— Тише, тише, моя хорошая. — Когда Элина остыла, Женя выхватила у нее чашку и набросилась на нее с негодующим видом. — Люби себя, черт возьми! Люди приходят и уходят. Люди любят и ненавидят. Они указывают, как тебе жить, а завтра им плевать на тебя — нашлась другая мишень. Ты не имеешь никакого права любить себя, только когда кто-то тебе позволяет это делать.

— Знаешь, как сложно…

— Отставить нытье! Порой приходится жить вопреки мнениям толпы. Любить себя вопреки собственной ненависти. Вся наша жизнь — это жизнь вопреки и наперекор чему-то. Поэтому прекращай уже делать вид, что ты слепа, и бери жизнь в свои руки. Пока не поздно, Эля.

Глава 2

Всякому приятно чувствовать свое превосходство.

Но неплохо бы для этого иметь хоть какие-нибудь основания.

Трумен Капоте «Завтрак у Тиффани»

— Слушаю, — голос Туманова отрекошетил от светлых стен сонной клиники, в которой редкими тенями прогуливались медсестры и врачи. — Я помню, что у нас встреча через час. Сейчас не могу. Сказал же, помню!

Раздраженно выдохнув, он отключился. Дела не ждут, а он вынужден просиживать свои дорогие брюки здесь в надежде услышать отрицательный ответ. Пожалуй, женская консультация — одно из самых страшных мест (наравне с адом) для инфантильных мужчин.

Первые дни сентября вели себя как суматошная мадам: метались от солнца к дождю, от штиля к бурному ветру, от сухого асфальта к локальным океанам на дорогах. Ему не нравилась такая погода. Он мог купить себе любую. Мог быть сейчас в любом уголке этого не такого уж и большого мира. Наличность сужает необъятные рамки мира, открывает доступ к любым ресурсам и возможностям, делает планету пластилиновым шариком для тех, у кого есть возможность его купить.

— Сколько можно торчать в этом долбанном кабинете, — прошипел себе под нос мужчина и стал вертеть в руках телефон.

Его колотило от дурного предчувствия. Если она сейчас выйдет и скажет, что… Нет, этому не бывать. Он же не дурак, не идиот-школьник, чтобы так оплошать. Бросив недовольный взгляд на часы и решив, что Римма наверняка устроила с врачом задушевные беседы о жизни, Дмитрий постучал.

— Войдите.

— Прошу прощения, но скоро ли закончится прием?

— Мужчина, что вы себе позволяете? — доктор — женщина кавказской национальности лет сорока со строгими карими глазами — поправила очки. — Вы не в очереди за колбасой. Уж извольте подождать. — Она сделала паузу, ожидая, что он покинет кабинет. — За дверью.

— А ты не указывай мне, где я, тетенька, — осклабился Туманов, на дух не переносивший неподчинения. — Я могу твое место главного гинеколога и кому-нибудь другому отдать. Вообще, всю вашу больничку могу по кирпичу разнести!

Врач уже начала вставать, чтобы осадить хама, но в дело вмешалась Римма, вышедшая из соседнего помещения, где проводился осмотр. Ее лицо выражало смесь разношерстных, толкающих друг друга в бок эмоций: тоска от того, что Дима не меняется; злость на то, что он не видит границ своего дерзкого поведения; смиренность от того, что ей не по силам взять власть над этим мужчиной.

— Дима, выйди немедленно. Как ты смеешь врываться в кабинет гинеколога? — отчитала его она. — Это верх неприличия.

— Мы не в восемнадцатом веке, милая, чтобы ты учила меня приличиям. Я сам решу, что для меня приемлемо, а что нет. Поторопись, пожалуйста.

— Сейчас выйду.

Он развернулся к двери, но затем снова повернулся к своей девушке. Она перестала застегивать кофту и посмотрела на него вопрошающим взглядом, в котором он увидел железную метлу, выметающую его из кабинета.

— Ты беременна? — выдохнул он, и вся его жизнь была поставлена на «стоп».

— Я скажу тебе об этом в коридоре. Выйди, Дима.

Туманов подчинился, но по играющим на челюсти желвакам было видно, чего ему стоило это подчинение. Римма смотрела на захлопнувшуюся палевую дверь с горечью и думала о том, что она не смогла и уже не сможет стать той самой женщиной для этого мужчины. Женщину и мужчину можно сравнить с алкогольным коктейлем. Он бокал, сосуд для своей женщины, вместилище ее любви и капризов. Она вовсе не кусочек лайма или зонтик, украшающие бокал, она — алкоголь, щекочущий стенки бокала своей огненной страстью, дурманящий своим острым послевкусием.

Римма вздохнула: она для Туманова не больше, чем почти выжатый лайм на его очередном бокале, который он в итоге выкинет без тени сожаления. Возможно, разобьет в приступе ярости об пол, сметет осколки и похоронит в урне.

— Неужели тебе не стыдно за свое поведение? — накинулась на него девушка, отрывая от телефонного разговора. — Я не знала, как краснеть перед врачом!

— Замолчи, — осадил ее он. — И не позорь меня при людях. Я тебе не позволял орать на меня.

— А тебе меня позорить можно?

— Прости, дорогая, но так исторически сложилось. Мужчина — небо, которое может посылать дожди и грозы, штормы и ураганы, а женщина — земля, которой ничего не остается, кроме как латать шрамы в виде луж и ям, поваленных деревьев и разорванных линий электропередач. Иными словами, сначала появился Адам, а потом уже его ребро.

— Ты мне так показываешь мое место? В будке у твоего шикарного особняка? На коврике возле твоих ног?

— Ну не утрируй, Риммуль.

Его каре-зеленые глаза сейчас приобрели оттенок парижской грязи. И девушка ступала в нее, пачкая свою гордость, свое самолюбие. Но ради чего?

— Довольно лирических отступлений. Ты беременна?

Сказать бы «да», посмотреть бы на выражение лица этого напыщенного гуся! Сбить бы с него всю спесь, окунув головой в компост.

— Нет. — Туманов заметно расслабился и расправил плечи; кажется, ему даже дышать стало легче. — А если бы и да, что тогда? Сердечко бы отказало?

Она так негодовала, так сердилась. Поцелуй он её сейчас — и её губы приобретут оттенок яростного пожара. Туманова возбуждала женская злость, словно бы ему делали акупунктурный массаж, надавливая тоненькими иголками в самые чувствительные места души. Он чувствовал себя приспешником дьявола, ведь женская радость и улыбка не доставляли ему столько же эйфории, не приводили в такой сумасшедший экстаз.

— Куда ты так торопился? Важные дела? — спросила Римма, направляясь к выходу, развернувшись к Туманову спиной; обида жгла перцем ноздри, вызывая слезинки на глазах.

— Очень. Меня парни ждут в доме Алекса.

— Ты серьезно?!

— По-твоему, я смеюсь?

— Ты… ты просто урод, — выплюнула она и зашагала быстрей на улицу. — Ворвался в кабинет врача, пока я еще даже не оделась! Нахамил уважаемой женщине! И зачем все это? Чтобы успеть побухать со своим придурошным Алексом?!

— Я не давал тебе права так о нем говорить.

— Мне и не нужны твои права. Ты чокнутый! Копия своего дружка. Или он твоя. Не знаю, кто из вас первый оскотинился, а кто стал повторять за другим.

Дмитрий сделал твердый, тяжелый шаг по направлению к девушке, и та сразу смолкла. В глубине души она боялась его. Деньги, которые сыграли не последнюю роль в ее решении быть с ним, могли направить дуло пистолета и в ее лицо. Он перекатывал в руках могущество и вседозволенность, как детские шарики — игрушки.

— Прости. Я сама доеду до дома, — крикнула Римма и убежала от него с громко колотящимся сердцем.

Туманов смотрел на удаляющуюся фигуру девушки с неким холодным равнодушием. Сегодня улица цвела благоухающим сентябрьским медом, что растекался по паркам и скверам золотыми лучами плавящегося в последние теплые дни солнца. Мужчина надвинул на глаза очки и прошел к автомобилю. Пусть убегает. Он не побежит за ней вслед. Не мужское это дело — бегать за капризными бабами. Особенно когда можно получить любую по щелчку пальцев.

***

Иногда красота — это внешнее. Как обертка подарка. Но не сам подарок.

Джон Фаулз «Волхв»

Элина вышла из кабинета главврача, будучи счастливо опустошенной. Когда раздался приказ зайти к нему в кабинет, у нее кровь в жилах тотчас же испарилась. Она действительно ведет себя немного фривольно с пациентами, но только с самыми неадекватными из них. Руки девушки сжались в кулаки. Ее могут лишить и этого незначительного места — места какой-то медсестры — если она выкинет что-нибудь еще и на нее поступит жалоба.

Нужно было зайти к тому несносному пациенту, который вот уже две недели делал все, чтобы ее отдали под суд. За убийство. С особой жестокостью. С умыслом. Возможно, группой лиц, так как попробуй придуши эту глыбу мышц самостоятельно.

«Под суд нам не надо. В тюрьму тоже. И так уже многого лишилась в жизни, пора остановиться», — успокаивала себя она, пока неохотно передвигала каменные ноги в сторону его палаты.

