— Как в кино, — усмехнулась Вера, — плохие и хорошие, красные и белые.

— Да, — кивнула Анна, — как в кино. За полутонами можно не увидеть сути и тяжело поплатиться.

Она рассказала об операции кесарева сечения и об Ольгиной циничной реакции на то, что она загубила младенца. О серьгах и попытке подкупа.

— Для нее такое письмо, — Анна потрясла листочками, — детские шалости. Она их веером могла рассылать, по всем возможным кандидатам. Ты же видела ее рожу! Должна была видеть, когда она от меня выскочила.

— Да, но я ее другой помнила, стройнее.

— Вот именно, пухнет как на дрожжах. Поэтому и суетится — пока окончательно товарный вид не потеряла.

— Анна, не будь циничной!

— Я просто не хочу, чтобы ты демонстрировала свое благородство, где не надо, метала бисер перед свиньями.

— Почти то же самое сказала мне Анна Рудольфовна. Я ничего не собиралась демонстрировать.

— Прости, я плохо выразилась. Вера, я тебя очень люблю. Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь. И когда я вижу, что тебя обижают, то готова обидчикам глотки перегрызть.

— Спасибо, Нюрочка. Я тебя тоже люблю, ты у меня единственная подруга и единственный близкий человек. Извини, что свалилась тебе на голову со своими проблемами. Моя собственная работать отказывается. Так много негативного за такое короткое время. Знаешь, словно слайды тебе показывают: раз страшная картинка, хлоп — другая страшная картинка, только в себя придешь, хлоп — третья. Я отупела от переживаний, психических и, — Вера дотронулась до повязки, — физических. Давай поговорим о чем-то другом. Как дела у Татьяны?

— Ужасно, хуже не придумаешь, — почти радостно сообщила Анна. Она вдруг подумала, что рассказ о Таниных злоключениях может облегчить Верины переживания. В несчастьях никто не любит быть избранным. — Такая же блаженная. Вроде тебя.

— Что случилось? — встревоженно спросила Вера.

— Она бросила мужа и сына.

— У нее появился другой мужчина?

— Не появился, а проявился. В юности она была влюблена в своего одноклассника, потом он ее бросил. Женился на другой, родил трех совершенно непутевых детей и на пару с женой спился. Он военный. За пьянку выгнали из армии, Саша, его Саша зовут, приехал домой, жена куда-то сгинула на время — подкатился к Таньке: всю жизнь тебя любил, только ты можешь меня спасти. И она, представляешь, бросает Володю — сына, замечательного парня, студента, Васю — мужа, который всю жизнь с нее пылинки сдувал, и уходит к алкоголику! Там у одного ребенка тяжелый церебральный паралич. Он по квартире ползал, и ногти на руках и ногах у него стучали по полу, как у волчонка. Татьяна, естественно, впряглась, вымыла их, вычистила. Саша три недели не пил, а потом сорвался. Снова клялся и божился, снова запил. Жена его периодически из подвалов выползает и является на бутылку клянчить. Никто, кроме Татьяны, не работает, все пропивают. Я перестала ей деньги посылать, только Володе помогаю.

— Ты ездила домой?

— Конечно. Это давно тянется, просто я тебе не рассказывала. Слава Богу, мама не увидела этого кошмара. Я дважды летала в Донецк. Вера, там страшно тяжело даже нормальные люди живут. С Татьяной говорить бесполезно, ее словно заклинило, словно назло сама себе хуже делает. Ладно, говорю, черт с тобой, но ведь Вася страдает, сын от тебя отрекся. А я на них, отвечает, всю жизнь вкалывала, хочу теперь для любимого человека что-то сделать. Вера, а ведь она Сашу не любит, невозможно любить такую мерзость. Это в ней гордость идиотская говорит. Поражение, свое признать не хочет. Остается только ждать, когда она одумается.

— А вылечить Сашу?

— Пробовали, — махнула рукой Анна, — все пробовали: и кодирование, и ампулы подшивали, и с того света возвращали. Бесполезно. Вер, ты такая же, как Татьяна, обе считаете, что нужно биться до последнего и так далее. А я убеждена, что если упираешься лбом в стенку, голову задираешь и, где кончается стенка, не видишь, то нечего на нее карабкаться, подпрыгивать и голыми руками пытаться зацепиться.

Нужно отвернуться от стенки и идти другим путем. Сколько я с Юрой билась, никому не верила, была свято убеждена — вытащу, верну к нормальной жизни. Ну и вытащила? Стенка. Можно всю жизнь лбом биться, если головы не жалко.

— Но у каждого своя стенка.

— Правильно. Думаешь, я вначале Таню не поддерживала? Не помогала? Напрасный труд. Ты только представь: в одной комнате храпит вдрызг пьяный Саша, под дверью валяется его пьяная жена, старшего мальчика, к счастью, нет, в тюрьму посадили, дочь на панель пошла, инвалид мычит целыми днями и воет. Танька не понимает, но ты, Вера, пойми: их такая жизнь устраивает, и Сашу, и всю его семейку, они на самом деле очень довольны жизнью, не хотят ее менять, а Татьяну — используют!

— Возможно, ты права. Мне очень жаль Татьяну, если бы я могла быть ей полезной…

— Никто ей сейчас не может быть полезен, — перебила Анна. — Должна созреть, как груша. Вот только бы с бочков не подгнила.

— Анна, ты все-таки очень изменилась, циничней стала.

— Да. Ты себе не представляешь, как я изменилась. Еще кофе будешь? Нет? Тогда поехали домой. Отоспишься, отлежишься у меня. Какая красота — завтра можешь спать утром сколько угодно, на работу тебе не надо. Пойдем, Верочка, домой. Дашка сейчас от радости на потолок запрыгнет.

Глава 9

На следующий день Вера слонялась по Анниной квартире и не находила себе применения. Дарья ушла в школу, Кирилла отвели в прогулочную группу. Четкая организация быта, поддерживаемая Галиной Ивановной, от чужого вмешательства только страдала.

Увидев Верино украшение, Галина Ивановна всплеснула руками:

— Такая красавица, а фингал поставили. Скажешь, упала?

— Упала.

— Ну и ладно, хорошо, хоть поднялась.

Луиза Ивановна и Ирина деликатно не замечали синяка. Вера посидела немного с Юрой, поговорила о нем с Ириной, посмотрела очередную серию мыльной оперы с Луизой Ивановной, взяла у нее несколько книжек и целый день читала их, лежа на диване. Вернее — держала в руках. Анна звонила несколько раз, справлялась о ее настроении, каждый раз обещала приехать пораньше.

Она вернулась домой после девяти вечера. Вера уже уложила Кирилла и Дашу спать.

— И ты отправляйся на боковую, — сказала она Анне. — Юру проведала? Иди отдыхать, ног, наверное, не чуешь от усталости.

— Все в порядке, мы привычные. Пойдем на кухню, я хочу с тобой поговорить.

Анна обдумала дальнейшую жизнь Веры. Центральным пунктом ее плана было Верино трудоустройство. Анна предложила подруге возглавить отдел центра по связям с общественностью. Зарплата шестьсот долларов плюс представительские плюс премии. Рабочий день не нормирован. Задание номер один — продумать план рекламной кампании центра, узнать цены на радио и телевидении, проанализировать издания, договориться о бартере — они нас рекламируют, мы их бесплатно лечим. Все это можно делать не выходя из дому, пока личико не заживет.

— Разве ты не обожглась, беря на работу подруг? — улыбнулась Вера.

— Ты — совершенно другое. Даже сравнивать нечего. Как ты могла подумать? Да я мечтаю тебя заполучить — внешность, языки иностранные, хорошие манеры — их ни за какие деньги не купишь, породу не спрячешь и не сыграешь. Ты мне нужна исключительно в корыстных целях.

— Спасибо, Нюрочка. Я догадываюсь о твоих “корыстных” целях. Ты меня очень тронула своей заботой. Но я тоже сегодня хорошенько подумала. Конечно, пока я с этим украшением, никуда от вас не денусь. А потом… Потом, Анна, я хочу уйти в монастырь.

— Куда-а? — опешила Анна.

— Не делай таких страшных глаз. Для тебя это странно, а для меня совершенно естественно. Ты в Бога не веришь, тебе трудно меня понять. Аня! Перестань на меня так смотреть! Это произойдет не завтра и даже не через месяц. Анна! Я менее всего хотела тебя напугать, очнись. Пойми! Мне там будет очень хорошо, там мое место, там для меня благодать.

— Благодать! — гаркнула Анна, потом спохватилась и заговорила свистящим шепотом: — Как тебе не стыдно так быстро признать поражение! Монастырь! Монашки! Скопище дармоедов и бездельников! Нормальные люди страдают, борются, создают что-то. А эти! На всем готовом, только молись! Ушли от ответственности и еще нос задирают — они Христовы невесты. На кой черт Христу столько тупых невест?

— Анна, не богохульствуй!

— О! Видишь, о монастыре целый день мечтала, и уже ханжеством от тебя несет, Вера! Ты цены себе не знаешь! Все остальные перед тобой малявки! Шпингалетки! Затюкали тебя Крафты, ой затюкали, попы голову смирением заморочили, и ты ручки сложила.

— Помнишь, ты сама говорила о стенке? Если не можешь взобраться, то развернись и иди в другую сторону. Я так и поступаю. И это моя дорога.

— Знаешь, если на работе кто-то мои слова или распоряжения под себя подстилает, то я бью наотмашь. Я говорю то, что я говорю, — и нечего моими словами жонглировать. Вот ты сидишь, такая благостная, успокоенная. Дурища! Так и хочется тебя по щекам отхлестать!

— Как? И тебе тоже? — рассмеялась Вера.

— Смейся, смейся, Вера, ты ведешь себя как папуаска. И что при этом прикажешь делать?

— Почему папуаска?

— Ты всегда была как бы не от мира сего, в облаках витала. Вот почему. Представь себе папуаса, которого привезли в наш мир, а у него по папуасским обычаям срок подошел уши себе наполовину обрезать. Можешь ты это человеку, хоть и папуасу, позволить?

— Мне льстит сравнение с папуасами, — снова улыбнулась Вера. Но, видя, что Анна не настроена на шутливый лад, стала серьезной. — Я хочу покоя, я всегда о нем мечтала.

— Опять, опять ты не то говоришь. Покой сладостен после бури и страстей. А какие у тебя были бури и страсти? Вера, ты переживаешь оргазм?

— Анна, я не люблю разговоров на эту тему.

— Я тоже не люблю. Я пять лет с мужиком рядом не лежала. Я тебя спрашиваю как медик, и нечего вилять, — ты знаешь, что такое оргазм? Ты его чувствовала?

— В той степени, в которой он описан в литературе, пожалуй, нет.

— Слава Богу! — Анна перекрестилась.

— Объяснись, пожалуйста. И не упоминай всуе имя Бога.

— Я глубоко убеждена, что женщина, удовлетворенная или даже просто знающая, что она почувствует, будучи удовлетворенной, — такая женщина никогда не отправится в тридцать лет в монастырь. Как тебе это объяснить? Вера, для этого нет слов. Вера, не сдавая экзамены в университет, а только увидев, какой туда конкурс, ты идешь работать дворником. Вера, все в жизни фигня по сравнению с этим!

— А дети?

— Дети от этого и получаются, — сказала Анна и тут же прикусила язык.

— Вот видишь, — Вера поняла, что Анна пожалела о сказанном, — для меня и здесь стенка.

— Но в физиологическом смысле, если бы после каждого оргазма мы рожали, то дети были бы размером с муравьев и их была бы тьма-тьмущая.

— Оставим этот разговор.

— Нет, не оставим.

Анна встала, включила зачем-то электрочайник, подняла крышки над кастрюлями — суп, котлеты, картофельное пюре. Завтрак для Юры. Не забыть убрать в холодильник. Что она должна сделать? Как переубедить Веру? Доводы самоубийцы основательны только для него самого, а тебе они кажутся чушью на постном масле. Но самая большая ошибка — говорить человеку, что он страдает по пустякам.

— Вера! — Анна снова села за стол. — Ты хочешь, чтобы я для тебя что-то сделала? Что-то очень важное, но на это я пойду только ради тебя.

Торговаться. Если вы не знаете цену вопроса, все равно начинайте торговаться. Этому учит бизнес. Неизвестно, что лежит у вашего партнера на складах. Возможно, у него там пусто, но и у вас негусто. Узнайте, что ему надо, и сделайте вид, что это у вас есть. Сработало. Вера кивнула и улыбнулась:

— Да, хочу. Аня, я хочу, чтобы ты окрестила детей. И я, если ты не возражаешь, буду их крестной мамой.

Крестить? Водичкой покропить? Да запросто. Но Анна нахмурилась, словно борясь сама с собой.

— Вера, но тогда и ты выполни одну мою просьбу.

— Мы же с тобой не торгуемся?

— Конечно, нет. Просто я хочу, чтобы ты, прежде чем утвердиться в своем решении насчет монастыря, поговорила с одним человеком.

— Он священник, бывший священник?

— Вроде того.

— Хорошо. Теперь пойдем спать. Мне, лентяйке, все нипочем, а тебе завтра работать.

“Я все сделала правильно, — думала Анна, засыпая. — Только бы Колесов не подвел…”

Глава 10

Костя пришел на работу и узнал, что прием первого пациента в девять тридцать у него отменен распоряжением директора центра. Что она себе позволяет? Отменить прием может только он сам. Человек ехал с другого конца города, ждал встречи с врачом, надеялся, готовился, а ему от ворот поворот. А вот и сама Анна Сергеевна, не замедлила явиться.