Вероятно, постоянно.

— Готово, — произносит, пугая меня, Колтон, размещая позади меня бумажный пакет с едой. Потом обходит машину и скользит на водительское место. Цепляя ремень безопасности, он замечает на экране телефона сообщение о пропущенном вызове и пролистывает его. При виде имени звонившего на его лице появляется загадочное выражение, а я отчитываю себя, потому что надеялась — он будет хмуриться, узнав, кто звонил.

Девушки всегда надеются.

За пару секунд мы возвращаемся на трассу и направляемся по автомагистрали в сторону Тихоокеанского побережья. Я любуюсь видом прибоя, волн, разбивающихся о пляж на фоне медленно опускающегося за горизонт солнца, прежде чем осознаю, что мы тоже становимся частью этого пейзажа.

Колтон едет к пятачку почти пустой автостоянки. Я удивлена, что здесь так мало людей, ведь погода сегодня необычайно теплая для этого времени года.

— Мы на месте, — объявляет мой спутник, нажимая кнопку, поднимающую крышу машины, и она накрывает нас, пока мы въезжаем на стоянку. Я смотрю на него, не в силах скрыть удивление: я надеялась на неромантичное свидание, а он привёз меня на моё самое любимое место на земле. Ближе к закату пляж почти пустой. Колтон просто ведёт нечестную игру, но, с другой стороны, он не знает меня достаточно хорошо, чтобы знать мои предпочтения, таким образом, я приписываю это удаче, которая на его стороне.

Он берёт пакет с сиденья позади меня и выходит из машины. Затем вытаскивает из багажника одеяло, и только после этого подходит к моему сиденью. Открывая мне дверь, он игриво предлагает руку, чтобы помочь выйти из машины.

— Пошли, — требует он, и тянет меня за руку, и во мне вспыхивает тысяча соблазнительных ощущений, пока он ведёт меня к песку и прибою. Моя голова немного кружится оттого, что он продолжает держать мою руку, хотя я послушно следую за ним. Грубые мозоли на его ладони против моей гладкой кожи — желанное и волнительное ощущение. Почти как приводящий в чувство щипок, когда хочешь удостовериться, что не грезишь наяву.

Мы выходим на пляж, проходя мимо кучи одежды и полотенец, которые, по моему мнению, принадлежат двум сёрферам, объезжающим волны. Мы идём молча, оба проникаясь окружающей красотой, пока я подыскиваю слова. Почему я вдруг так нервничаю — из-за напряжённости Колтона? От его близости?

Когда до полосы мокрого песка остаётся около трех метров, Колтон, наконец, произносит:

— Как насчёт остановиться прямо здесь?

— Конечно. Хотя, если бы я знала, что мы поедем к океану, я бы взяла купальник, — легкомысленно отвечаю я; как всегда, когда нервничаю, я глупо шучу. Если бы я могла закатить глаза на свои слова, я бы так и сделала.

Чувствуя отсутствие бравады в моих словах и мою ощутимую нервозность, когда мы действительно остались вдвоём, только он и я, Колтон иронично замечает:

— А кто говорит о купальниках? Я всегда купаюсь нагишом.

Я холодею от этого комментария, широко раскрыв глаза и громко сглатывая. Странно, что мысль обнажиться рядом с этим красавчиком так расстраивает меня, учитывая тот факт, что его руки уже были на мне.

Его совершенство против моей заурядности.

Колтон протягивает свободную руку, пальцем приподнимая мой подбородок так, чтобы я встретилась глазами с его нежным взглядом:

— Расслабься, Райли. Я не собираюсь есть тебя живьём. Ты хотела простоты, я тебе её предоставил. Я подумал, что грех не воспользоваться такой необычно тёплой погодой, — говорит он, отпуская мой подбородок, и вручает мне коричневый пакет, чтобы иметь возможность расстелить на песке большое одеяло от Pendleton. — Кроме того, когда я, наконец, заполучу тебя обнажённой, это будет несколько более приватно, чтобы я мог наслаждаться каждой медленной и сводящей с ума секундой этого. Чтобы я мог не торопиться, и точно показать тебе, для чего было создано твоё сексуальное тело, — вскидывает он на меня глаза, его взгляд искрится желанием, а рот изогнут в греховной улыбке.

Я делаю судорожный вдох и качаю головой, не уверенная в себе, правильности моей реакции на него, и не зная, как я должна вести себя дальше. Этот мужчина способен совратить меня одними словами. Определённо, это плохой знак, и, если он продолжит в том же духе, я сдамся ему в самое ближайшее время. Я ёжусь от напряжённости его взгляда и направления собственных мыслей, которые заняли всё моё сознание.

— Садись, Райли. Обещаю — я не кусаюсь, — усмехается он.

— Посмотрим, — фыркаю я в шутку, отвечая, но подчиняюсь, и, сев на одеяло, отвлекаю себя от переживаний вознёй с молнией на своей обуви. Потом стягиваю носки, освобождая ступни, и шевелю пальцами, окрашенными лаком цвета пожарной машины, зарываясь ногами в песок. Подтягиваю колени к груди, обнимая их.

— Здесь так красиво. Здорово, что облака сегодня далеко отсюда.

— Мм-хм, — мямлит он, дотягиваясь до коричневого пакета с Четвёртой улицы. — Ты проголодалась? — спрашивает он, выуживая два свёртка, обёрнутые белой гастрономической бумагой, буханку французского хлеба, бутылку вина и пару бумажных стаканчиков. — Вуаля! — объявляет он. — Весьма утончённый обед — салями, сыр Проволоне, французский хлеб и немного вина. — Уголки его рта слегка приподнимаются, пока он оценивает мою реакцию. Будто удостоверяется, правда ли, что мне, на самом деле, нравится такой непринуждённый, без излишеств, пикник, вопреки принятым в Голливуде блеску, гламуру и претенциозности.

Я осторожно смотрю на него, не испытывая радости от каких-либо игр или проверок, но, предполагаю, такой как он должен опасаться подобного неодобрения больше других. Опять же, он сам просил меня о свидании, хотя я до сих пор не знаю, почему.

— Ну, это не «Риц», — сухо констатирую я, закатывая глаза, — но придётся довольствоваться тем, что есть, — раздражённо заканчиваю.

Он громко смеётся, откупоривая бутылку, разливает вино по стаканчикам и вручает один мне:

— За простоту! — благодушно провозглашает он.

— За простоту! — поддерживаю я, чокаясь с ним стаканом, и делаю глоток сладкого, ароматного вина. — Ничего себе! А девушка легко может привыкнуть к такому, — признаю я. И продолжаю говорить на его вопросительно-сомневающийся взгляд. — Чего же больше я могу просить? Солнце, пляж, еда…

— Достойное свидание? — шутливо интересуется он, и, отрывая кусок хлеба, укладывая на него слоями сыр и тонко нарезанная салями, протягивает мне этот бутерброд на бумажной салфетке. Я милостиво принимаю его, мой живот урчит от предвкушения. Я и забыла, какой голодной была.

— Спасибо, — говорю я ему, забирая из его рук еду. — За угощение, за пожертвования, за Зандера…

— Что с ним случилось?

Я пересказываю ему суть истории мальчика; на протяжении всего рассказа лицо Колтона остаётся бесстрастным.

— И сегодня, увидев тебя, он в первый раз намеренно, по собственной инициативе, взаимодействовал с кем-либо, поэтому спасибо тебе. Моя благодарность больше, чем ты когда-нибудь сможешь узнать, — заканчиваю я, застенчиво опуская глаза; щёки заливает румянец, когда я вдруг чувствую себя неловко от его неприкрытого пристального внимания. Я кусаю свой импровизированный сэндвич; от сочетания свежего хлеба с гастрономическими деликатесами из меня вырывается благодарный стон. — О, это, действительно, великолепно!

Он согласно мне кивает.

— Я всегда закупаюсь в этом гастрономе. Это, безусловно, лучше и больше по мне, чем икра,— он непримиримо пожимает плечами. — Итак, почему «Всеобщая забота»? — спрашивает он; его рот слегка приоткрывается, когда он наблюдает за тем, как я наслаждаюсь едой.

— По многим причинам, — признаюсь я, откусывая ещё. — Возможность изменить что-то к лучшему, шанс быть частью прорывов, как сегодня с Зандером, и чувства, которые возникают, когда брошенный ребёнок начинает снова ощущать себя значимым… — я вздыхаю, не находя достаточно слов, чтобы выразить все свои чувства по этому поводу. — Так много всего, что я даже не могу начать объяснять.

— Ты очень предана всему этому. Я восхищаюсь тобой, — его тон серьёзный и искренний.

— Спасибо, — отвечаю я, делая ещё один глоток вина, и встречаюсь с ним взглядом. — Ты и сам сегодня вёл себя весьма впечатляюще. Как будто знал, что делать, несмотря на мои попытки выгнать тебя, — признаю я застенчиво. — Ты очень правильно повёл себя с Зандером.

— Нет, — мотает он головой, укладывая очередной кусок сыра на хлеб, — я вообще не лажу с детьми. Поэтому у меня их никогда не будет, — решительно резюмирует он с пустым выражением лица.

Я ошеломлена его заявлением.

— Довольно смелое заявление для кого-то настолько молодого. Я уверена, в какой-то момент ты передумаешь, — возражаю я, сощурившись, пока наблюдаю за ним, и жалею, что у меня, в отличие от него, в этом вопросе по-прежнему нет выбора.

— Абсолютно исключено, — настойчиво подтверждает он, впервые за время нашего знакомства отводя от меня глаза. Я чувствую, насколько неприятна ему эта тема. Это странно для такого самонадеянного и уверенного в себе и во всех других сферах жизни человека. В течение нескольких минут он молча смотрит на бурный океан; на его высеченном лице нечитаемый взгляд.

И когда я уже не жду ответа на своё, больше похожее на допрос, утверждение, Колтон прерывает молчание:

— Не совсем так, — произносит он с какой-то покорной грустью в голосе. — Я уверен, ты каждый день испытываешь это на собственном опыте, Райли. В этом мире люди используют детей в качестве пешек. Слишком много женщин пытается захомутать мужчину с помощью беременности, а потом, когда мужчина уходит, ненавидят своего ребёнка. Люди берут приёмных детей только ради ежемесячной правительственной выплаты. И это продолжается и продолжается, — он беспечно пожимает плечами, противореча тому, насколько глубоко затрагивает его скрытая за этими словами правда. — Такое происходит ежедневно. Дети загублены и брошены из-за эгоистичного выбора их матери. Я никогда не поставлю ребенка в такое положение, — он выразительно качает головой, всё ещё отказываясь встречаться со мной глазами; его пристальный взгляд следит за сёрфером, покоряющим очередную волну. — Несмотря на это, я, вероятно, испортил бы их так же, как меня, когда я был ребенком, — после этой последней фразы он глубоко дышит, одной рукой снимая бейсболку, а другой ероша волосы, что я интерпретирую как волнение.

— Что ты имеешь в виду? Я не понимаю, — я колеблюсь, пока задаю вопрос, не поднимая глаз. Этот разговор как-то очень быстро стал тяжёлым. На его лице мелькает раздражение, прежде чем я замечаю, как Колтон подавляет это чувство:

— Моё прошлое — достояние общественности, — заявляет он, а я морщу лоб от растерянности. — Известность заставляет людей докапываться до уродливых фактов в биографии знаменитости.

— Прости, — говорю я, поднимая брови. — У меня нет привычки исследовать биографии партнёров перед свиданием, — за своим сарказмом я прячу неловкость, которую испытываю от этого разговора.

Его насыщенные зелёные глаза ловят мой взгляд, на сжатой челюсти пульсирует жилка:

— В действительности, ты должна это делать, Райли, — предупреждает он стальным голосом. — Ты ведь никогда не знаешь, кто на самом деле опасен. Кто может причинить тебе боль, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Я озадачена этим внезапным высказыванием. Он имеет в виду себя? Предупреждает держаться от него подальше? Я в смятении. Преследует, а потом отталкивает? Это уже второе подобное его заявление за сегодняшний день. И какие выводы я должна теперь сделать?

И что это, чёрт возьми, за комментарии по поводу его загубленного детства? Его родители — практически элита Голливуда. Он намекает, что они плохо с ним обходились? Исследователь во мне хочет во всём разобраться, но, думаю, Колтон не одобрит моего любопытства.

Я осторожно оглядываю его, видя, что его внимание опять приковано к прибою. В этот момент он предстаёт таким, каким его описывают СМИ. Тёмный и задумчивый, немного грубоватый, с лёгкой тенью небритости на подбородке, с напряжённостью в глазах — отчего начинаешь считать его неприступным. Непредсказуемым. Широкие плечи и откровенная сексуальность. Плохой парень, чья искусно используемая привлекательность смешана с изрядной долей безрассудности. Возбуждённые женщины падают в обморок и клянутся, что могут приручить его — если бы у них был шанс.

И он сидит здесь. Со мной. Это ошеломляюще, и мне до сих пор не понятно, как всё это произошло, и почему это произошло со мной.

Я прочищаю горло, пытаясь развеять неловкость, сгустившуюся на нашем пикнике:

— Мммммм… — невозмутимо произношу я.

Он запрокидывает голову и громко смеется, повернувшись ко мне. Все следы Задумчивого Колтона сразу заменены Расслабленным Колтоном, с глазами, полными юмора, и мегаваттной улыбкой: