– Я тут краем уха слышал, что с понедельника вы будете посещать спортзал, – с деланым равнодушием произнес Тейт. – Прекрасно.

Макс был того же мнения. Живопись – это здорово, но срывать на тренажерах накопившуюся внутри злость – еще лучше.

– Мне нравится эта композиция, – сказал Тейт, кивая в сторону холста.

На второй картине Макса преобладали мягкие охристые тона. Первую он утяжелил густым черным фоном. Та картина теперь обитала в гостиной его палаты; во всей, так сказать, своей жуткой, агрессивной красе. Закончив ее, Макс отнюдь не выпустил всю злость, что бурлила внутри, зато разбудил сильное желание рисовать дальше. Делать выводы было еще рано, однако Макс, следуя советам Эллиота, самовыражался на холсте. Тот оказался прав: это давало облегчение. Сам процесс рисования приносил Максу удовлетворение. Каждый мазок кистью утолял молчаливый внутренний голод. Макс не питал иллюзий. Он знал: рисование – способ самоочищения. Если сказать еще грубее, он выблевывал на холст всю свою злость, подавленность, зависимость и прочее. Первозданные, непричесанные эмоции. Первая картина хорошо отражала его состояние, но Максу это нравилось. Если занятия с Тейтом отвлекут внимание психотерапевтов, если ему удастся держать в узде приступы страха… он готов и дальше рисовать хоть сутками.

– Вы замечательно подобрали контраст между цветами, – сказал Тейт, шумно жуя конфету. – Что вы хотели выразить?

Макс запрокинул голову, разглядывая собственное творение. После беседы с Эллиотом об уходе Лиззи ему отчаянно захотелось отправиться в художественный класс и что-то нарисовать.

– Сам не знаю, что я тут наворотил, – признался Макс, разглядывая диагональные красные и оранжевые мазки. – И не надо задавать мне глупые вопросы.

– Согласен, не надо, – улыбнулся Тейт. – Я вместе с вами ломаю голову, только и всего.

Часть конфеты не помещалась у Тейта во рту. Продолжая наслаждаться этой странной сластью, Тейт направился к другому пациенту. Макс улыбнулся ему вслед. Живописи Тейт его не научит, но с этим парнем не соскучишься.

Глава 5

Групповые сеансы, беседы с Эллиотом, рисование… Все это благотворно влияло на состояние Макса, но он упускал из виду один очень существенный момент: пройдет какое-то время, и маятник качнется в обратную сторону. Рождественское убранство, обильная праздничная еда, веселая музыка, наконец, трогательные подарки (реабилитационный центр преподнес ему коробку шоколадных конфет и носки). Макс впервые за долгие годы наслаждался праздником, пусть и вдали от дома и друзей.

Словом, эта теплая атмосфера, эта обстановка милой сентиментальности и любви к младенцу Иисусу и всем, кто тебя окружает, сослужили Максу плохую службу.

Почему? Да потому, что Макс О’Хейр как был, так и остался внутри пессимистом. Вырываясь на поверхность, его пессимизм превращался почти в болезнь. Но дни складывались в недели. Макс привык к обстановке реабилитационного центра. Ему стало казаться, что он действительно движется по пути освобождения от пагубной зависимости. Его мысли больше не управлялись гневом и душевными терзаниями. Тяга к кокаину, прежде не оставлявшая его ни на час, тоже отступила на задний план и стала чем-то похожей на зудение комаров над головой.

Какой же он был дурак! То, что он считал оставшимся далеко позади, однажды вернулось. Маятник качнулся в обратную сторону.

Макса снова все начало раздражать. Например, снисходительно-покровительственное выражение лица Эллиота. Нечего на него так смотреть! Пару недель назад он бы и внимания не обратил, однако сейчас это его всерьез бесило. Макс не понимал, что́ выбивало его из колеи, заставляя раздражаться по незначительным поводам, а то и просто без всякого повода. Макс пробовал перенаправить свою злость на тренажеры спортзала. Тренер пока ограничился лишь настороженными взглядами, однако Макс понял: еще один такой всплеск – и в спортзал его больше не пустят. Тогда он решил измотать себя на беговой дорожке. Макс бежал, пока не свалился от усталости. А раздражение не исчезало.

– Вы сегодня звонили по телефону, – сказал Эллиот, отхлебывая из своей неизменной кружки. – Кому, если не секрет?

– Картеру, – ответил Макс, развалившись на стуле и шумно выдохнув.

– Прекрасно, – улыбнулся Эллиот. – И как он?

Макс скрипнул зубами:

– Помолвлен.

Это слово вылетело из него, как револьверная пуля. Макс вдруг почувствовал себя уязвленным. Он завидовал Картеру и злился на лучшего друга.

– Он, черт бы его побрал… помолвлен.

Макс тер пальцами лоб, ненавидя это слово и собственный эгоизм.

Эллиот поставил кружку на столик. Звук рикошетом ударил Максу по мозгам. По его усталым, запутавшимся мозгам. Долбаный Картер! Впервые за месяц пребывания здесь Максу отчаянно захотелось втянуть в себя дорожку кокса.

Нет, не одну, целых три дорожки.

И бутылку мексиканской текилы «Патрон», которую бы держала женщина с длинными ногами, большими сиськами и без каких-либо моральных принципов.

Максу отчаянно захотелось жаркого, потного, подхлестнутого кокаином секса. Эта встряска мигом прочистила бы ему мозги.

– Вы сердитесь, – сказал Эллиот.

И это не было вопросом.

– Да, – мгновенно огрызнулся Макс, не успев подумать. – То есть… нет. Я сам не понимаю, что со мной.

Здесь он сказал чистую правду. Голова его напоминала приемник, одновременно принимающий полтора десятка станций.

Макс вскочил со стула, подошел к окну, выходящему в заснеженный сад. Снег красиво искрился на послеполуденном солнце. В этом году оттепелей не было, и повсюду лежал густой белый покров. Макс закрыл глаза, уткнувшись лбом в холодное стекло. Они с Картером неплохо поговорили. Новость ошеломила и разозлила Макса, однако он сумел скрыть свои чувства. Как хороший мальчик, он поблагодарил за рождественский подарок. Поговорили еще о разных пустяках. Пошутили над желанием Райли устроить мальчишник. Картер говорил спокойно и непринужденно. Максу непринужденность приходилось изображать, скрывая напряжение.

– Даже не знаю, почему мне вдруг стало так паршиво. Словами не опишешь.

Пружина внутри закручивалась все сильнее, угрожая лопнуть.

– Я понимаю, – тихо ответил Эллиот.

– Вы? – с вызовом переспросил Макс, поворачиваясь к психотерапевту. – Понимаете?

– Конечно. Картер – ваш лучший друг. Вы с ним знакомы чуть ли не двадцать лет. Вы вместе проходили через труднейшие жизненные испытания, а теперь… Вы чувствуете: его жизнь движется вперед, а ваша топчется на месте.

Макс даже заморгал. Чертов док! Попал в точку.

– Но вы, Макс, вовсе не топчетесь на месте, – тоном проповедника заявил Эллиот. – За последние две недели вы заметно изменились в лучшую сторону. Начали раскрываться.

– Сам я этого не ощущаю. – Макс засунул руки в карманы. Потом вздохнул и вернулся на стул. Молчание Эллиота было хуже упреков. Макс попытался спрятаться под капюшоном. – Я искренне хочу, чтобы Картер был счастлив, – наконец признался Макс, впиваясь ногтем в кожицу ногтя на другой руке. – Вряд ли кто-то заслуживает счастья больше, чем он.

– И на ком он женится?

– На Кэт. Они познакомились, когда он сидел в Артур-Килле. Хотя на самом деле они впервые встретились намного раньше. Долго рассказывать. Скажу лишь, что Макс спас ей жизнь, когда ему было одиннадцать. – Он невесело рассмеялся. – Картер трясется над нею как ненормальный. Пылинки сдувает.

– Так было и у вас с Лиззи.

Макс дернулся, но больше по привычке. Упоминание о Лиззи уже не вызывало в нем прежней боли.

– Да, можно сказать и так.

– И в этом вся проблема. – Эллиот подался вперед.

– Наверное, – признался Макс.

Быть может, он просто завидует Картеру, нашедшему то, чего так недостает ему самому. Может, в нем прорвалась злость. Картер сейчас живет полноценной жизнью, а он заперт в этой комфортабельной клетке. Или же Макс О’Хейр – просто законченный эгоист, неспособный быть благодарным человеку, столько раз выручавшему его из разных передряг. И мотать за него срок в Артур-Килл отправился не кто-нибудь, а все тот же Картер.

– Мне стыдно, что я пытаюсь оправдать своим прошлым это дерьмовое нынешнее состояние, – скороговоркой пробормотал Макс.

– Но вам нужно не запихивать ваше состояние внутрь, а справиться с ним, – ответил Эллиот. – Разберитесь с вашей завистью и двигайтесь дальше. Когда вернетесь домой, отдайтесь празднованию. Попытайтесь искренне порадоваться счастью Картера, и ваше состояние обязательно изменится.

Макс в этом не был уверен, но хотел надеяться.

– И потом, вы же еще совсем молодой человек. Вы можете встретить и полюбить другую женщину, – со своим всегдашним оптимизмом добавил Эллиот.

