– Не понял, каких пароходов… – тихо произнес Вася. – Откуда у нас пароходы?..

– А это ты у Стрижак потом спросишь, – усмехнулся Павел Петрович, глядя на Киру. – Может, она тебе еще и стишок почитает про мистера Твистера. Необразованный ты, Вася… Но это потом, потом! А сейчас дуй в аэропорт, в Питер полетишь первым же рейсом. Да, пусть тебе билет закажут… И гостиницу забронируют… Чего сидишь? Иди… А мы со Стрижак обсудим наши дела скорбные.

Вася ушел, Павел Петрович выудил из ящика стола пластиковую папку, начал пролистывать бумаги, на ходу торопливо объясняя:

– Утром дознаватель там уже был… Рогов на диване в гостиной лежал, нож ему кто-то в спину воткнул. Похоже, тихо подкрался. На ноже чужих отпечатков пальцев нет. Да и бесполезно их искать. Нож кухонный, обиходный. Все домашние могли им пользоваться. Домработница приходящая, на кухню все шастают и кофе сварить, и бутерброд отрезать. Тем более домработница опознала его, говорит, он все время в ходу. А убийца голыми руками за рукоятку хвататься не станет, он же не идиот.

– Скажите… А когда наступила смерть, Павел Петрович? Заключение патологоанатома уже есть?

– Ишь ты, быстрая какая. Все тебе подай на тарелочке с голубой каемочкой. Поехали за ним, привезут скоро.

– Не поняла… За кем поехали?

– Да за патологоанатомом, черт бы его побрал! За Степаненко! Только зря, наверное, поехали… Не в форме он. По крайней мере, вчера точно был не в себе, зеленых человечков ловил.

– А когда будет в форме?

– Тебе с точностью до минуты назвать? Или как? Форма в данном конкретном случае – вещь неопределенная, и напрямую зависит от количества и качества принятого внутрь содержания. Во как сказал красиво, а? Учись, Стрижак. Это тебе не детские стишата рассказывать.

– Но… Павел Петрович… Как же без экспертизы?.. Это же убийство, вы что!

– Да ладно, не учи меня жить, сам все понимаю! Конечно, этого Степаненко давно надо уволить к чертовой матери, не раз и не два меня под монастырь подставлял… А с другой стороны – где еще такого классного специалиста найдешь? Тем более в нашей глухомани? Он же в своем деле талант… Гений, можно сказать. А все гении подвержены слабостям, им прощать надо.

– Но как же я без заключения?.. Ну ладно, пусть не Степаненко, пусть любой врач. Хотя бы примерно установить время, когда наступила смерть…

– Не надо никаких «любых врачей», Стрижак. Угомонись.

– Да почему?!

– Да потому! Потому что у «любого врача» те же вопросы возникнут, что и у тебя! Где, мол, гениальный патологоанатом Степаненко и почему я, а не он? Поняла? И что я должен отвечать? Правду рассказывать? Степаненко подставлять? Ты-то ладно, свой человек, а другой ведь не поймет, докладную писать побежит. Правильно?

– Но, Павел Петрович… Я все равно не понимаю… Это же ни в какие ворота!..

– Да что ты заладила, как попугай! Ничего, подождешь. Будет тебе экспертиза, никуда не денется, а на данный момент и без экспертизы работы много. Поезжай на место, начинай пока… Одной тебе придется этим заниматься, в помощь никого дать не могу. Сама понимаешь, все люди сейчас по заявлению мэра работают. Ничего, справишься… Тем более в деле уже и подозреваемый есть. На вот, почитай.

Павел Петрович протянул ей пластиковую папку с протоколом дознания и, пока Кира читала, давал свои комментарии, привстав на стуле и заглядывая в бумаги:

– Видишь, дознаватель у охранника объяснение взял. И камера записала. Там паренек один через забор ночами шнырял. Потом хозяина убить грозился. И мотив у него вроде есть – на невесту хозяйскую глаз положил. Знаешь ведь, какие они нынче резвые да наглые, молодые-то. Ничего не боятся, все им на тарелочке принеси. Да ты читай, читай, чего на меня уставилась?

– Павел Петрович, но это ерунда какая-то…

– Где ерунда? Почему ерунда? – удивился Сорокин.

– Да в объяснении охранника указано, что это Марычев Тарас… – сказала Кира.

– Ну да. Марычев Тарас. И что тебя не устраивает?

– Но как же… Я знаю этого мальчишку, он сын моего одноклассника, Севки Марычева!

– Ну знаешь, и что? Все мы давно здесь живем и друг друга знаем. И вообще, что за непрофессиональный местечковый подход к делу, Стрижак? Что ты мне бабские эмоции тут выдаешь? Это ж убийство, а не драка в подъезде! Соберись давай! Тем более не впервой в то место поедешь. Помнишь, как дознание проводила, когда жена у Рогова по пьянке померла? Или невеста, я уж не помню… А когда это было, слушай?

– Десять лет назад.

– Да ты что! Вот время как быстро идет. Я тогда начальником дознания был, а ты только-только пришла. Помню, все на мамку свою сердилась, когда она тебе помогать пыталась.

– Да с чего вы взяли?

– Да с того. Знаешь, как говорится? Ты сам про себя еще сомневаешься, а деревня про тебя все наперед знает. Мамка у тебя замечательная, Стрижак. До сих пор о ней с уважением вспоминаю. Как она, кстати? Здорова?

– Да, все хорошо.

– Привет передавай.

– Передам.

Скрипнула дверь, на пороге появилась юная секретарша Катюша, доложила громко и старательно:

– Павел Петрович, Слава звонил! Просил передать, что Степаненко нет дома! Жена говорит, он на даче!

– Спасибо, Катюша, иди, – махнул пухлой ладонью Павел Петрович. И, обращаясь к Кире, безнадежно пояснил: – Плохи дела, если на даче… Значит, надолго запил. Пока дна не достигнет, наверх не выплывет.

– И когда он достигнет, когда выплывет?

– Чего ты ко мне пристала, Стрижак, а? Откуда я знаю? Сидишь тут, как укор моей совести, вопросы задаешь. Ну случается в нашем деле такой конфуз, да, бывает! Не должно так быть на нашей доблестной службе, но бывает! И главное, как назло, заменить некем! Один в отпуск на неделю попросился, к матери больной уехал, другой в аварию попал, в гипсе лежит. А к постороннему обращаться резону нет, я ж объяснил тебе, почему… Ну бывает так, Стрижак, бывает! Раз в сто лет, но бывает! А Степаненко я потом голову оторву, даю тебе слово… Надеюсь, не помчишься рапорты начальству писать… Если помчишься, то Степаненко сразу уволят. Жалко парня, правда. И мне секир башка будет.

– Да не буду я ничего писать.

– Молодец. Ты ж свой человек, я надеюсь. Ладно, поезжай на место, начинай работать.

Уже свернув на лесную дорогу, что вела к дому Рогова, она испытала странное дежавю – будто и не было десяти пробежавших лет. Именно пробежавших, иначе не скажешь. Что у нее было в эти десять лет? А ничего, кроме работы, не было. И с ней ничего не произошло, кроме обидно формальной прибавки к женскому возрасту. Тогда было двадцать семь, были молодость и надежды, сейчас уже тридцать семь, и уже не молодость, а не поймешь чего. Но вроде и зрелой себя называть рановато. Вообще, не стоило бы сейчас на мысли о себе отвлекаться, но они лезут и лезут в голову! Как привязались с утра, так и день не задался.

Ворота распахнуты настежь, значит, в доме ее ждут. И опять дежавю. Как тогда, десять лет назад. Тот же громила-охранник на крыльцо вышел. Постарел немного, холуйского лоска поубавилось. Вот же странно. Вроде фактура у этого громилы опасливо криминальная, но почему его хочется холуем назвать?

– Здравствуйте. – Кира вышла из машины и поднялась по ступенькам. – Я следователь Стрижак, вот мое удостоверение.

– Да не надо удостоверения. Может, вы меня не помните, конечно, но я вас помню.

– Почему же… Скуратов? Клим Андреевич, если не ошибаюсь?

– Да. Хорошая у вас память.

– Не жалуюсь. Кто еще есть в доме, кроме вас?

– Да все дома. Тайка в спальне сидит, ревет, вся трясется от страха. Это невеста хозяина, любил он ее. Сильно любил. Ну и это… Сразу вам скажу, все равно ведь узнаете. Он ей вроде как опекун был сначала. А потом у них любовь случилась, так уж произошло, не нам судить… Мать ее невестой у Филиппа Сергеевича была, потом умерла. Да вы помните, вы ж этим делом занимались.

– Постойте… Как ее зовут? Тая? Она Настина дочь?..

– Ну да, да… Говорю же, так получилось. Никто ж не знает, когда и в кого влюбится, это дело такое, непредсказуемое. А хозяин ее любил, жениться на ней собирался. В Испании свадьбу шикарную хотел устроить. Должен был улететь через пару дней. А тут вдруг такое.

– Понятно. Мне надо с ней поговорить… Она в состоянии отвечать на вопросы?

– Да ответит, куда денется. Да только вы не всему верьте, что она говорит. Не в себе девушка. Бывает, любит пофантазировать. Иногда такое может придумать, что… Хозяин рассказывал…

– Кто еще находится в доме?

– Татьяна на кухне, обед готовит. По привычке, наверное. Это домработница, Татьяна Воскобойникова. А по батюшке не помню… Васильевна, кажется…

– Хорошо. Но для начала я бы хотела вам задать несколько вопросов. Дознавателю вы указали на Тараса Марычева, якобы он угрожал Рогову убийством. В какой форме он угрожал? Где это было? При каких обстоятельствах?

– Так я уже рассказал все дознавателю, он в протокол записал… Могу еще раз повторить, если надо. Да, он обещал убить хозяина, я сам слышал. Проник на территорию незаконно. Приставал к его невесте, хозяин возмутился, Марычев сопротивление оказал. И предыдущей ночью на территорию пытался проникнуть. Там видеозапись есть, я отдал пленку дознавателю. Да он убил, больше некому. Как обещал, так и сделал, сволочь малолетняя.

– А этой ночью… Камеры были включены?

– Этой – нет. Не сработало там что-то. Я уж проверил. Но если Марычев нашел место, где можно через забор перелезть, что ему стоило тем же путем?..

– Разберемся, Клим Андреевич. Разберемся. Кто-нибудь еще слышал, как Марычев угрожал Рогову?

– Да. Тайка слышала.

– А домработница?

– Нет, ее не было… Вчера она в отгуле была. Вместо нее мать приходила, чтобы обед хозяину приготовить. Мать тоже раньше домработницей служила. В доме не бывает случайных людей, все свои, проверенные. Правда, на ворота охранника нового приняли, но его два дня уже нет, в больнице лежит. Зубы лечил, инфекцию занесли. Бывает… А нового охранника нанимать смысла не было – все равно уезжать скоро. Теперь уж никуда не уедем.

– Стало быть, вы тоже собирались в Испанию вместе с Роговым?

– Собирался. Хозяин дом на побережье купил. Говорил, большой дом… И мне бы места под испанским солнцем хватило. Не судьба, видать. А Марычева уже взяли? Как у вас это называется – до выяснения обстоятельств? Или моих показаний недостаточно?

– Мы разберемся, Клим Андреевич. Обязательно разберемся. Не волнуйтесь.

– Хм… Не волнуйтесь. Хозяина убили, и мне говорят – не волнуйтесь…

– Проводите меня на кухню, пожалуйста. Мне надо с домработницей поговорить.

– Идемте…

На кухне хозяйничала полноватая, но крепкая женщина. Лицо ее было немного заплаканным, но выглядела она хорошо, разводов туши на щеках не наблюдалось и помада блестела на полных губах так, будто ее недавно нанесли.

Кира представилась, и Татьяна оглядела ее с любопытством. Потом, будто опомнившись, всхлипнула, прижала к щекам ладони, слегка покачала головой – продемонстрировала свое горестное отчаяние. И с охотой начала отвечать на Кирины вопросы.

– Да, я хозяина первой увидела… Утром пришла как обычно, дверь открыла своим ключом, а он лежит на диване с ножом в спине.

– Значит, дверь была заперта?

– Ну да. А окно открыто. В доме всегда все окна открыты, даже ночью. Жара ведь на улице. А от кондиционеров хозяин простужается, не велит включать. Вернее, не велел…

– Понятно. А вчера вы были в доме?

– Нет, я отпросилась, мне в больницу надо было. Вместо меня моя мама приходила, Мария Тимофеевна Воскобойникова. Она обед и ужин готовила. Я ее прошу с обедом, когда сама не могу. Она старенькая, но в силах еще.

– Я могу с ней поговорить, Татьяна Васильевна? Как это можно сделать? Она дома сейчас?

– Ой, нет… Она к сестре уехала.

– В котором часу она вчера пришла домой?

– Так она и не приходила… Отсюда сразу на автостанцию подалась, потом позвонила, уже от сестры.

– А когда она вернется?

– Так завтра, наверное… Долго-то она не гостит, всенощную отстоит и обратно. Сестра-то у нее – монахиня в Никольском монастыре.

– Я вас попрошу, Татьяна Васильевна… Как только ваша мама вернется, позвоните мне, пожалуйста. Я телефон оставлю.

– Конечно, позвоню… Ой, как жалко хозяина… Такой был человек обстоятельный. Жениться собирался, в Испанию на жительство уезжать. Но этот дом не хотел продавать вроде, по крайней мере, разговора такого не было. Я думала, буду сюда ходить, присматривать. Тем более Филипп Сергеич хорошо платил… А что теперь с домом будет, не знаете?

– Не знаю, – ответила Кира.

– Продадут, наверное. У него ведь сестра есть, она дом наследует. А на Тае он не успел жениться, стало быть, ей дом не достанется. Я думаю, и завещания никакого нет, не собирался он помирать… Ах, как жалко, как жалко!

– Скажите, а Тая… Она где жила после смерти матери?