— Да, не бутылка же. Волосатая подкатывала.

— Слава, головка сама родится, ты не мешай, просто подставь руки. Не сдави ни в коем случае. Все остальное я сделаю сама. Ты ребенка как бы выкрути из меня-я-я!.. — Анна снова зарычала.

Потуги следовали одна за дугой. Но вытолкнуть ребенка было чрезвычайно трудно. Она покрылась испариной, волосы прилипли ко лбу. Отпустила руки — неудобно, уперлась ногами в боковую стенку дивана. Марина сзади держала ее за плечи. Вместе со Славой они уговаривали:

— Ну, давай же, давай! Сильнее, еще сильнее!

В последней потуге Анна собрала все силы, с ужасом думая, что еще раз так напрячься она не сможет. Но он родился!

Анна хотела сказать, чтобы опустили Кирюшку вниз головой, шлепнули по попке, если не закричит. Но только сипела, восстанавливая дыхание. Никакие советы, к счастью, не понадобились. Сын смешно чихнул и закричал.

Слава держал его, нелепо отставив руки, и смотрел с ужасом:

— Караул! Он весь в какой-то пене. У него кожа слезла!

— Глупости, — сказала Марина и отобрала у него ребенка, — это смазка такая. Каково насухую продираться? Ах ты лапочка, ах ты котик. — Она умиленно чмокала губами.

— Дайте его мне, — попросила Анна, — положите мне на грудь, подстелите полотенце.

Второй раз в жизни она испытывала оглушительное счастье рождения ее ребенка. Блаженство, легкость, радость…

— Нет, а почему он такой сморщенный и красный? — не унимался Слава. — И канаты эти. — Он кивнул на пуповину, которая связывала Анну с сыном. — Надо же, какие толстые и зеленые, никогда бы не подумал, как водопроводные шланги. И потом, из тебя кровь хлещет, гарнитур нам испортила, понимаешь.

— Новый купим. — Анна блаженно улыбалась. — Вы молодцы, ребята. Спасибо! Много крови? Ну сколько много? Больше стакана? Раз меньше — значит, все нормально. Марина, принеси какую-нибудь мисочку, судочек, скоро послед будет отходить.

Пуповина уже не пульсировала. “Скорой” все не было. Будем сами обрезать пуповину, решила Анна. Она объясняла ребятам, что нужно делать, подбадривала их. У Славы и Марины дрожали руки — страшно резать ножницами человеческую плоть. Они роняли бинты на пол, сталкивались головами, но в целом для новичков-акушеров действовали замечательно.

Говорили все трое, вернее — четверо. Кирюшка хныкал, Анна отдавала распоряжения, Марина вслух их повторяла, Слава тихо поругивался. Отправлял далеко Кирюшу, своего Кольку и всех младенцев планеты, вслед за ними Анну и всех рожениц. Благодарил Провидение, что не родился женщиной и не стал врачом.

— Какой у нас славный мальчик! Ах ты мой котеночек! — Марина держала на руках младенца с перевязанным животиком и умилялась. — Ах ты моя лапочка! Ну, не плачь!

Анна почувствовала схватывающую боль в пояснице. Плацента отходит.

— Слава, — позвала она, — помоги.

Слава занял исходную позицию у роженицы в ногах. Ни он, ни Анна не испытывали смущения. Какое тут стеснение, когда страхов натерпелись.

— Кишки из тебя торчат, — сказал Слава, — Нет, ну сколько кровищи, прямо харакири, разбери тебя нелегкая. Давай овцу.

— Что?

— Особо важные ценные указания.

— Намотай на руку пуповину, мисочку подставь. Как куда? Под это самое место, откуда ребеночек появился.

— Вот именно, что место, — бурчал Слава. — Тут с вами импотентом станешь. Я привык, понимаешь, в обратную сторону…

— Перестань глупости болтать! — прикрикнула на него Марина. — Ишь разговорился. Делай, что тебе говорят.

— А я и делаю. Здорово мы все-таки парня родили. Теперь тянуть, что ли, из тебя эту кишку?

— Очень осторожно, — сказала Анна.

Она нажимала ребром ладони на низ живота, выдавливая плаценту.

Звонок в дверь раздался в тот момент, когда детское место плюхнулось в мисочку. От неожиданности все вздрогнули. Марина держала ребенка, завернутого в простыни. Слава заметался по комнате с мисочкой, в которой лежал кровавый студень плаценты со свешивающейся пуповиной. Так и пошел открывать с этим кошмарным месивом в руках.

На “скорой” приехали врач и сестра.

— Это безобразие, — первое, что сказала врач, пожилая полная женщина, увидев картину только что принятых родов, — ведь не в деревне живете. Где документы матери?

Она обращалась к Славе. Трусы, майка, лицо и ноги его — все было забрызгано кровью. Марина выглядела не лучше. Она положила ребенка рядом с Анной, теребила оборочки на ночной рубашке и робела перед врачом, как школьница.

— Что вы молчите? Вы отец? — снова спросила врач Славу.

— Точно! — встрепенулся он. — Где отец? Аня, где Юрка-то?

Анна не отрывала взгляда от лежащего рядом сына. Услышав вопрос, она повернула голову и посмотрела на Славу. Глаза ее, радостные и счастливые, медленно-медленно округлись от страха и ужаса.

Она вспомнила. Вспомнила все, что случилось накануне. Нет никакого рычажка, никаких кнопок нет. Темное облако, маячившее до сих пор вдалеке, надвинулось, наползло на нее. Анна закричала, брызнули слезы, сразу перешедшие в судорожные рыдания. Тело сотрясала крупная дрожь.

— Всем выйти, — приказала врач, — свет пригасить, и ни звука. Шприц, быстро, — сказала она сестре.

Анна не помнила, как ее везли в роддом, как зашивали там многочисленные разрывы, — после уколов она проспала больше суток!

Глава 5

Костя изменил решение. Не потому, что хотел увидеть Веру. Она ему понравилась, но не настолько, чтобы любоваться ею в кругу семьи и рядом с мужем-дипломатом.

Игорь Петрович собрался уходить из группы. Он перечислил Косте четыре причины: близость лета и отпуска, необходимость закончить книгу, возможная командировка. Количество доводов наводило на мысль об их искусственности, да и лукавить Игорь Петрович не умел. Лицо выдавало старательное желание замаскировать истинные причины ухода от психотерапевта. Костя быстро понял: проблема в том, что Игорю Петровичу не по карману плата, которую требует кооператив.

Предложи ему Костя посещать занятия бесплатно (руководство медцентра наверняка прислушалось бы к аргументам Колесова), Игорь Петрович наверняка оскорбится. Поэтому Костя решил поговорить со стариком прямо и открыто, или, точнее, почти прямо и почти открыто.

Они открыли форточку в кабинете Кости, закурили.

— Игорь Петрович, ваше решение меня, признаться, очень расстраивает, — начал Костя. — И не столько из-за вашего самочувствия, сколько по причине вреда, который ваш уход нанесет группе. Мы стали командой, которая дружно идет к намеченной цели. Кто-то быстрее, кто-то медленнее, но идем мы именно командой. Вспомните, если Коля или Надя не приходят на занятия, мы сразу чувствуем их отсутствие. Это касается любого. Но вас — в первую очередь. Разве вы не понимаете, что стали своего рода моральным авторитетом? Видите ли, сознание того, что неординарная личность переживает те же проблемы, что и ты, помогает от этих проблем избавиться. Стоит какой-нибудь кинозвезде прооперировать геморрой, как у проктологов нет отбоя от желающих на ту же операцию. Вас не коробит сравнение?

— Нет-нет. Спасибо за лестное мнение. Да я сам ребят очень люблю, они ведь мне как дети.

— Вот я и прошу за них, Игорь Петрович, полгода? Этот срок необходим для максимального эффекта. Потерпите полгода?

— Ну что же. Если это нужно ребяткам.

— Спасибо. Кстати, чуть не забыл вам сказать. Наше кооперативное начальство выступило с почином: с некоторых категорий пациентов не брать плату. С ветеранов и инвалидов, кажется. Вы, возможно, попадете в число избранных. Не отказывайтесь, если предложат. С чего бы вам заботиться об их доходах? Они люди не бедные.

— Может быть, тогда Наденьку освободить от платы?

— Она пока не ветеран и, к счастью, не инвалид. Игорь Петрович, хочу попросить вас об одной услуге, — быстро перевел Костя разговор на другое, — помните, вы рекомендовали обратиться ко мне симпатичной женщине — Вере Николаевне, — забыл фамилию, какая-то немецкая.

— Крафт, — подсказал Игорь Петрович.

Костя кивнул и изложил просьбу: помогите устроить Анну Рудольфовну в стационар психиатрической клиники.

У мудрого и щепетильного старика могли остаться сомнения — его пытаются облагодетельствовать. Услуги — не только коллективу, но и лично врачу — маскируют интригу. Ничего другого, кроме госпитализации дипломатической вдовы, Костя придумать не сумел.

На дачу к Крафтам они ехали на старой, с бегущим оленем на капоте, “Волге” Игоря Петровича. Говорили об Анне Рудольфовне. После слов: “Она, в сущности, добрый человек” — Игорь Петрович задумался и сказал:

— Хотя что значит — добрый? Говорить о милосердии любит. Но ни одного ее доброго поступка я что-то припомнить не могу. Я, знаете ли, тоже не юноша, но у Анны — точно старческий маразм. Уверена, что все наши приятели были когда-то в нее влюблены. И я в том числе. Представляете? Глупость несусветная. Мы с Сергеем, ее покойным мужем, дружили еще с института. Даже не в этом дело. Я и Анна! Полнейший абсурд.

— Почему вы так нервничаете? Она строит матримониальные планы? Женить вас на себе хочет?

— Нет, ни в коем случае, Я для нее мелкая сошка, “старый зануда и педант”, как она меня называет. Но я действительно никогда не был в нее влюблен!

— Что не есть повод рушить иллюзии, помогающие человеку жить. Женщины удачно сказанный комплимент помнят иногда всю жизнь. Массу деталей, фактов собственной биографии забывают, а впечатление, которое они производили в молодости, греет их до гробовой доски. И зачем их остужать?

— Возможно, вы правы. Не знаю.

— Игорь Петрович, а какие у них отношения с Верой Николаевной?

— Верочка умница. Славная, умная девочка. Любого другого может покорить своим спокойствием и чистотой. Да, именно чистотой — это точное слово. Но только не Анну. Такой свекрови врагу не пожелаешь. Сережа, муж Верочки, работает, редко дома бывает, ему рикошетом достается. Да и вообще он для матери идол, кумир и все такое прочее. Есть у Анны еще дочь от первого брака, но она всегда была на положении Золушки. Дали образование, выдали удачно замуж и, кажется, забыли на веки вечные. Константин Владимирович, вас не смущает, что мы, кажется, сплетничаем?

— Нисколько, мы с вами вырабатываем стратегию и тактику терапевтического нашествия.

— Тогда я вам еще скажу. Моя покойная жена называла Анну Крафт артисткой-злодейкой. Анна Рудольфовна умеет быть очаровательной и легко покоряет тех людей, которые ей зачем-то нужны. Во всяком случае, прежде ей это хорошо удавалось. В блестящей карьере мужа она сыграла большую роль. Но она… простите, опять сошлюсь на слова жены. Анна получает удовольствие от унижения людей, вот именно удовольствие, как пьяница от стакана водки. Казалось бы, что за радость пнуть поверженного льва, какого-нибудь отставного министра? О мелких сошках и говорить не приходится.

Костя был уже не рад, что завел этот разговор. В числе его пациенток Анна Рудольфовна определенно никогда не будет. Игорь Петрович к установке “не сплетничаем, а терапию готовим” отнесся со всей ответственностью. Он рассказывал о тех временах, когда Анна Рудольфовна была послихой в одной из европейских стран. Послиха значит жена посла. Слово не симпатичное, вроде зайчихи, но в дипломатических кругах принято как своего рода жаргонизм. На территории площадью два гектара Анна Рудольфовна организовала настоящую деспотию. Любимчики и фавориты-наушники, которых она постоянно меняла, плели интриги, а ниточки она держала в своих руках. Любая характеристика, назначение на должность, марка автомобиля для дипломата, работа для его жены — все и вся свершалось только с ее благословения. Но особенное удовольствие ей доставляла борьба за чистоту морального облика. В советской колонии — в посольстве, в торговом и военном представительствах — много молодежи, все семейные, но, конечно, бывали и измены, и страстные романы. Анна каждый случай, о котором ей доносили, вытаскивала на суд общественности. Ее — на заседание женсовета, его — на партийное бюро. И пошла писать губерния: допрос с пристрастием, а потом — позорите имя советского человека, моральное падение, сегодня жену, завтра родину продадите…

“Явная неудовлетворенность в сексуальной жизни”, — подумал Костя, а вслух спросил:

— Неужели все дипломаты были так безропотны, что позволяли издеваться над собой?

— Конечно, не все, — от страха быть неправильно понятым Игорь Петрович даже затормозил и повернулся к Косте, — не думайте, что каста дипломатов — это некие приспособленцы и убогие духом люди. Ничего подобного. Посольский народ в своем большинстве интеллигентен, умен, образован, способен представлять и защищать интересы своей страны — задача, смею вас уверить, подчас очень непростая. За границей не только по магазинам да ресторанам шляются, а работают, напряженно работают.