– Я дышу одним воздухом с Чеховым, – говорила Анна свой бабушке.

Когда заканчивались занятия, Анна потихоньку ото всех уходила в Александровский сад, садилась так, чтобы был виден Манеж и представляла себя булгаковской Маргаритой. Закрывала глаза и ждала, что вот-вот рядом на скамейке появится рыжий Азазелло и станет соблазнять ее иностранцем и золотой коробкой с волшебным кремом. Но вместо Азазелло как-то в феврале к ней подсел худенький длинноволосый парень…

«Восемнадцать лет – это много или мало? Как посмотреть… Большинство подружек уже давно познали все тайны любви и не забивают себе голову лишними сложностями» – думала Анна, пока хрупкий февральский ледок трескался под каблуками ее сапожек. «А, с другой стороны; во времена моих родителей девушка, не вышедшая замуж к двадцати годам, считалась уже старой девой. И Маргарита вышла замуж в девятнадцать…»

Для того, чтобы добраться до любимой скамейки в Александровском Саду, потребовалось сосем немного времени. «Вот на этой скамье у Нее было свидание с Мастером, а потом появился Азазелло… Ну и что, с того, что Маргарите было тридцать, а мне всего восемнадцать. Может, я не так красива, но тоже несчастна. И мне нужен Мастер. Или «иностранец», который вывел бы меня в Высший Свет. И без Лолки обошлась бы… Ведь прекрасно знаю, что я нужна ей только для того, чтобы списывать контрольные и оттенять «ее неземную красоту». Ведь сама согласилась на роль дуэньи… Нет, хочу чтобы вот сейчас, сию минуту, мне представили моего любовника, Мастера!»

– Вы прекрасны, как стая вечерних птиц,

Что садится на этот город.

Распахнувши дали своих ресниц,

Вы во мне породили голод…

К сожалению дальше ещё не придумал, а потому умолкаю пораженный вашей красотой и одиночеством. Вас как зовут? Меня Питер. Но это не важно, Вы можете меня звать, как Вам захочется, если конечно, захочется. – Собеседник оказался очень разговорчивым молодым человеком. Он мало походил на Мастера, разве, что на мастера после болезни и клиники. Потертые джинсы, видавшая виды кожаная куртка и спутанные длинные волосы дополняли портрет. Остального в наступающих сумерках было не разглядеть.

– Хотите, я почитаю Вам стихи? – спросил Питер, присаживаясь на скамью рядом, – нет, правда, как Вас зовут?

– Анна.

– Ну, зачем же так официально Анечка? А впрочем, как Вам будет угодно. Так хотите?

– Конечно, хочу. Каждая девушка любит, когда ей читают стихи, только становится прохладно, так, что давайте пройдёмся.

– С удовольствием. Так на чем мы остановились? – Питер повернулся и в отсветах фонаря стали видны выдающийся во всех отношениях нос и стекла очков «а ля Джон Леннон».

– На стихах, – проговорила Анна, и сама себе улыбнулась.

– Да, на стихах, – Питер встал и галантно протянул ей левую руку, правой отбрасывая волосы назад. – Так, вот: Земную жизнь пройдя до половины…

– Я оказался в сумрачном лесу, – как видите, я могу продолжить это стихотворение не хуже Вас. И Вам не стыдно? А я то думала, что Вы и вправду поэт. Но это было бы и в самом деле исключением.

– Ну Вы совсем не правы, – я действительно поэт, только вот я совершенно не рассчитывал на подобное развитие событий. И у меня в голове все перемешалось. Не хотите ли пива?

Итак, он представился Питером, заявил себя поэтом и предложил Анне послушать его стихи. Анна постеснялась отказать поэту, хотя к тому моменту немного замерзла, поэтому предложила пройтись.

Пива Анна не любила. А еще, она не признавалась даже себе, что побаивалась молодых людей постоянно пьющих пиво. Хотя практически все ее сокурсники и сокурсницы грешили по этой части:

– Нет, пива я не хочу.

– Ну извините, больше ничего нет, – Питер зажигалкой открыл небольшую коричневую бутылку и пробка, прочертив в воздухе дугу, шлепнулась в снег.

И город плыл сквозь зарево огней,

И небо отливало поволокой,

Вам не найти кого-нибудь верней

Меня…

– Очаровавшись попой… Послушайте, Петя, вы со всеми девушками так разговариваете? Или я – это приятное исключение. Так вот, на будущее, прежде чем пичкать незнакомку плохими стихами, выясните, чем она занимается.

– И чем Вы, Анна, занимаетесь? – спросил поэт, доставая из сумки очередную помятую папиросу.

