Не то чтобы лень… Привычка. Мы так быстро привыкаем к рутине, к несгибаемому порядку вещей, к неизменному статусу-кво, что любое поползновение в сторону изменений расценивается как враждебные действия.

— Ладно, хорошо. Я не буду так быстро ей уступать и проигрывать.

— Не-ет, Эля! Ты вообще не будешь уступать и проигрывать ей. Научись уже правильно формулировать цели.

— Как я устала, — простонала Элина и расположилась на кухонном диванчике. — Почему за все нужно бороться? Почему ничего ни разу не дается легко?

— Тогда бы она не имело никакой ценности. Чем тяжелее борьба, тем слаще вкус победы. За Мишу ты не боролась, этот придурок дался тебе слишком легко. Итог сама видишь.

Девушка закрыла глаза, отпуская стальные нити, которыми привязывала к себе мысли. Они поплыли вольными островками раздумий по бескрайней полости ее сознания. Миша… Как давно началась их история и как трагично закончилась.

Он не был ей нужен в момент расцвета карьеры и личностного роста. Он был лишь одним из ее ухажеров, каждому из которых она, как истинная женщина, давала надежду на что-то, а потом всаживала нож в спину. Когда-то было приятно собирать кровь их влюбленности на свои ладони. Тогда она еще могла выбирать, а теперь выбора не оставили ей самой.

— Может, так мне и надо, Жень? Я была такой сучкой когда-то, что Катерина Стрельцова на моем фоне просто Катя. Жизнь воздала по заслугам.

— Думаю, вот что нам надо, — подруга открыла заветный шкафчик, и в ее руках заблестела бутылка белого вина.

— Оно зубы портит, но так плевать на зубы, — хихикнула Элина и приняла протянутый бокал.

— Выключи уже в себе врача. Дай насладиться пьянством.

— Вино в умеренном количестве лечит, а в безмерном — калечит. Будем пьянствовать в меру. — Звон бокалов растворил все мысли Элины, что мучили ее без конца. — А врач во мне уже давно выключен и, похоже, без шанса включиться вновь. Хотя есть кое-какие подвижки, но я не хочу пока сглазить.

— Ладно, молчи, скрытная ты моя.

Напряжение последних дней, когда она избегала звонков Димы и только накручивала себя, точно нитки в моток, отпустило Элину. Она уже столько раз ошибалась, столько граблей оставили шишки на ее лбу, что ошибиться еще раз не станет смертельным для нее.

— Как поживает ошибка прошлого? Михайло Потапыч?

Элина прыснула от смеха, отпивая вино. Кажется, оно уже стало калечить ее…

— Даже знать не хочу. Я занесла его в черный список после тысяча первой угрозы. Через две недели первое слушание в суде. Миша, конечно же, не явится ни на одно слушание, и это значит, что нас разведут через полгода где-то, — мрачной радостью отозвалась Элина. — Ну хоть не через полтора, тоже радует.

— Аж полтора года, чтобы скинуть этого паразита с плеч?!

— Такой срок является максимальным при разделе имущества.

— Ну да, у вас-то делить нечего. Ты все отдала, — прошипела Женя, которая сама бы пошла бороться за подругу, да кому она нужна в суде.

— Я просто хочу жить, Жень, а не воевать за кусок ковра или паркета. Пусть он подавится этой не самой лучшей квартирой. Если я тебя стесняю…

— Нет же! Меня стесняет мысль о том, что из этой передряги твой козлина — бывший муженек вышел в выигрыше и с фанфарами!

— Все равно, — отмахнулась Элина. — Пусть злость и негатив тоже навсегда останутся с ним. Я победила. Избавилась от него. Этого достаточно. А уж ждать, когда с ним случится какая-нибудь пакость, я не буду.

Скоро идти на стрижку и покраску, а ее уверенность в себе таяла быстрее шоколада на солнце. Хотелось как раньше забиться в угол при первой же трудности и сделать вид, что терять не больно. Терять вновь и вновь, не имея смелости побороться.

— Зачем он связался со мной? Зачем испоганил жизнь и мне, и себе? Я не понимаю, — покачала головой Элина, снова думая о Мише. Скоро он останется в прошлом, но будет следовать за ней попятам навязчивыми воспоминаниями. — Ничего непонятно. Живешь с человеком под одной крышей годами, а он оказывается чертовым ларцом зловещих тайн, трусости, низости и подлости. И все это в одном человеке.

— Почему же непонятно? — Женя звонко поставила бокал на стол, отщипывая кусочек «Азиаго». — Все ясно. Он из того типа мужчин, которым удобно иметь домработницу в официальном статусе жены. Ни на работе, ни у друзей и родственников никаких вопросов к личной жизни. Все пристойно. А в каких притонах этот примерный семьянин проводит свободное от семьи, то есть все свое время, одному черту известно.

— Неужели ему было комфортно жить с нелюбимой?

— Нелюбимой, — фыркнула подруга, для которой разговоры о бывшем муже Элины сводились в основном к оскорблениям сего прекрасного мужчины. Так она его терпеть не могла. — Он еще как тебя любил! Думаешь, неприятно приходить во всегда чистую квартиру, жрать, уж прости, каждый раз новую и вкусную еду, ходить в чистых рубашках и носках и так далее по бесконечному списку? Любовь бывает разной, и никогда книжной. Для кого-то любовь — это секс. Соприкосновения половых органов достаточно, чтобы не чувствовать себя одиноким в этом мире. Для иных вполне хватает комфортного быта, то есть когда на них пашут крепостные жены. Приручил кого-то и посыпаешь ударами из хлыста — вот оно счастье для гаденькой души. А для третьих любовь — олицетворение свободы, когда не наматываешь на руку цепи и не тянешь по реке бурлаков за собой. На последнее способны лишь единицы, это как раз книжный вариант. Хотя и книги сейчас порой пишут странные, я бы даже сказала идиотские, извращая эту несчастную любовь на все лады и мотивы.

Женя перевела дыхание после своей долгой речи. Элина улыбнулась и похлопала ей, выражая согласие.

Как говорила еще в студенческие годы ее мама: «Кто всегда счастлив в любви, у того ее просто-напросто нет, а иллюзия всегда дарит счастье. Но и вечное несчастье не имеет ничего общего с любовью. Ей нужен баланс горя и радости».

Элина свой баланс, свою любовь так и не нашла…

***

У счастья нет завтрашнего дня; у него нет и вчерашнего; оно не помнит прошедшего, не думает о будущем; у него есть настоящее — и то не день, а мгновение.

Иван Тургенев «Ася»

Зной последних дней тлеющими углями шипел под ногами. Теперь на солнце природа разжигала мангал и пыталась всеми способами тебя поджарить, а в тени грубоватый товарищ — ветер раздавал всем оплеухи.

Элине не хватало смелости поднести руку к двери и постучать. Казалось, вот сейчас ее пальцы коснутся стальной поверхности, и клыки оттяпают руку по локоть, причмокивания от удовольствия. Уверенность в себе — самая ценная вещь на свете, субстанция, из которой можно получить что угодно: счастье, любовь, друзей, карьеру.

Дверь распахнулась. На лице Димы читалось подозрение. Она стала замечать за ним это странное поведение, словно он ждет, что из-за угла на него набросится киллер с ножом.

— Привет, Дим, — улыбнулась девушка, до боли сжимая ручку чемодана. — А я не одна. Мы к тебе, так сказать, на временное обитание.

Мужчина чертыхнулся про себя. Что за нимфа посетила его разум в бреду, в горячке, в лихорадке… Мысли о Валери, очередного визита которой он так боялся, были сметены взрывом чувств при виде новой Элины. Элины, которую он еще никогда не видел.

— Ты… ты потрясающая, — с трудом вымолвил он и подал девушке руку, другой подхватывая чемодан. — Это все, что ты взяла с собой?

— Не люблю устраивать барахолку.

Конечно, она соврала. Было бы ей что брать. Все ее богатство уместилось в один чемоданчик: пара джинсов, пара кофт и футболок, немного невзрачной обуви, да косметика.

Дмитрий не мог оторвать от нее глаз, не смотря себе под ноги. К черту! Пусть там разверзнется ад и закипят проклятые реки, голодные до его плоти, он видел только ее…

— Все хорошо? — неверно истолковала его пристальный взгляд Элина.

— Более чем…

Он закружил ее в танце на своем собственном балу. Ангелы надрывали глотки, воспевая красоту женщины и страдания мужчин от ее коварства, пока он нежно придерживал ее за талию, вдыхал сексуальный аромат духов, касался обнаженной поясницы, чувствуя, что провокация удалась. Ей не нужны эти силиконовые губы-лепешки, не нужны надувные шары-титьки, не нужно сходить с ума, проживая жизнь в кабинете косметологов и диетологов. Она просто прекрасна собой, как утренняя заря, что приносит новый день и новое вдохновение начать все с начала.

Она стала его началом. Его новой тропинкой в этом исхоженном лесу всех пережитых страстей. Его солнцем в мире погасшей любви и умирающих эмоций, где все продается и покупается. Она стала его валютой, которую он не сможет ни на что обменять, ибо нет ничего дороже.

Элина задыхалась в смущении от его реакции. Она просто с новой прической… и потратила чуть ли не последние деньги на эту помаду Guerlain и духи Dior… А этот костюм из короткого топа с кружевом, так приятно ласкающим немного приоткрытый живот, и обтягивающей юбки казался ей костюмом куртизанки, но она никогда не была так открыта к новым чувствам, никогда не хотела так сильно произвести впечатление на мужчину. Словно от этого зависела ее жизнь.

— Такой смелый ход, — прошептал мужчина, перебирая ее упругие яркие волосы, которые словно дымились потушенной сигаретой, выкуренной после сносящего крышу порыва страсти. — Такая смелая ты. Тебе очень идет, Лина.

— Эля. Я Эля. Зови меня так, пожалуйста.

При каждом упоминании Лины она видела рожицы с лицом Мишы, который кривлялся и гримасничал, говоря, что она для всех будет Линой. Кем была для него, тем и останется для другого мужчины. А он вкладывал в Лину все оттенки рабского преклонения и немой услужливости, женской несостоятельности и неполноценности.

— Но мне так нравится Лина. Она более дерзкая, храбрая, подходящая тебе.

— Л-ладно, — сдалась слишком быстро, когда его губы зверски напали на ее беззащитную шею.

Тень Валери металась солнечным зайчиком по стенам и душила своим невидимым присутствием. В венах Элины бурлили реки ревности, зависти и недоверия. Эта взрывоопасная смесь сделала ее куклой без голоса, которая не могла своей пластиковой рукой помешать поцелуям, сыпавшимся на нее градом.

— Подожди, — еле собралась с мыслями она. — Не надо. Давай не будем торопиться, прошу тебя.

Хватит с нее временных ролей, из крайности в крайности: либо прислуга, с накинутой петлей в виде штампа в паспорте на шею, либо слишком легко сдающаяся крепость по первому требованию захватчика.

— Да, — чуть ли не выдыхая из себя огонь ответил Дмитрий. — Не будем торопиться.

В его крови поднимались и опадали полыхающие водопады из болезненной страсти. Никогда он еще не был в такой ситуации: хотеть женщину до судорог, мысленных конвульсий, приступа эпилепсии и не иметь возможности коснуться ее лишний раз. Он бы мог применить все свое обаяние и уложить в ее койку, потеряв потом интерес к завоеванию этого форта, но он настоящий боец… еще повоюет.

— Почему же все-таки так мало вещей? Квартирка не ахти, но я обещаю, что весь гардероб вместится, — усмехнулся мужчина, припоминая размеры гардероба своих предыдущих пассий.

— У меня больше и нет вещей, — смутилась Элина.

Вот он дурак. Пытается казаться ей не таким нищим, и она в свою очередь делает вид, что имеет все, что хочется. Встретились две противоположности, в один момент ставшие слишком похожими.

Дмитрий мысленно разбивал кулаки в кровь, сражаясь со своей тенью. Ну почему у него сейчас ничего нет? Где эти паршивые бумажки, когда они так нужны?! Ну почему на ветреных, недостойных женщин одноразового пользования у него были сотни тысяч, которые он просто бросал на ветер, даже не считая? А теперь, когда в его жизни появилась женщина, достойная миллиона самых свежих алых роз и не только их, он мог протянуть ей лишь пустую ладонь.

— Все эти шмотки не так уж и важны.

— Согласен, Ли… Эля. Свою главную вещь ты уже надела. — Он снова не устоял перед тем, чтобы обвить ее талию руками. Ее взгляд вопрошал продолжения. — Себя саму. Не снимай и не переодевай ее, ладно? Она лучшее, что у тебя есть.

Девушка покраснела и совсем растерялась. Миша всегда внушал ей, что она худшее, что вообще могло существовать на свете.

— Эй, — Дима поднял ее лицо за подбородок, — все же отлично?

— Теперь да, — прошептала Элина и поцеловала его в щеку, не будучи готовой давать ему зеленый свет откровенными поцелуями.

Для пошлости всегда найдется удобный момент, чего не скажешь о скромности.

— Расскажи, что вспомнил о себе? Нельзя же так всегда жить, не зная, кем ты был.

Девушка прошла в комнату и устроилась на кресле, желая отдохнуть. Духота, являющаяся прелюдией к дождю, и все эти сумасшедшие страсти вымотали ее.