Когда лодочник, которого она наняла, чтобы он доставил ее к кораблю и назад, в порт, вез ее к набережной, взгляд Фелисити остановился на «Эйндховене». Еще был слышен грохот якорной лебедки, однако его уже заглушал звук поднимаемых парусов и свистки боцмана. Паруса заполоскались на ветру, надулись и поймали подувший с востока бриз, в то время когда экипаж корабля-буксира изо всех сил работал веслами, выводя «Эйндховен» из порта под ветер. Затем канаты были отданы, буксир отошел в сторону и «Эйндховен» стал двигаться самостоятельно, величественно скользя по морской глади с туго наполненными парусами. Фелисити обхватила себя руками за плечи и смотрела вслед гордому голландскому торговому кораблю, однако видела только его размытые очертания и белые пятна вместо парусов.

38

Элизабет была готова к отъезду. Она оседлала Жемчужину для конной прогулки и с нетерпением ожидала возвращения Фелисити, в то время как Джонатан гонял по пыльному двору возмущенно кудахтавшую курицу. Он сердился, потому что ему не удавалось поймать ее, а курица, отчаявшись, громко хлопала крыльями, потому что ребенок не сдавался и не прекращал своих попыток. В конце концов курица сдалась своему слишком упорному преследователю, но со зла клюнула его в большой палец ноги, выглядывавший из открытой сандалии. Джонатан, почувствовав боль, незамедлительно расплакался. Фелисити прибыла как раз вовремя, чтобы взять рыдающего малыша на руки и утешить его. Между утешениями она стала говорить о каких-то подтасованных костях и изливаться в каких-то странных намеках о нечестных каперах, однако Элизабет не слушала кузину. Все ее мысли неотвратимо кружились вокруг того, что свекровь видела ее вместе с Дунканом. Вне себя от страха, она задавалась вопросом, оставит ли Марта при себе свое знание или же захочет поговорить об этом с Гарольдом. Элизабет пришла к выводу, что ей не стоит полагаться на молчание Марты. Поскольку свекровь уже давно находилась в состоянии болезненного смятения, ее поведение и поступки становились непредсказуемыми. То ли смерть Роберта вскрыла старые раны и затмила ее разум, то ли у нее всегда были эти склонности, а теперь они вырвались наружу, Элизабет не могла сказать. Впрочем, теперь это не имело значения, потому что при любых обстоятельствах ей вряд ли удастся скрывать и дальше свою любовь к Дункану. Что касается Розы и Пэдди, то они определенно тоже что-нибудь придумают от себя. А потом наступит время, когда начнутся разговоры.

В принципе, все уже было решено. Приход сюда Дункана – это свершившийся факт. К тому же Марта сама потребовала от нее уехать отсюда. Какими бы ни были причины, побуждавшие ее к этому, но Марта лишь подтолкнула Элизабет к принятию решения, а вернее, даже освободила ее от этого. Элизабет неожиданно поняла, что уже нет возврата, и, осознав это, сразу почувствовала глубокое облегчение. Правда, она не имела ни малейшего понятия о том, что может принести ей будущее, однако это будущее она будет разделять с Дунканом. И ничего важнее этого не существовало.

Гарольд, который жестоко относился к себе и другим, быстро преодолеет последствия ее ухода, тут Дункан тоже, разумеется, был прав. Если Гарольд и любил что-то, то только Рейнбоу-Фоллз. Необычайно поэтически звучащее название плантации доказывало то, что этот кусок земли для него значил намного больше, чем просто собрание полей, приносящих ему прибыль.

– Отец сам придумал это название, – однажды ответил Роберт на вопрос Элизабет по этому поводу. – Нет, там нет водопадов. Но мне кажется, что он когда-то видел радугу над своей землей.

Элизабет содрогнулась, потому что вспомнила о чудовищном подозрении Дункана. Она решительно отбросила эту мысль, потому что та была слишком извращенной и неприятной.

– Фелисити, я ухожу, – этим заявлением Элизабет прервала свою кузину как раз посреди фразы о бессовестных азартных игроках.

Фелисити удрученно вздохнула:

– Да, я знаю, тебе надо еще обязательно совершить конную прогулку, что действительно не представляет собой ничего нового.

– Нет, я имею в виду, что я ухожу насовсем. Уезжаю из Данмор-Холла, а также с Барбадоса.

Фелисити ошарашенно уставилась на нее.

– А куда?

– Этого я еще не знаю, – призналась Элизабет.

– Ага, – сказала Фелисити, наморщив лоб. – Однако с кем ты уходишь отсюда, ты, наверное, знаешь, не так ли?