Макс даже глаза выпучил. Его сердце заколотилось, ударяя прямо по ребрам.

– Ни в коем случае, – прошипел он.

– Почему? – невозмутимо спросил Эллиот. – Жизнь продолжается. Пример Картера – лучшее тому подтверждение. Он встретил свою любовь. Вы тоже встретите. Никто не лишал вас права на радость и счастье.

Макс резко замотал головой:

– Бросьте, док. Я больше не вляпаюсь в подобную историю. Никогда.

Его бы это просто раздавило.

И потом, всем пациентам реабилитационного центра настойчиво рекомендовали: первый год новой жизни воздерживаться от романтических отношений. Такие отношения непредсказуемы; за взлетами следуют падения. Если даже обычные люди тяжело переживают любовные коллизии и творят разные глупости, то бывших зависимых это может спровоцировать на возврат к старому. И пошло-поехало: снова прием наркотиков, снова беспробудное пьянство. Да и сам Макс больше не хотел встревать в серьезные отношения с женщиной. До встречи с Лиззи, да и после ее ухода, он предпочитал женщин на одну ночь. В крайнем случае – на неделю. Встретились, потрахались и разбежались. У него, как у всякого молодого, здорового мужчины, есть сексуальные потребности. И вокруг хватает женщин, которые ищут того же. Чем проще, тем лучше.

Эллиот смотрел на него, задумчиво почесывая подбородок:

– Быть может, мы еще вернемся к этому разговору. – Он встал, отложил блокнот и прошел в другой конец кабинета, к элегантному письменному столу. – У меня для вас кое-что есть. – Эллиот полез в ящик стола, что-то вытащил оттуда и зажал в руке. – Вот это.

Макс тоже встал и на негнущихся ногах подошел к психотерапевту:

– Что?

Эллиот протянул ему небольшой металлический кружок, напоминающий жетон. Макс почти сразу узнал этот кругляш.

– Ваш первый знак отличия. Поздравляю, Макс. Тридцать дней без пагубных зелий.

Макс смотрел на скромный медальон, посередине которого было выбито: «1 месяц», а по окружности шли слова, которые он не раз слышал на групповых сеансах и помнил наизусть: «Свобода, доброжелательность, личность, Бог, общество, служение».

Неужели он уже целый месяц не нюхает кокс и не глушит себя виски?

– На самом деле вы находитесь у нас тридцать три дня, – сказал Эллиот, словно прочитав мысленный вопрос Макса.

Макс держал медальон на ладони. Эллиот медленно сомкнул ему пальцы. Сейчас он смотрел на Макса не как психотерапевт, а как добрый друг, всегда готовый поддержать и ободрить.

– До Нового года остались считаные дни. Пусть ваши сила и решимость перейдут в наступающий год, чтобы все, о чем вы мечтаете, стало достижимым. Считайте это символом надежды. Надежда как солнце – она светит всем. Даже вам.

Возможно, у кого-то другого внутри разлилось бы приятное тепло. Металлический кругляш помог бы прогнать из души страх и пессимизм и излил бы целительный бальзам на израненное, покрытое шрамами сердце. Макс отчасти был горд, что выдержал эти тридцать три дня, сражаясь с собой вдали от дома и друзей. Но играть по сценарию Эллиота он не собирался.

– Спасибо, док, но все эти «А потом они жили долго и счастливо» – не для меня, – сказал он, выдерживая взгляд Эллиота. – Жизнь лишь отнимала дорогих мне людей. Видимо, на мне ее запас хеппи-эндов закончился.

* * *

Бар, когда Грейс вошла, оказался совсем не таким, каким она его представляла.

Днем здесь было светло от больших окон и стеклянной двери, ведущей на задний двор – летом там наверняка ставят дополнительные столики. Старинный музыкальный автомат играл блюз – такие автоматы Грейс видела в фильмах пятидесятых годов прошлого века. Середину зала занимал бильярдный стол. Дальше располагались столики, а еще дальше – кабинки разного размера. Потолок был высоким. В воздухе висел запах жареной картошки, мяса и пива. Какие знакомые запахи. Грейс невольно улыбнулась, поддавшись ностальгическим чувствам.

А внешне заведение выглядело весьма прозаично: стены, обшитые темными деревянными панелями, и выцветшая вывеска с названием. Назывался бар тоже прозаично: «Виски и крылышки». Первая попытка Грейс зайти сюда была решительно пресечена Каем. Помнится, они шли мимо и она предложила заглянуть туда перекусить. Кай тут же популярно объяснил, какого пошиба публика может собираться в подобном заведении, и силой увел сестру, не дав ей совершить еще одно сумасбродство.