых брюках и белой рубашке. На загорелом лице светятся серо-голубые глаза, чуть удлиненные, с тяжелыми веками, и резко выделяются белые зубы, ровные, как у голливудской кинозвезды.

– Здравствуй, Валентина. – Он взял ее ледяные пальцы в свою горячую сухую ладонь и сжал их. Сильно, почти до боли. Но она не издала ни звука. Затем, обращаясь к воспитательнице, произнес: – Вы позволите нам поговорить?

И по тому тону, каким это было сказано, Валентина поняла, что он хочет ее увести поскорее из этих стен, что ему есть что сказать ей. Она покрылась мурашками. Все происходило как в тумане. Словно во сне. Она не помнила, как они вышли из интерната. Но уже в машине ее начало трясти. Она вообще испытывала какой-то страх перед машинами, тем более перед такими роскошными, как та, в которую они сели с ее дядей.

– И куда же мы едем? – спросила девушка, чувствуя, как замерзает, хотя на улице стояла легкая июньская жара. – И вообще, почему вы молчите?

– Потому что волнуюсь. Они не давали мне встретиться с тобой раньше, так как не были уверены, что ты действительно моя племянница. Но сейчас ты увидишь фотографии своей мамы, моей сестры Леночки, и сразу все поймешь.

– Так мы едем к вам домой?

– Да. Только теперь это будет и твой дом. Зови меня Сергеем. Или, если тебе трудно, Сергеем Ивановичем. – Он резко затормозил, повернул к ней лицо, и она увидела, что в его глазах стоят слезы. – Можно я поцелую тебя?

Она отпрянула, но он взял ее руку и поцеловал.

– Не бойся меня. Я хочу тебе только добра.

Он жил один, в большом доме, на каждом этаже которого находилось по одной квартире. Валентине рассказывали про такие дома. Их было всего несколько в городе, и там жили в основном семьи бывших партийных бонз, представителей администрации, генералов.

Желтый паркет, светлые ковры, старинная мебель, тишина и запах… запах нормального человеческого жилья. В интернате всегда пахло уборными. Этот запах настолько преследовал Валентину, что она никогда не упускала возможности истребить его хотя бы в спальне: покупала разные хвойные или фруктовые ароматизаторы, старалась почаще открывать форточку. Но здесь пахло сухим деревом, какой-то сладковатой горчинкой и еще чем-то, напоминающим лимон или персик.

– Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

Взяв девочку за руку, Сергей Иванович повел ее по длинному коридору, в котором стояли спортивный велосипед, велотренажер и даже небольшой спортивный комплекс, и остановился перед дверью. Валентина оглянулась и вдруг поняла, что он хочет от нее. Кивнула и нажала на ручку двери. Дверь открылась, и Валентина увидела большую комнату с письменным столом, двумя креслами, книжным шкафом, телевизором с огромным экраном, еще какой-то аппаратурой и толстым красным ковром посередине.

– А где же кровать?

– В спальне, где же еще. А здесь ты будешь принимать своих гостей, заниматься, отдыхать. Диван я уже заказал, но мне бы хотелось прежде показать тебе его в каталоге. Мне хочется, чтобы он тебе понравился.

– Сергей Иванович, мне кажется, что я сейчас сойду с ума. Со мной нельзя так. – У нее застучали зубы, и она почувствовала тошноту. Ее организм физически не был готов к таким переменам. – Отвезите меня, пожалуйста, назад. У меня кружится голова, я не готова… Я не знаю, что со мной.

– Ничего особенного, просто ты волнуешься, вот и все. Пойдем на кухню, сейчас я тебя покормлю, а потом мы с тобой поговорим, хорошо?

Она послушно кивнула.

Кухня была большая, в ней кроме плиты и прочей необходимой кухонной мебели стояли большой диван и стол, накрытый на двоих. Родионов достал из холодильника несколько салатниц, прикрытых фольгой, шампанское, бутылки с соками, вазу с фруктами.

– Отбивные сейчас подогреются, а мы с тобой пока выпьем, хорошо? Ведь ты уже большая девочка и имеешь право на бокал шампанского. – Он усадил ее на стул, налил вина в два фужера, и глаза его снова увлажнились. – Если бы ты только знала, как я счастлив, что вижу тебя, что ты сейчас здесь, со мной… Ты говоришь, что волнуешься, а я, думаешь, не волнуюсь? Ты удивительно похожа на свою мать. Словно ты – это она.

– Тогда расскажите мне, как погибли мои родители. Ведь я же ничего толком не знаю. Их нашли, кажется, в овраге, за городом… В машине с фальшивыми номерами. Я пыталась узнать, где их похоронили, но мне сказали, что… Словом, их личности так и не установили и поэтому похоронили на окраине кладбища, в могиле для бродяг. Это правда? Но почему же вы не искали их? Как же так могло случиться?

– Очень просто. Они должны были уехать в Крым. Я сам помогал им укладывать вещи, посадил их в машину… А вечером этого же дня меня вызвали на совещание, с которого я спешно должен был вылететь в Москву. Срочные дела, касающиеся предстоящей командировки в Индию. Меня не было приблизительно около недели. Когда я вернулся из Москвы, на меня навалилось столько хлопот в связи с этой Индией, что мне даже в голову не пришло позвонить твоим родителям в Евпаторию. А ведь я мог, потому что знал, что они остановятся у Кропоткиных.

– Значит, вы уехали в Индию, так и не узнав, что они погибли?

– Да.

– Но неужели у них не было друзей, знакомых, которые бы, услышав о трагическом происшествии, не пришли опознать их?… Может, я что-то недопонимаю?

– Нет, ты рассуждаешь вполне здраво. Но дело в том, что твои родители выехали на белой «Волге», а в овраге нашли черную «Волгу», причем с очень странными номерами. Понимаешь, ты уже взрослая и имеешь право знать. Валя, эта машина принадлежала, как выяснилось позже, одному человеку, который разыскивался за убийство. Но его в машине не оказалось. Зато в квартире твоих родителей нашли много отпечатков его пальцев, а это говорило о том, что они были знакомы. Словом, это запутанная и очень странная история. Даже сам факт, что ты осталась жива и тебя нашли в кустах неподалеку от горящей машины, навевает мысли о чуде, о существовании потусторонних сил, которые спасли тебя.

– А мне кажется странным другое. То, что меня в месячном возрасте повезли в Евпаторию. Какая нормальная мать рискнет совершить столь далекое путешествие с грудным ребенком на руках?

Сергей Иванович посмотрел на нее с восхищением:

– Разумно, ничего не скажешь, но просто надо знать Лену… Она считала, что ничего особенного в этом нет. Она кормила тебя грудью, у нее было много молока, машина была совершенно новой, поэтому они надеялись доехать до места без происшествий.

– А почему же они не полетели, скажем, на самолете? – не унималась Валентина, которая никак не могла взять в толк, зачем понадобилось ее родителям вообще срываться с места, когда ребенку, то есть ей, Валентине, было всего-то ничего, месяц.

– Потому что Лена боялась самолетов. И кроме того, твой отец работал заместителем директора одного военного завода и практически не бывал дома. А тут появилась возможность побыть вдвоем. Ведь если бы они не уехали, Валентина через пару дней снова вызвали бы на работу, там как раз завезли новое оборудование.