Шаги приближались, они уже были почти рядом. Анна услышала тяжелое дыхание своего преследователя. Она отчаянно задрыгала ногами, снова встала и побежала дальше. Ей вновь удалось увернуться от него – на этот раз она была буквально на волосок от смерти, когда он занес свою руку с ножом. Рассвирепевший Гарольд изрыгал ругательства и проклятия, потому что в своем легком и коротком, до колен, нижнем платье Анна была намного подвижнее, чем раньше, и быстро убегала от него. Смертельный страх неожиданно придал ей выносливости. Ее ноги в тонких шелковых туфельках буквально барабанили по тропинке, и Анна даже ускорила бег. На ходу она распахнула узкий корсет, чтобы было легче дышать, и бежала все дальше сквозь опускавшуюся на землю ночь, до тех пор, пока не почувствовала, что ее легкие вот-вот разорвутся. Но даже тогда она не остановилась, не решилась замедлить движение хотя бы на шаг. В какой-то момент она свернула с тропинки, но заметила это, когда ветки стали бить ее по лицу, а сучья застревали в ее тонком шелковом платье. Здесь она уже не могла больше бежать, но стала упорно продираться через чащобу, окружавшую ее. Колючие свисающие побеги раздирали ей лицо, рвали рубашку, цеплялись за распущенные волосы. Она уже давно перестала ориентироваться в густом лесу и не знала, где находится и сколько времени прошло. Она знала лишь одно – что ей нельзя останавливаться. Ей нельзя кричать и плакать. Иначе он ее найдет. Что-то укусило ее в ногу. Ей стало больно, вскоре нога онемела и она стала все чаще и чаще спотыкаться. В боку у нее заболело, сердце заколотилось, и в конце концов она стала задыхаться. Ей надо было отдохнуть. «Только на один момент, – подумала Анна. – Я просто присяду и отдышусь, а потом пойду дальше».

У нее подвернулась нога. Она, спотыкаясь, прошла еще пару шагов, затем упала, как мешок, на землю и покатилась вниз по склону. Она катилась все дальше и дальше, будучи не в состоянии зацепиться за что-нибудь или упереться руками, потому что руки ее уже не слушались. Наконец она сильно ударилась головой о дерево и от удара моментально потеряла сознание.

44

Элизабет и Фелисити час за часом бегали по комнате, до крови разбивая себе кулаки о дверь и доски на окне. Из-за того, что они постоянно кричали, призывая на помощь, обе вскоре охрипли.

Элизабет попыталась табуретом выбить доски, однако Гарольд выполнил свою работу на совесть – доски ни на дюйм не сдвинулись с места. Когда силы покинули Элизабет, Фелисити тут же вскочила, чтобы тоже попытать счастья, но и ее усилия не увенчались успехом. В конце концов они без сил упали на кровать и принялись утешать друг друга, говоря, что скоро кто-нибудь обязательно заглянет сюда и вызволит их. Марта тоже не будет спать вечно, несмотря на выпитый лауданум, она когда-нибудь все же проснется и откроет им дверь.

Когда догорела последняя свеча, Фелисити вдруг начала дрожать и плакать. Она всхлипывала все громче и громче, пока Элизабет не выдержала и, схватив кузину за плечи, хорошенько потрясла ее.

– Мы умрем! – причитала Фелисити. – Мы никогда больше не выйдем отсюда!

Элизабет, сама наполовину обезумевшая от тревоги, принялась молиться. Она умоляла Бога, чтобы с ее ребенком ничего не случилось. «Я не хочу жить, если Джонни больше не будет рядом со мной», – подумала она. Элизабет никогда не могла понять, как женщины, у которых умерли дети, могли вернуться к нормальной жизни, как они это выдерживали – каждый день вставали, выполняли свои повседневные обязанности, а вечером шли спать. Разве можно надеяться, что после такой трагедии все снова станет хорошо? «О, Боже! – молилась она, посылая свою безмолвную мольбу в темноту. – Боже, сделай так, чтобы сюда пришел Дункан! Чтобы он вернул мне Джонни, живого и здорового».

И, словно Господь услышал ее молитвы, вскоре после этого на лестнице послышались шаги. Элизабет вскочила с постели и в темноте на ощупь пробралась к двери. Она споткнулась о табурет и упала, ругнувшись при этом совсем не по-дамски и забыв, что только что закончила свой разговор с Богом.

– На помощь! Мы здесь! – Она снова схватила в руки табурет, ударила им по двери и продолжала колотить до тех пор, пока от грохота у нее не завибрировали все кости. – Мы здесь, наверху!

Кто-то подбирался к двери, был слышен женский голос, однако Элизабет не могла разобрать ни слова, потому что ее сердце стучало настолько громко, что его удары эхом отдавались в ушах.