Интересно, есть ли у жизни огромный толстый сборник анекдотов? Порой она так нахально ведет себя в отношении нас, глумится вовсю и подшучивает над нашими чувствами, что кажется, чувства юмора судьбе точно не занимать.

— Эля! — окликнула ее Маша из регистратуры. — Подойди.

— Привет. Что-то случилось? У меня обход.

— Красавчику из твоей палаты только что прислали еще один букет. Я боюсь, что он не в нашей лиге играет, — прошептала со смешинками в глазах она и прикрыла улыбку ладонью.

— Не поняла.

Мысли Элины кружились в ритме вальса где-то за миллион километров отсюда. В другой реальности. Среди мерцающих звезд и вечной пустоты космоса. Где никто не обидит, не ухмыльнется криво, увидев твое лицо, не подшутит и не унизит. Ее взгляд плавно соскользнул с лица собеседницы, не сумевшей заинтересовать типичными женскими, даже бабскими, глупыми разговорами и сейчас плавал в густой синеве неба. Сегодня небо было ясное, без единой морщинки хмурости или недовольства постоянными дождями.

— Я говорю тебе, Элька, гей он.

— Что, прости? — снова вернулась в реальность отталкивающих белых стен и медицинской униформы Элина.

— Гей он, — кивнула Маша. — Точно. Иначе откуда столько цветов? Он же мужчина. Да и посмотри, какой красивый. Натуралы такими не бывают. И еще ни к одной медсестре не приставал, а девки-то у нас, сама знаешь, горячие работают. Особенно после вузов, молодые и свежие.

Молодые и свежие. Горячие. Если уж женщина говорит о женщине, как о вещи, пластмассовой игрушке со сроком годности, то что же тогда мы хотим от мужчин? Они просто берут то, что им дают. Покорные слуги? Заводные куколки? Брелки для украшения дорогих машин? Мужчина видит в женщине то, что прежде всего она сама видит в себе.

— Машуль, мне правда некогда. Надо еще зайти к этому псевдогею и выдержать десять минут общения с ним.

— Тебе, кстати, не надо к нему идти. Заболталась, забыла сказать: Катерина взяла его лечение под свой контроль.

— Что?! Как это? Она собирается одна его выхаживать? А медсестер что, уже отстранили от работы?

— Не знаю, — пожала плечами та. — Все вопросы к Стрельцовой. А она не разговаривает долго. Она вообще с больничной челядью не особо любит вести разговоры.

Вокруг Элины моментально взвилось адское пламя негодования. Видит Бог, если, конечно, ему не плевать, как она ненавидит эту Стрельцову. Отобрала у нее все, оставив на месте жалкой медсестры — с ее-то образованием и талантом! Теперь решила даже этого сноба с очаровательными глазками, что так и вводят в заблуждение, у нее отобрать? Не выйдет!

Наплевав на все распоряжения начальства, которое было ей не начальством вовсе, она все-таки зашла к Дмитрию.

— Доброе утро, — поздоровалась, входя в его палату. — Как ваше самочувствие?

Элина посмотрела на кровать, где и ожидала увидеть больного, но его там не оказалось. Он в коротких шортах стоял у зеркала.

— Отменное. Почти каждую ночь твои малиновые губки преследуют меня в эротических снах, обещая вновь и вновь подвергнуть насильственной эвтаназии.

— Это помогает вам справиться с навязчивым состоянием сексуальной неудовлетворенности?

Глаза мужчины припечатали ее к стене. Слишком словоохотливая и в карман за новой остротой не лезет. Ему такие не нравятся. С такими сложнее торговаться. Женщину с умом, да и еще с острым, по дешевке не возьмешь. Такие дорого стоят.

— А тебе кажется, что я сексуально не удовлетворен? Возможно, я не удовлетворен вашей едой. Ей только подопытных крыс кормить.

— Какой пациент, такая и еда, — хмыкнула Элина, не собираясь сдавать позиции перед этим клоуном с замашками Дон Жуана.

— Еще я не удовлетворен медперсоналом, а в частности вами. Вы отвратительны, — произнес он, не отрывая от нее колющего взгляда, что метал дротики твердой рукой в мишень с ее лицом. — А в сексуальном плане у меня все хорошо.

— Молодой человек, — повысила голос девушка, более не находя это шоу распыления тестостерона и неумного эго забавным, — я понимаю, что дядюшка Фрейд отдал бы все за такого пациента, как вы: у вас налицо несметное число маний и синдромов. Но давайте вернемся к сути нашей встречи, а именно: займемся вашим здоровьем.