Эллен Марш - Упрямица

– Да, Дмитрий, кажется, у меня уже есть кое-какие планы на сей счет.

Долгие зимние месяцы, что прошли со времени отбы­тия голландского работоргового судна «Корморант» из Индии, оказались самыми тяжелыми и потребовали от Рэйвен Бэрренкорт колоссального самообладания. Неук­люжий, тяжеловесный корабль пересек Аравийское море и направился вдоль гвинейского побережья, сделав корот­кую остановку в Фидс, чтобы набить свои вонючие трю­мы еще большим количеством несчастных африканок. С начала января судно проложило новый курс через тропик Рака. Зимние штормы скоро начали немилосердно тре­пать «Корморант», и женщины в трюме испытывали не­имоверные страдания.

Десятки рабынь умерли во время штормов, но это был обычный риск, который заранее учитывался капита­ном Нильсом Ван дер Хорстом. В более спокойные дни мертвых сбрасывали за борт. Кстати, это значительно об­легчило груз «Корморанта», и он резко увеличил ско­рость. В отличие от других судов, перевозивших подобные грузы для голландской Вест-Индской компании, «Кормо­рант» плавал в океанских водах только в зимние месяцы, когда вонь разлагающихся тел не пропитывала каждую щель корабля. Капитан Ван дер Хорст предпочитал духо­те и вони зимние штормы.

Что же касается рабов в главном трюме и несчастной молодой женщины, запертой вместе с другими узницами в переднем трюме, то свирепые ветра, бросавшие корабль с волны на волну, заставили их пройти через все муки ада. День за днем несчастных узниц бросало от одного борта к другому, их изводили морская болезнь, холод, голод и, конечно, невыносимые условия. Рэйвен мучилась от пос­тоянной головной боли и слабела с каждым часом от крайне скудной пищи, которую им сбрасывали время от време­ни через люк. Но для Рэйвен невероятная боль от ударов о борт не шла ни в какое сравнение с обуявшим ее стра­хом за жизнь растущего в ее теле ребенка. За весьма короткий срок она научилась так сворачиваться в клубок, чтобы любой толчок или резкий удар не мог повредить ему, – но страх все же остался.

И этот страх за нерожденного ребенка имел совер­шенно непредсказуемые последствия, ибо в течение дол­гих недель поддерживал в Рэйвен волю к жизни, хотя жуткий холод заставлял ее дрожать, стуча зубами, и со­трясаться от приступов кашля. Как только люк захлопы­вался и громко звякала задвижка, в трюме наступала такая темнота, что было совершенно непонятно, что там снару­жи – день, ночь или зарождающийся рассвет. В минуты затишья, когда свирепые ветра на время стихали, Рэйвен слышала перешептывание и стоны женщин. Наречия, на которых они разговаривали, были ей неизвестны, и это еще более усиливало её одиночество.

Рождество уже, наверное, давно прошло, думала она с горечью. При воспоминании о прошлой жизни, где было так много счастья и отец, с которым можно было разде­лить его, на глазах вновь наворачивались слезы. Она из­водила себя яркими картинами Нортхэда и ласковой улыбки Джеймса Бэрренкорта, так что сердце изнывало от тоски по дому. А если она не вспоминала Корнуолл, то думала о Шарле. Она поняла, что истосковалась по нему, изголо­далась, она даже осмеливалась мечтать о том, чтобы жить с ним и ребенком, плодом их глубокой и всепоглощающей любви. Это было невероятное счастье… и заставляло за­быть о действительности.

– Клянусь тебе, Шарль, – шептала она всякий раз, когда отчаяние грозило поглотить ее. – Я не позволю причинить вред нашему ребенку!

Мысли о Шарле успокаивали ее, и часто он предста­вал перед ней так отчетливо, что она могла смотреть в его необыкновенные глаза и черпать силу в их ослепительном блеске.

– Я выдержу, Шарль, – упрямо твердила она все эти бесконечные дни, недели, месяцы, которые последо­вали за отплытием из Индии.

Часто слова теряли свое значение и бессмысленно звучали в ее мозгу, а иногда вообще не имело значения, жива она или нет. Но драгоценный дар его любви продолжал поддерживать ее, заставляя сражаться за любую возмож­ность выжить, чтобы дать шанс посеянному им ростку жизни взойти и расцвести. И Рэйвен изо всех сил боро­лась за жизнь.

Несколько засохших бисквитов и заплесневелых ле­пешек она растягивала так, чтобы всегда можно было заглушить приступы голода, и в какой-то степени ей удалось избежать полной потери сил. В отличие от ос­тальных невидимых узниц, предававшихся отчаянию и стонавших, метавшихся, теряя силы, Рэйвен усилием воли заставляла себя сражаться с приступами отчаяния, бо­роться за жизнь.

Более всего угнетала неизвестность. Что намерева­лись сделать с ней и всеми остальными узницами? Време­нами Рэйвен казалось, что она сойдет с ума от ужаса. А иногда её вдруг охватывал безотчетный страх за жизнь ребенка. Что, если эти жестокие люди, так громко топав­шие по мокрой от дождя палубе, задумают причинить вред ее ребенку?

За долгие часы пребывания в полной тьме она поня­ла, что вокруг нее одни женщины. Трудно было понять, сколько несчастных втиснуто в эту вонючую тюрьму, но все они были женщинами. И Рэйвен гадала, какую же судьбу уготовили для них тюремщики? Однажды ее осенило: Рэйвен поняла, что именно поэтому все они здесь и находятся – потому что все узницы были женщинами.

И все же Рэйвен категорически отказывалась ве­рить, что их предполагали продать в рабство. Никто, пыталась она убедить себя, никто не решится похитить англичанку, чтобы сделать ее белой рабыней! И даже если подобное все же случилось, она, несомненно, будет освобождена, как только сообщит этим подонкам, кто она на самом деле!

Бессмысленно было гадать, сколько дней, недель или месяцев их держали в этой темной тюрьме, провонявшей потом и испражнениями, – Рэйвен уже давно утратила чувство времени. И вот как-то раз крышка люка откину­лась, и она услышала грубый мужской голос:

– Выходите, слышите? Выходите на палубу!

Этот голос так ошеломил ее, что Рэйвен не сразу сообразила, что кричали по-английски.

Несмотря на охватившее ее желание немедленно под­няться на палубу и глотнуть свежего воздуха, Рэйвен ко­лебалась. Ужасы трюма были ей хорошо известны, но здесь она находилась в относительной безопасности. А вот что их всех ожидало наверху? Наконец она решилась. Цепляясь за грубые поручни кое-как сколоченного трапа, она начала медленно карабкаться на палубу. У самого люка какой-то матрос подхватил ее и вытащил наверх. Стоя на дрожащих от слабости ногах, она моргала, глядя на туск­лое зимнее солнце, ослепившее ее привыкшие к темноте глаза. Затем, пошатываясь, побрела к спасительному бор­ту и, вцепившись в него, закрыла глаза. Когда Рэйвен вновь их открыла, она увидела необъятные океанские про­сторы.

Подставив лицо под теплые лучики солнца, пробив­шиеся сквозь тучи, Рэйвен почувствовала необыкновен­ный прилив энергии. Она была поражена: оказывается, солнце и свежий ветерок способны сотворить чудо! Не­сколько секунд Рэйвен стояла неподвижно, смакуя вкус свободы. Затем повернула голову и осмотрелась. Пред­ставившееся ей зрелище повергло ее в ужас. До сих пор Рэйвен даже не представляла себе, как выглядят женщи­ны, страдавшие вместе с ней в зловонном трюме. Теперь она видела их, изможденных и полуживых от страха. Двое матросов в грубых робах вытаскивали узниц на палубу, поскольку ни одна из них не могла выбраться наверх са­мостоятельно, настолько они были слабы. Догадка Рэйвен подтвердилась: все эти несчастные были женщинами. Но их национальная принадлежность и при свете дня остава­лась для неё загадкой. У некоторых из пленниц кожа была чернее ночи, у других были огромные и черные, как сли­вы, глаза и необыкновенно утонченные черты лица. И все они кутались в истлевшее вонючее тряпье. Они могли быть мавританками, египтянками, эфиопками и бог знает кем еще, но все эти женщины имели нездоровый цвет лица с каким-то могильным налетом, запавшие щеки и потухшие безжизненные глаза.

Неужели она выглядела точно так же? Рэйвен чуть не вырвало от отвращения. Взглянув на свои руки, она заметила, что они очень похудели и дрожат, а ее шаро­вары, казалось, стали еще шире. Но Рэйвен тотчас же забыла обо всем на свете, как только заметила свой чет­ко обозначившийся животик под мятой тканью широкого камиза.

Она даже ахнула от радости, ее глаза увлажнились, и одинокая слеза засверкала на черных ресницах. Ребенок был жив! Немного обеспокоенная, она украдкой сунула руки под камиз и погладила мягкую округлость. «Благо­дарю тебя, Господи, – подумала она, – благодарю тебя тысячу раз, что я не подвела Шарля хотя бы в этом!»

И тут снова раздался грубый мужской голос:

– Ну как? Вы построили их для просмотра, Ролло? А-а, отлично, просто великолепно!

На палубе появился тучный пожилой мужчина с бело­курыми волосами, обрамлявшими круглое мясистое лицо. Легкий утренний бриз трепал полы его элегантного пид­жака; под бледными лучами солнца поблескивали начи­щенные медные пуговицы. Маленькие поросячьи глазки оглядели дрожащих от страха женщин. Толстяк смот­рел на несчастных, причмокивая красными губами. Если этот тип – капитан корабля, с упавшим сердцем под­умала Рэйвен, то ей придется немало потрудиться, что­бы убедить его в том, что она англичанка и свободная женщина; более того, сомнительно, что он проявит ми­лосердие.

– Где те, которых передал Камаль? – спросил ка­питан, уперев свои толстые, волосатые руки с перстнями на каждом пальце в жирные бедра.

– Вот эти, – ответил моряк по имени Ролло; он указал в сторону небольшой группы женщин, среди кото­рых находилась и Рэйвен.

– Давайте-ка взглянем на них, – предложил капитан.

Поглаживая ладонью свой мясистый подбородок, тол­стяк подошел к молоденькой девушке. Она заплакала и отвернулась. Капитан схватил ее за плечи и, притянув к себе, долго смотрел в испуганные черные глаза. Рэйвен вскрикнула, когда жирная рука капитана опустилась на маленькую девичью грудь. Девушка продолжала тихонько всхлипывать. Остальные женщины застыли, словно ка­менные изваяния.

– Она какая-то недоразвитая, – раздраженно за­метил капитан, обращаясь к Ролло. – Мне следовало отказаться от нее с самого начала.

– Может быть, она чуток наберет вес, капитан, пос­ле того как побывает в постели мужчины? Многие после этого созревают, – усмехнулся Ролло; он бросил на де­вушку алчный взгляд и облизал пересохшие губы.

Капитан брезгливо поморщился:

– Пожалуйста, прекрати свои дурацкие шуточки. Как только капитан отпустил ее, девушка с истошным воплем бросилась к борту. В следующее мгновение она исчезла в серых волнах.

– Ролло! Ты безмозглый идиот! Тебя для чего здесь поставили, а? Кто должен следить за ними? – завопил капитан; но Рэйвен показалось, что он испытывал облег­чение.

– Я не виноват, капитан, – оправдывался Ролло. – Я не успел бы удержать ее!

– Ладно, помолчи, – вздохнул капитан и продолжил осмотр «товара». – Эта принесет хорошие деньги, – заме­тил он, покрутив соски стройной темнокожей девушки с огромными карими глазищами.

– Так точно, капитан, – с готовностью закивал Ролло.

– А вот эта довольно интересная. – Капитан оста­новился перед Рэйвен. – Довольно светлокожая для жен­щины из Индии, но некоторым это даже нравится. Посмотри, какие у нее необычные глаза. Просто пре­лесть, верно?

– Да, сэр, – поспешил согласиться Ролло. Влажные губы чуть скривились.

– Ты только взгляни, с какой ненавистью она на меня смотрит. Весьма забавно! Боюсь, родители избаловали ее, но твердая мужская рука может сотворить чудо. – Он тряхнул своей белокурой шевелюрой и взглянул в сверкаю­щие глаза Рэйвен. – Жаль, что меня совершенно не тянет на женщин, Ролло, а то бы я сам переспал с ней.

Рэйвен затаила дыхание, когда темные поросячьи глаз­ки остановились на мягкой округлости ее живота.

– И все же она слишком тощая на мой вкус, – добавил капитан, отходя от нее и пожимая плечами. – Все они слишком провоняли в этом трюме, – продолжал капитан Ван дер Хорст. Он вытащил из кармана над­ушенный носовой платок и поднес его к носу. – Я хочу, чтобы их помыли и подобающим образом одели, прежде чем мы бросим якорь. Ролло, надеюсь, это понятно?

– Так точно, капитан!

– И вот еще что… Я хочу, чтобы ты немного под­кормил их. Они исхудали.

– Но вы же сами велели…

– Плевать я хотел на то, что приказывал раньше! –рявкнул капитан Ван дер Хорст. – Я думаю, ты даже не заглядывал к ним с тех пор, как мы вышли из Фиды.

– Мы всегда закрываем их на, задвижку во время штормов, – снова начал оправдываться Ролло. На этот раз он всерьез обеспокоился, что капитан продолжит мыс­лить в том же направлении и пожелает проверить, куда делось предназначенное для рабынь продовольствие. – Я бы заглянул к ним, если бы не штормы!

– Я, собственно, ничего другого и не имел в виду, – кивнул капитан. – Я хочу, чтобы девушки приобрели то­варный вид до того, как мы бросим якорь, ясно?

– Так точно, капитан, – ответил Ролло.

– Капитан сегодня задурил, – пробурчал один из матросов, когда тучная фигура капитана скрылась из виду.