– Но ведь я Вам намекала, когда цитировала Есенина, – Анна закашлялась, – простите, но от ваших сигарет дым, как от горящего овина.

– От «Неопалимого», – с кривой усмешкой проговорил Питер.

– О! Вы читали Набокова, и значит одно из двух, либо вы не безнадёжны, либо мы с вами коллеги по филологическому цеху, – предположила Анна.

– Второе верней, – Питер снял несуществующую шляпу, помахал ей в воздухе и раскланялся. – Позвольте представиться: студент четвертого курса литинститута, поэтический семинар. А вы где учитесь?

– МГУ, филфак.

– Ну, куда нам, с нашим свиным рылом, в ваш клан богатых и избранных…

Стихов он знал великое множество, он прямо-таки сыпал ими, как снежной крупой, которая, как назло зарядила ближе к вечеру. Поэт, казалось, совсем не чувствовал холода, он только достал из кармана поношенной куртки черную вязаную шапочку, натянул ее на голову и продолжил читать. Они прошли от Александровского сада до Храма Христа Спасителя и двинулись по Бульварному кольцу, миновали Гоголевский, Никитский, Тверской; поэт посинел, но читать не прекратил, он бесконечно курил страшно едкие сигареты, буквально прикуривал каждую следующую от окурка предыдущей. Анна замерзла, но прерывать поэта не решалась, на Страстном она робко предложила зайти куда-нибудь выпить чаю, Питер сделал вид, что не расслышал, а может быть, действительно был поглощен своей музой. Анне стало стыдно за свое бесчувствие, она набралась мужества и последовала за поэтом дальше. На Петровском ее мужество иссякло, на Рождественском дрожащим голосом она взмолилась о пощаде.

– Скоро будет метро, – пообещал Питер.

По Сретенскому Анна почти бежала, поэт едва поспевал за ней. Кажется, его тоже пробрало, и он предложил Анне поехать к нему в общежитие. Анна отнекивалась, поэт настаивал. Обещал горячий чай, вино и гениев.

– Ты знаешь, – Питер почему-то перешел на ты, видимо совместное блуждание по морозу сближает, – Серега – он гений, – бормотал поэт, – вот я ему скажу, он тебе почитает. Васька тоже гений, уже печатался. Он тебе подарит сборник со своими стихами. Ильюха – это вообще – сила, – он потрясал в воздухе сухим кулаком.

– Петя, я не могу, правда, завтра вставать рано, занятия с утра, бабушка будет волноваться, – стуча зубами, оправдывалась Анна.

– Ты много теряешь, – настаивал Питер.

– Мне очень жаль, но я вынуждена отказаться.

– А если это любовь?

Они, наконец, подошли к метро.

– Как-нибудь в другой раз, – пообещала она.

– Я позвоню.

– Хорошо, – Аня поспешно продиктовала поэту номер телефона.

Потом она жалела об этом, надо было сказать, что телефона нет, или соврать что-нибудь. Но Анна врать никогда не умела.

Питер еще долго преследовал ее своими звонками, и между ними происходили долгие мучительные объяснения.

С тех пор Анна стала осмотрительнее, прогулки по Александровскому саду пришлось прекратить, хотя она часто тосковала по своим тогдашним мечтам.

Правда, у нее была Лола. Ей Анна прощала все. Лола всегда держалась чуть свысока, но ведь так и должно было быть. Она – красавица, дочь богатых родителей, окружена поклонниками, многочисленными приятелями и приятельницами. Она и Анна – словно девушки с разных планет. Конечно, Лоле трудно понять подругу, но ведь она пытается. За два с половиной года девушки ни разу не поссорились, а это кое-что, да значит. К тому же, Лола познакомила Анну со своей мамой, и сама с удовольствием приходит в гости к Анне, любит поболтать с бабушкой, с восторгом рассматривает старые альбомы, восхищается библиотекой, собранной дедом. Анна любит, когда Лола приходит в гости. Раньше она думала, что бабушка тоже в восторге от ее подруги. Но бабушка как-то обмолвилась:

– Бог с ней, какая-то она слишком…

Анна даже растерялась:

– Как это – слишком?

– Ее слишком много, – пояснила бабушка.

– Что ты, бабуль, она такая красавица! – Воскликнула Анна.

Бабушка покачала головой и улыбнулась грустно:

– Ах, Анюта, цены ты себе не знаешь… Настоящая красавица – ты.

– Я? – удивилась Анна. – Вот уж, не вижу ничего красивого.

– Дай срок, найдется тот, кто увидит, – загадочно пообещала бабушка.

Анна не придавала бабушкиным словам особенного значения; всем известно, для бабушки нет никого красивее внучки. Но, все-таки, было приятно слушать, когда бабушка расхваливала свою любимицу. Тайком, когда никто не мог ее видеть, Анна становилась перед зеркалом, смотрела на себя, поворачиваясь так и эдак. Она распускала свои густые светлые волосы, разводила руки, приподнимала край платья, чтобы увидеть – стройные ли у нее ноги. Щурила глаза или широко распахивала их, улыбалась, хмурилась, строила рожицы отражению. Иногда она себе нравилась, но потом приходила в университет, смотрела на уверенных в себе студенток, общалась с Лолой и понимала, что она гадкий утенок. Только у Андерсена утенок вырос в прекрасного лебедя, а ей, видимо, так и придется остаться уткой.

Вот, если бы она могла надеяться, что сегодняшний незнакомец когда-нибудь снова появится в ее жизни! О, тогда бы она знала, зачем живет. Тогда было бы намного легче сносить насмешки сокурсниц, тогда она ни за что не стала бы общаться с другими молодыми людьми. Она бы ждала! Она умеет ждать, только никто не знает об этом. Ожидание она посвятила бы ему – своему прекрасному принцу. Она была бы совсем одна, замкнутая в своем мире, среди книг, музыки и ожидания. Как будто во сне. А потом он пришел бы и разбудил ее. Потому что иначе и быть не могло. Как там в сказке: принц преодолел все преграды, совершил кучу подвигов, добрался до замка, взбежал по лестнице в самую высокую башню, где много лет спала принцесса, ожидавшая его поцелуя.

Анна представила, как незнакомец заходит в ее квартиру, идет в ее комнату, где она спит, потому что еще очень рано. Он опускается на колени, наклоняется к ней, она чувствует его дыхание; и вот – их губы соприкасаются. Как чудесно!

– Как чудесно! – запела Анна и закружилась по комнате.

Вот только, завтра Лола празднует день рождения, и Анне никак не отвертеться от посещения супер модного клуба. Если бы она могла просто поздравить подругу и потихоньку уйти… Анна еще раз взглянула на украшение, бисер вспыхивал зелеными искорками, словно много-много светлячков собрались вместе, чтобы протанцевать мазурку. Лоле должно понравиться. Когда она узнала о том, что работы Анны продаются в нескольких известных салонах, то непременно захотела, чтобы подруга сделала для нее какую-нибудь вещицу.

Ах, она совсем забыла, ведь надо же позвонить Лоле!

– Анюта, за стол! – позвала бабушка.

– Иду, бабуль…

Анна торопливо набрала номер подруги. Голос Лолы не спутаешь ни с кем:

– Аня-а, – пропела Лола. – Где ты пропадаешь?

– Привет, Лол, бегала по делам, только пришла, – быстро ответила Анна.

– У тебя мобильник отключен, – возмутилась подруга, – я же просила тебя!

– Извини, – торопливо перебила ее Анна, – совсем из головы вон.

– Ты что, забыла?

– Нет, конечно. Как я могла, – успокоила ее Анна.

– Надеюсь, завтра ты отложишь свои дела и сможешь прийти пораньше, – все еще обиженно спросила подруга.

– Пораньше? Зачем? – удивилась Анна.

– О, это сюрприз.

Анна тяжело вздохнула. Она-то надеялась избежать сюрпризов.

– Я тебе отвечаю, ты будешь в восторге, – пообещала Лола.

– Когда? – обреченно спросила Анна.

– Собираемся у меня в пять.

– Хорошо, – послушно согласилась Анна. В трубке послышались короткие гудки. Анна положила ее и пошла на кухню.

2

Мать и дочь очень похожи. Обе высокие, с горделивой осанкой, длинноногие, зеленоглазые. Конечно Лоле двадцать, а ее матери Виолетте Матвеевне – за сорок, но даже самые строгие знатоки женской красоты задумаются, кому из этих двух женщин отдать первенство. Лоле не хватает изысканности, она порывиста, порой даже вульгарна. С ней трудно поладить. Мать знает об этом, но все-таки пытается иногда наставлять Лолу.

Сейчас, когда Лола только что закончила говорить по телефону. Виолетта Матвеевна строго посмотрела на дочь:

– Никак не пойму, что связывает тебя с этой девушкой? – спросила она, пожав плечами.

Лола обернулась к матери:

– Аня тебе не нравиться? – усмехнулась она.

– Почему же, она хорошая девушка, только…

– Ты хочешь сказать, не нашего круга, да? – уточнила дочь.

– Да причем здесь круг! – Виолетта Матвеевна гордо выпрямила и без того прямую спину, – Я, знаешь ли, всегда была выше этих предрассудков! – отчеканила она.