«Марта, – с благодарностью подумала она. – Наконец-то!»

В замочной скважине повернулся ключ, и дверь распахнулась. Перед ней стояла Деирдре. Она смотрела на Элизабет широко открытыми глазами.


Молодая долговая служанка, на которой была какая-то потрепанная накидка, отбросила назад капюшон и зашла в комнату. Она облегченно вздохнула, увидев Фелисити.

– Хвала Небу! Вы обе здоровы!

– Деирдре! – Элизабет все еще не могла опомниться. – Откуда ты здесь взялась?

Ее взгляд упал на худого молодого мужчину, стоявшего позади ирландки и держащего в руке фонарь.

– Кто это?

– Эдмонд Фитцжеральд, – сказала Деирдре. – Он пришел со мной, чтобы помочь мне освободить вас.

Мужчина снял шляпу и коротко поклонился. Он был одет просто, как батрак. Его упрямые каштановые волосы были подстрижены необычайно коротко. Его худое, покрытое веснушками лицо казалось опечаленным, но решительным. Что-то в его манере держаться указывало на то, что он не слуга. Элизабет заметила серебряный крест, висевший у него на шее, а потом вспомнила его имя. Очевидно, это был тот самый пастор, о котором говорил Гарольд. Молодой человек заметил ее взгляд и посмотрел на Элизабет со смесью гордости и смирения, однако она удостоила его лишь благодарной улыбкой на дрожащих губах.

– Откуда ты узнала, что мы тут сидим взаперти? – спросила Элизабет девушку.

– От Розы. Мы… поддерживаем связь.

– А где Джонни? – настойчиво произнесла Элизабет.

– Мистер Данмор отвез малыша к Миранде, прежде чем уехать вместе с Пэдди и Розой в Рейнбоу-Фоллз.

Элизабет облегченно вздохнула. Значит, с ее сыном все в порядке. И это было важнее всего.

Фелисити, которая подошла к Элизабет, плакала от радости.

– Добрая Роза! А где она сейчас?

– В Рейнбоу-Фоллз. – Лицо Деирдре немного расслабилось. – Боже, как я рада, что с вами ничего не случилось! Роза сказала… – Деирдре словно опомнилась и умолкла на полуслове, а затем, покачав головой, продолжила: – Но ведь теперь все хорошо.

Элизабет в порыве благодарности взволнованно схватила девушку за руку, а потом обняла ее и крепко прижала к себе.

– Моя девочка! Ты так добра! Я очень многим обязана тебе. – А затем, глядя через плечо Деирдре на молодого священника, добавила: – Не беспокойтесь, мистер Фитцжеральд, ваша тайна будет храниться надежно.

И лишь теперь Элизабет заметила, как исхудала Деирдре. Немного отстранив девушку от себя, она внимательно посмотрела на нее и с горечью воскликнула:

– Боже мой, как ты похудела! Где ты была все это время? Я разыскивала тебя в течение нескольких недель! Ты не можешь представить, как я беспокоилась о тебе!

– Я не хотела больше попадаться на глаза мистеру Данмору.

– Ох, Деирдре, я бы проследила за тем, чтобы он тебя больше не бил! – попыталась заверить ее Элизабет, хотя, уже произнося эти слова, она понимала, что вряд ли смогла бы предотвратить побои.

В конце концов, один раз она уже опоздала.

– Ты должна уехать к себе домой, на родину, – возбужденно заявила Элизабет. – Я оплачу поездку и дам тебе с собой достаточно денег. А долговой контракт я порву, и ты станешь свободной.

Деирдре ошеломленно уставилась на нее и, нервно сглотнув, спросила:

– Вы действительно сделаете это для меня?

– В любое время.

Платье Деирдре было жестким от грязи, ее исхудавшее лицо хранило на себе печать полной лишений жизни. Рыжие волосы, раньше ухоженные и блестящие, стали тусклыми и спутанными, но, когда девушка робко ответила на улыбку Элизабет, она снова показалась молодой хозяйке очень привлекательной. Элизабет заметила, как часто взгляды молодого пастора останавливаются на Деирдре. Она узнала выражение отчаянного самоотречения в его глазах. Но он быстро опустил глаза и шагнул назад.

– Нам пора идти, Деирдре. Здесь, в городе, слишком опасно находиться. Кто-нибудь может узнать нас.

Он надел шляпу, причем так, что его лицо оказалось полностью скрыто за полями. Теперь он выглядел как простой рабочий. Он коротко поклонился Элизабет:

– Миледи. Идем, Деирдре. Наша задача выполнена.

Деирдре присоединилась к нему и, оглянувшись, сказала:

– Прощайте, миледи. Всего хорошего вам и мисс Фелисити! Пожалуйста, поцелуйте за меня малыша, мне его очень не хватает!

– А где я могу найти тебя? – спросила Элизабет.

Деирдре, уже стоя на лестнице, едва заметно покачала головой. На ее лице отражалась безнадежность.

– Я благодарю тебя! – крикнула ей вслед Элизабет. – И вас тоже, мистер Фитцжеральд!

Их шаги затихли, и мерцающий свет фонаря вместе с ними исчез в темноте.


Деирдре шла вслед за Эдмондом по двору к калитке. В усадьбе было пусто, а ворота стояли открытыми нараспашку, каждый мог зайти сюда.

– Странно, – сказала Деирдре, подходя ближе к Эдмонду.

– Что тут странного? – спросил он, обернувшись к ней.

Она, наморщив лоб, указала рукой на ворота.

– А ворота были открыты, когда мы пришли сюда?

– Признаться, я не обратил на это внимания, – ответил Эдмонд и ускорил шаг. – Теперь тебе лучше? Я имею в виду после того, как ты помогла ей.

– Это было самое малое, что я могла сделать, – заметила Деирдре. – Она ведь тоже мне помогала.

– Ей не удалось удержать своего мужа от того, чтобы он не цеплялся к тебе.

– Это была не ее вина.

– Если послушать тебя, так это вообще не было ничьей виной.

Деирдре уловила в голосе Эдмонда горечь и искоса посмотрела на него. Торопливо идя рядом с ним, девушка увидела на его лице уже знакомое ей выражение. С одной стороны, он, казалось, был рассержен, а с другой, одновременно с этим раздражением каким-то странным образом проявлял беспокойство о ней. Поначалу она думала, что он с присущей ему чуткостью заботится обо всех заблудших душах, нашедших дорогу к нему на холмы. Он молился вместе с каждым ирландцем или шотландцем, которые смогли пробраться в его тайное место, а тем, кто оставался там, предоставлял укрытие. Он постоянно рисковал собственной жизнью, независимо от того, вел ли он богослужение или помогал тем, кто сбежал от своих хозяев, как и сама Деирдре. Они все тут были вне закона, поэтому их жизни не будут стоить и пенни, если их когда-нибудь схватят.

Он привел ее в тайное убежище, где жили также остальные сбежавшие долговые рабочие вместе с беглыми рабами, однако уже после следующего богослужения в кое-как сколоченном из досок сарае в лесу, который он называл часовней, появилась проблема, для решения которой ему понадобилась ее помощь. Одну из долговых служанок избил и прогнал хозяин, потому что она была на поздних сроках беременности. То, что этот мужчина сам был причиной ее позора, его не беспокоило. До того, как Эдмонд привел ее в лагерь беглецов, она родила прямо в той часовне. Ребенок умер вскоре после родов, а женщина была слишком слабой, чтобы встать и уйти. Ее крепко держала в своих лапах лихорадка, и никто не мог сказать, выживет ли она. В этой ситуации Эдмонд попросил помощи у Деирдре, и она с готовностью ее оказала. Они вместе дежурили у больной, вливали ей в рот воду и делали холодные компрессы, молились вместе с женщиной и даже пообещали передать ее родителям весточку от нее.

Они старались как могли, чтобы облегчить ей жизнь, до тех пор, пока смерть при следующем дожде не заглянула в душную и полную жужжащих комаров тесноту часовни и забрала с собой женщину. Они похоронили ее, предав тело земле прямо рядом с бедным младенцем, которого Эдмонд успел окрестить, прежде чем тот издал последний вздох. Они вместе стояли у могилы, в то время как капли дождя падали на них с крон деревьев и превращали все вокруг в густой влажный туман. Деирдре плакала, когда Эдмонд читал молитвы из псаломника:

– «Господь есть пастырь мой, и у меня все будет в достатке. Он выведет меня на зеленую лужайку и проведет к свежей воде. Он наполнит мою душу, он приведет меня на путь праведный во имя свое. И если я уже иду по долине тени смертной, я не боюсь несчастий; доброта и сердечная теплота будут следовать за мной всю мою жизнь…»

Ее израненная душа болела, она чувствовала себя жалкой, слабой и одинокой. Позже она не могла объяснить, почему, ища утешения, прижалась к нему.

Он обнял ее рукой за плечи, по-братски, как будто защищая, после чего она прижалась к нему еще теснее и обхватила обеими руками за талию. Немного помедлив, он тоже обнял ее, и так, держа ее в объятиях, остался стоять рядом с ней под дождем. Она чувствовала тепло его тела и продолжала плакать, но с этого момента у нее на сердце было не так больно, как раньше.