– Ну да, с Джонни. И с тобой, если ты захочешь уйти вместе со мной. И с этим… хм… Дунканом Хайнесом.

– Ты говоришь всерьез?

– Он сегодня был здесь и предложил мне выйти за него замуж.

– Ой! – с явным беспокойством воскликнула Фелисити. – У него что, рука при этом была у тебя под юбкой?

– Нет, – рассерженно ответила Элизабет. – Ты делаешь такой вид, как будто я не могу ясно мыслить, когда он находится вблизи меня.

– Если я произвожу такое впечатление, то причиной этому является то, что ты не можешь ясно мыслить, если он находится вблизи тебя.

– Я люблю его, – упрямо сказала Элизабет.

– Это не причина, чтобы отбросить всякую осторожность!

– Я приняла решение, и я ухожу вместе с ним. Так скоро, как только будет возможность. Сейчас я встречусь с ним и мы все обсудим.

– Обещай мне, что ты сохранишь холодную голову и будешь обращать внимание на фальшивые подтасованные кости!

– Да что ты заладила про эти игральные кости?

– Надо сохранять бдительность и осторожность, – стала защищаться Фелисити, пересаживая Джонатана себе на другое бедро, поскольку он как раз вознамерился сорвать кружева с ее декольте. – Мужчины непредсказуемы. У них в рукаве может быть припрятано что угодно.

– Я по случайности знаю, что у Дункана нет игральных костей.

Фелисити покорно пожала плечами, затем прокашлялась:

– Наверное, можно представить такое, что он случайно на своем корабле проплывет мимо Голландии?

– Колабль, – сказал Джонатан, хитро улыбаясь Фелисити. – Джонни колабль.

Фелисити возвела глаза к небу:

– О, Боже, прошу тебя, не допусти, чтобы этот мальчик пошел по пятам своего мошенника-отца!

Жемчужина неслась галопом по прибрежной дороге, направляясь на восток. Мелкий песок взлетал высоко вверх и бил по голым лодыжкам Элизабет, словно плетью. Она подкатала юбки до самых колен и связала волосы в пучок, чтобы они не падали ей на глаза. Темную накидку с капюшоном, в которую она закуталась перед своим выездом, чтобы не давать новой пищи сплетникам, Элизабет давно сняла и спрятала в седельную сумку. Теплый ветер дул ей в лицо, развевал рукава ее платья и срывал с губ крики, которыми она подгоняла Жемчужину.

Тянувшиеся на много миль белые песчаные пляжи, простиравшиеся перед ней, невозможно было окинуть взглядом. На этом безлюдном побережье отсутствовали всякие признаки цивилизации. Время от времени там, где за пышными пальмовыми рощами в направлении центральной части страны находились плантации, виднелись какие-то сараи, еще реже встречалось человеческое жилье. Возделываемые сельскохозяйственные площади неудержимо разрастались, однако на острове все еще было множество моргенов густого леса, девственных джунглей, которые всего лишь несколько десятилетий назад покрывали почти всю его территорию.

Приблизительно за полмили до Ойстинса находилось место, где она должна была встретиться с Дунканом. Это была заброшенная табачная плантация, владелец которой в прошлом году вместе со своей семьей вернулся в Англию. Временно, как он сказал, но до сих пор так и не появился.

Уже издали было видно, что джунгли начали возвращать себе эту землю. На полях кустистыми метелками разросся папоротник, а дом был покрыт мхом и лианами. Хижины рабочих находились в полуразрушенном состоянии, двери были выломаны, а все вокруг тоже поросло зеленью. Через несколько лет джунгли поглотят все то, что оставил здесь после себя человек. Могучий испанский кедр накрыл тенью поместье, в котором когда-то царила оживленная жизнь. Его ствол был таким толстым, что Элизабет только со второго взгляда увидела привязанную за ним арабскую кобылу, которая, беспокойно втягивая ноздрями воздух, подняла голову, когда Жемчужина приблизилась к ней. Элизабет тщетно боролась против злости, которая охватила ее при виде скаковой лошади Клер Дюбуа. Очевидно, Дункан, едва успев выйти из Данмор-Холла, сразу же пошел к «Дому Клер», чтобы взять у француженки лошадь.

На ветке висела его жилетка, расшитая золотом. Дункан полулежал на стволе упавшего дерева, упершись спиной в торчащую ветку и надвинув шляпу низко на лицо. По всей видимости, он уснул. Возможно, он получил у Клер не только коня, но и определенные знаки внимания, что как раз и объясняло его усталость. Кипя от злости, Элизабет слезла с лошади, обвязала поводья Жемчужины вокруг ветки и решительным шагом направилась к Дункану. По ходу она сорвала пучок свисавшего с дерева испанского моха, намереваясь разросшимися в длину отростками ударить Дункана по лицу. А когда он проснется, она выльет на него всю свою злость. Однако она даже не успела как следует размахнуться. Он вскочил на ноги так быстро, что его движения как бы слились с ее собственными. Шляпа упала у него с головы, когда он перехватил поднятую руку Элизабет и удержал ее на полпути.

– Мне показалось или ты действительно хотела ударить меня? – спросил он, и в его голосе послышался мягкий укор.

Ее глаза сердито блеснули.

– Отпусти меня.

– Сейчас. Сначала я хочу поприветствовать тебя как следует. – Он взял длинные ростки, которые она сжимала в руке, отбросил их в сторону, а потом поднес ее руку к своим губам и поцеловал кончики пальцев.

– Миледи.

Она удивленно вырвала у него свою руку.

– Прибереги свои приличные манеры. Меня ты этим не обманешь. Ты грубиян и мошенник.

Он поднял брови.

– Давай-ка я угадаю. Ты как бы разозлилась на меня. Может быть, для разнообразия, ты скажешь мне причину?

Элизабет сжала кулаки, и в душе ее началась борьба. Еще чуть-чуть, и она бы повернулась и ушла. Она уже была близка к этому, однако тут Дункан возымел наглость еще и ухмыльнуться, глядя на нее. Это была та самая всезнающая, наглая улыбка, с помощью которой он демонстрировал свое верховенство, показывая ей, что именно он контролирует ситуацию. В отличие от нее, которая была беспомощна перед своей злостью. С подавленным гневным криком Элизабет толкнула его обеими руками в грудь. К ее удивлению, она даже не вывела его из равновесия. Он просто схватил ее и привлек к себе.

– Грубиян, aye? – сказал Дункан и тут же прильнул к ее губам.

Злость, которая кипела в ней мгновение назад, превратилась в безудержную страсть. Она была такой мощной и так неожиданно накатилась на нее, что у Элизабет закружилась голова. А может быть, причиной тому были его объятия: он настолько сильно обнял ее обеими руками, что у нее едва не затрещали ребра. Ее ноги оторвались от земли, когда он поднял ее на руки и прижал к дереву, на котором только что сидел.

Его щетина колола ей щеки, в нос ударил его запах – смесь соли, сандалового дерева и пота, что вызвало у нее возбуждение, которое выгнало жар из пор и заставило кровь шуметь в ушах. Ее руки дрожали, когда она, желая прикоснуться к голой коже Дункана, потащила его за рубашку. У него самого было меньше трудностей, чтобы обнажить ее тело, – он одним движением стянул с нее и без того небрежно надетую юбку и через голову снял тонкий корсет вместе с рубашкой, так что она очутилась перед ним голой. Точнее говоря, почти голой, потому что на ней еще были подвязки для чулок с маленьким кинжалом. Она хотела снять кинжал, однако он удержал ее за руку.

– Нет, оставь это. Это как-то… – казалось, ему на ум не приходило нужное слово, однако глаза его выражали то, что он имел в виду.

Он обеими руками потянулся к своему затылку, схватился за воротник рубашки и в следующий момент рывком снял и бросил ее перед собой. Элизабет молча смотрела, как рубашка пролетела по воздуху и повисла на ветке, рядом с жилеткой. Дункан отшвырнул в сторону сапоги, а потом сразу же и штаны – и она впервые увидела своего возлюбленного таким, каким его создал Бог. Когда он снимал рубашку, у него распустилась косичка, и теперь темные волосы длинными прядями падали на его лоб, спускаясь кольцами до самых плеч. Он нетерпеливо смахнул волосы с лица и подошел к Элизабет.

– Подожди, – сказала она, – я хочу… рассмотреть тебя.

Опустив руки, он стоял перед ней с раздувающимися ноздрями и растрепанными волосами, его глаза странно блестели в призрачном матово-золотистом свете, который царил под поросшими мхом деревьями. На короткое мгновение они застыли без движения, глядя друг на друга. Элизабет впитывала в себя каждую деталь его облика. Загорелая коричневая кожа, выраженные мышцы плеч и рук, широкая, поросшая курчавыми черными волосами грудная клетка, плоский мускулистый живот, тугие бедра, длинные жилистые ноги. Его вздыбленный стержень показался огромным, и ей пришлось сделать короткий вздох и вызвать в памяти тот факт, что она уже неоднократно впускала его в себя. Дункан глубоко вздохнул и робко улыбнулся: