— Подойдите, Константин Владимирович, — пригласила Елизавета Витальевна и протянула ему малыша.

Костя уставился на него и испуганно затряс головой — маленькое орущее создание было страшно взять в руки.

— Костя, ну что он? — Вера, тяжело дыша, вытягивала шею.

— Ну, смелее, — Елизавета Витальевна взяла одну Костину ладонь, подложила, ее под головку малыша, другую — под спинку, — шагните. — Она заставила его склониться к Вере.

— Костя, ну что он? — повторила Вера.

— Потрясающе! — К Косте вернулась речь. — Человек! Человечище! Верочка, он на тебя похож, красивенький.

Теперь Елизавете Витальевне пришлось уже уговорами и силой отнимать у него младенца и отгонять от роженицы.

— Дайте обработать! У нас еще второй на подходе!

За долгую профессиональную жизнь Елизавете Витальевне довелось принять сотни детей — у цыганок и у детей членов ЦК КПСС, у пятнадцатилетних девчонок и у пятидесятилетних, впервые рожавших женщин. Елизавета Витальевна никому бы не призналась, что каждый раз первый крик ребенка вызывал у нее восторг буквально физиологический. Елизавета Витальевна слышала о коммерсантах, которые успехи в бизнесе ставили выше сексуального удовольствия, — и жалела их, бедняжек. Она помнила восторги любви в молодости, но они прошли, а этот восторг не терял своей остроты. Она даже испытывала некоторую неловкость перед врачами других специальностей: словно обманула коллег и выбрала себе самое лучшее. Разве можно сравнить — прыщик залечить или человека родить?

Они принимали второго ребенка.

— А вот девочка! — объявила акушерка Маша.

— Как девочка?? — одновременно воскликнули Костя и Вера.

— Неужели недовольны? — усмехнулась Елизавета Витальевна.

— Можем обратно вложить, — подхватила Маша, — авось рассосется.

Ультразвук хорошо показывал только одного мальчика, второй ребенок лежал спинкой. Решили, что близнецы — мальчики. И вдруг такой сюрприз! Вера и Костя смотрели на ребенка и не могли поверить своему счастью. И мальчик и девочка — королевская пара!

— Верочка! Какая ты у меня умница! Как хорошо, что ты много ела!

— И это говорит врач! — рассмеялась Елизавета Витальевна, которая постоянно журила Веру за лишние килограммы. — Уж скорее вы, папаша, отличились.

— Костенька! — проговорила Вера охрипшим голосом. — Какой ты умница!

Она удивлялась тому, что находит силы говорить, думать — вообще существовать. То чудовищное напряжение, которое потребовалось, чтобы через боль вытолкнуть из себя младенцев, казалось, должно было вывернуть всю ее наизнанку. Вера не могла шевельнуть рукой от усталости, но в то же время не хотела, чтобы от нее уносили детей. Однажды на даче она увидела, как щенилась собака.

Новорожденных слепых щенят собака истово облизывала — переворачивала их с живота на спину, умывала своим длинным языком и подталкивала к соскам. Вере вдруг захотелось сделать нечто подобное: если не облизывать их, то гладить, трогать, целовать, приложить к груди. Она сейчас же встанет и пойдет за детьми, которых уносят. Как спортсмен, который рухнул на финише, но, услышав, что он чемпион, вскочил, ликуя от счастья.

Елизавета Витальевна отлично знала, что происходит с Верой. Через несколько минут молодая мать снова почувствует страшную усталость.

— Идите, голубчик! — Елизавета Витальевна решительно выпроводила Костю. — Дальше ничего интересного для вас не будет. А нам еще несколько шовчиков надо наложить.

В детскую Костю тоже не пустили. Под насмешливо понимающими взглядами медперсонала он слонялся по коридору и дождался, когда Веру на каталке повезли в палату. Она чуть приоткрыла глаза и слабо улыбнулась ему. Костя помог сестричке переложить жену на кровать. Родив двух малышей, Вера почти не похудела, только ее тело стало мягче и рыхлее. Она не спала, держала Костю за руку, но глаза у нее были закрыты — усталость, возбуждение и лекарственные препараты, которые ей вводили, порождали в мозгу причудливые картинки.

— Где тут наша мать-героиня? — В палату вошла Анна. — Молодчина! — Она поцеловала Веру, которая открыла затуманенные глаза и улыбнулась. — Подпольщики! Всех перехитрили — мальчик и девочка! Детки отличные. Два килограмма триста и два двести — отличный вес для двойни.

— Ты их видела? — спросила Вера. — Что они сейчас делают?

— Бегают по комнате, — рассмеялась Анна. — Спят, естественно. Педиатр их уже смотрела. Все рефлексы в норме, никаких отклонений. У мальчика такое выражение лица, — Анна насупила брови, зажмурила глаза и вытянула губы трубочкой, — недовольное, строгое. А у девочки губка вперед — капризуля будет.

Вера и Костя переглянулись — им страстно хотелось увидеть детей.

— Даже речи быть не может. — Анна угадала их мольбу. — Мы специально не делали палат, где матери лежат с ребенком. За тобой, Вера, самой сейчас уход нужен. А там, в детской, постоянно врач и сестра находятся. И ты и дети должны по меньшей мере пять часов отдыхать. Костя, ты меня понял? Пойдем, пусть Вера поспит.

Костя наклонился к жене, прошептал ей что-то на ухо, поцеловал и снова принялся шептать.

— Костя! — позвала Анна. — Дай ей отдохнуть.

Анна смотрела на них с завистью. Переживая из-за Веры, она сама почувствовала природную женскую тягу — выносить и родить ребенка. Тело, сознание вспомнили удивительное ощущение беременности — отрешенное упоение собственной значимостью, словно ты хранишь и вынашиваешь самые главные секреты мира. Она даже толком не видела, как рос Кирюша. Она не имеет права поддаваться инстинктам. У нее есть дети. Все. Хватит.

— Все, Костя, хватит, — сказала Анна. Они вышли в коридор. Костя уговаривал одним глазком глянуть на детей.

— Ты нахально используешь мое и собственное служебное положение! — отрезала Анна. — В клинике только и разговоров о том, как доктор Колесов, такой всегда сдержанный и строгий, носится с выпученными от страха глазами.

— Ань! Ну две секунды! Только глянуть! — канючил Костя.

Его совершенно не волновало, что думают о нем окружающие. После бессонной ночи и ужасных волнений — в какие-то моменты он проклинал свое семя, которое заставило Веру так мучиться, не хотел никаких детей, а только ее, живую и здоровую, — после ошалелого счастья, когда он увидел их — крохотных, мокрых, совершенно равнодушных к свету, на который они явились, почувствовал к ним животную, звериную привязанность, стремление охранять, беречь, зубами рвать любую угрозу, — после всех этих переживаний его не беспокоило ничто чужое, инородное — мнения, взгляды, сплетни, желания или нежелания.

Это было необъяснимо, но это было! Сорок недель назад две его маленькие клеточки с хвостиками безо всякого Костиного конкретного задания оплодотворили две другие клетки, Верины, гораздо большие, — сперматозоид рядом с женской клеткой выглядит как теннисный шарик рядом с арбузом. На этом его, Костино, дело было закончено. Но сейчас он чувствует себя покорителем вселенной. Он никогда и ничем так не гордился, как этими детишками, его распирает от чувств, названия которым он даже не может подобрать, ему кажется, что он сам выносил и родил своих детей. Мальчика и девочку!

В кроватках детской палаты лежали девять младенцев.

— Мои третий и четвертый, — сказал Костя шепотом с порога. Дальше его не пустили.

— Четвертый и пятый! — рассмеялась дежурная сестра.

— Да? — разволновался Костя. — А бирочки на них есть? А кто девочка, а кто мальчик?

Сестра открыла рот, чтобы пуститься в объяснения, но Анна решительно воспротивилась и вытащила Костю за дверь.

— Теперь я понимаю, — сказала она, — почему многие мужчины напиваются вдрызг после рождения детей. Они просто трогаются умом. Когда родилась Дашка, Юра с друзьями попали в вытрезвитель. Ты домой поедешь?

— Что ты! Через пять часов можно будет подняться к Вере, принесут детей, она первый раз будет их кормить.

— Значит, вытрезвитель отменяется. Но я могу тебе налить рюмку коньяку у себя в кабинете. Давай выпьем за Верино здоровье и здоровье детей?

Она вышла на минуту в приемную, чтобы дать поручение Насте, а когда вернулась, Костя спал, сидя на диване и свесив голову на грудь. Анна подняла его ноги, положила на диван, под голову подсунула свое пальто. Костя заливисто всхлипнул и захрапел.

Мужики облюбовали диван в ее кабинете. Так и норовят завалиться на нем спать.

Глава 4

Хлопоты и переживания, связанные с рождением двойняшек Колесовых, отвлекли Анну от печали, но полностью погасить не смогли. Дом, в котором Луиза Ивановна была самым незаметным человеком, с ее кончиной осиротел. Всем не хватало присутствия доброй тихой бабушки. Уже не откроешь дверь, не увидишь ее, снимающую очки и откладывающую в сторону книгу, не встретишь родной взгляд — с чем ты пришел, мой хороший?

— Бабушка была как подушка, в которую все любили плакать, — мудро сказала Даша.

Кирилл, хотя ему объяснили и про ангелов, и про небо, откуда бабушка за ним наблюдает, не мог принять своим детским умишком эту несправедливость: если ему бабушка нужна, то почему ее нет. Он стал ластиться к Анне, научился звонить ей на работу и все время спрашивал: “А ты скоро придешь?”

Анна проводила вечера дома, с детьми — только так можно было сгладить их горечь утраты. Она сама укладывала детей спать и видела, как они успокаивались, чувствуя ее присутствие и надежную защиту.

Сусликов не понимал, что с ней происходит. Свекровь — не родная мать, у Анны полный дом прислуги, есть кому детей накормить и занять. У нее и раньше были дети, но отговорок из-за них не было.

Ничего не изменилось только в квартире, где жили Юра и Ирина. Юра не понял, что произошло, но Ира усилила, если только это было еще возможно, заботу о сиротке. Они стали своего рода государством в государстве. Ира потребовала, чтобы у них была своя кухня, и готовила сама, а не ходила за кастрюльками в Аннину квартиру. Анна согласилась — спорить с Ирой в последнее время стало совершенно невозможно. Она поставила только одно условие: Юра не должен полнеть. Он и не поправлялся — по весам. Анне в голову не могло прийти, что Ирина их подкручивает.

Галина Ивановна после девяти дней убрала комнату Луизы Ивановны.

— Переезжай, — сказала она Анне, у которой не было своего угла в квартире. — Покойница все переживала, что ты у нас как бедная родственница.

Покойница. Простое русское слово. Ужасное слово, от него сырой землей тянет.

Анна почему-то не могла занять комнату свекрови. Покойницы. Она спала вместе с сестрой на большом диване. Татьяна, уже не прежняя, раздавленная болезнями, а собранная, в меру веселая, держала всю семью в эмоциональном тонусе и не давала погружаться в пучину скорби. Она командовала в доме, и Анна подчинялась ей с облегчением — как хорошо, когда есть человек, способный взять на себя ответственность.

В один из вечеров, когда дочь неожиданно и без повода нагрубила Анне, а наказанная, расплакалась и выскочила из комнаты, хлопнув дверью так, что со стены свалилась картина, Татьяна остановила сестру, готовую схватиться за ремень:

— Не кипятись! У нас нынче большое событие. Теперь мы не девочки, а девушки.

— Кто? — не поняла Анна.

— Дед Пихто. У Дашки первая менструация.

— Девочка моя! — Анна прижала руки к груди и растерянно опустилась в кресло.

У нее было такое чувство, словно дочь украли, выдали замуж за басмача или надругались над ней.

— Ага! — рассмеялась Таня. — А ты думала, она вечно будет ребенком? Здоровая девица, выше меня ростом. Ань! Все в порядке, все нормально. Ты по какому вопросу плакать собралась? Я с ней говорила. Переживает, конечно, дурочка. Но ты тоже беседу проведи, насчет того, что в подоле не принеси, и прочая. Аня! Посмотри на меня! Чего ты испугалась? Вот идиотки! Одна старая, другая молодая — два сапога пара. Аня, ты переживешь это только один раз. У Кирюши, я тебе обещаю, месячных не будет.

Анна уложила сына и прилегла к Дарье. Дочь уткнулась в стенку: Анна ласково гладила ее и целовала волосы.

— Ну что ты, мой зайчик, — приговаривала она, — все будет хорошо. У тебя болит животик?

Даша резко повернулась и прижалась к ней:

— Мама! Это самая настоящая кровь!

— Конечно. — Анна обнимала ее и тихо поглаживала. — Каждая женщина рождается с огромным запасом таких специальных клеточек, их триста тысяч, представляешь? Эти клеточки — возможные дети. Когда женщина подрастает, каждый месяц созревает по одной клеточке. И пока клеточка зреет, в специальном органе — в матке — на стенках образуется особая выстилка. Если ребеночка нет, то выстилка отслаивается и выходит — это и есть месячные.