Колин Гувер - Уродливая любовь

Я смотрю на окно: за стеклом по-прежнему ничего не видно.

– Дождь слишком сильный – никто не услышит. К тому же в прошлый раз от тебя шуму было гораздо больше.

В ответ Майлз только смеется и снова начинает меня целовать. Берет меня за бедра и готовится войти. Обычно я бы уже застонала, но его слова вызвали во мне упрямый протест.

– Неправда, что от меня больше шуму, – произносит Майлз, касаясь губами моих губ. – Счет был как минимум равный.

– Равный счет – это не по мне. Ничья – просто увертка для тех, кто боится проиграть.

Мы в таком положении, что стоит мне только захотеть, и он окажется внутри. Однако я медлю – просто потому, что люблю состязания.

Майлз приподнимается, явно готовый начать. Я напрягаю ноги и слегка отодвигаюсь.

Он смеется над моим упрямством.

– Что, Тейт, испугалась? Боишься, если я окажусь внутри, мы сразу выясним, от кого из нас больше шуму?

Глаза у Майлза вызывающе блестят. Вслух я на вызов не отвечаю – просто медленно опускаюсь на него. У нас обоих перехватывает дыхание, но это единственный звук, который мы издаем.

Мы оба молчим – только тяжело дышим и ловим ртом воздух. Дождь, бьющий по окнам, лишь подчеркивает царящую в машине тишину.

Чем больше мы сдерживаемся, тем острее потребность еще крепче прижаться друг к другу. Майлз обхватывает меня за талию – с такой силой, что почти невозможно пошевелиться. Мои руки обвивают его шею, глаза закрыты. Мы практически не двигаемся, но мне это нравится. Нравится, какой медленный и ровный ритм мы задаем, изо всех сил подавляя стоны.

Несколько минут мы продолжаем в том же темпе – двигаемся как раз достаточно и в то же время совсем недостаточно. Кажется, мы оба боимся совершить лишнее движение, чтобы не проиграть.

Одну руку Майлз кладет мне на поясницу, другой придерживает за затылок. Он осторожно тянет меня за волосы, чтобы я подставила шею под поцелуи. Когда его губы касаются моего горла, я вздрагиваю. Соблюдать тишину гораздо сложнее, чем я ожидала. Тем более что преимущество на стороне Майлза. В этой позе его руки вольны перемещаться по всему моему телу, что они сейчас и делают: гладят, ласкают, скользят вниз по животу, чтобы заставить меня отказаться от победы.

По-моему, он жульничает.

Когда пальцы Майлза находят ту точку, от прикосновения к которой я обычно выкрикиваю его имя, я сильнее стискиваю его плечи и сажусь таким образом, чтобы двигаться свободнее. Хочу подвергнуть Майлза такой же пытке.

Стоило мне поменять позу и глубже опуститься на него, как медленный и ровный ритм тут же исчез. Наши губы слились в неистовом поцелуе, в котором больше желания и страсти, чем во всех предыдущих. Мы словно хотим заглушить этим поцелуем потребность выразить наслаждение стонами и криками.

Мое тело сотрясает дрожь. Я слегка приподнимаюсь и замираю, чтобы не проиграть. Мне необходимо сбавить темп, но Майлз делает ровно наоборот и надавливает сильнее. Я утыкаюсь лицом ему в шею и легонько покусываю его за плечо, чтобы не застонать. Когда мои зубы касаются кожи Майлза, он задерживает дыхание и напрягает ноги.

Он почти проиграл.

Почти.

Если сделает хотя бы одно движение, то выиграет. Не хочу, чтобы Майлз выиграл. С другой стороны, в каком-то смысле именно этого я и хочу. Майлз и сам настроен победить, судя по тому, как он дышит мне в шею и осторожно опускает меня на себя.

Майлз, Майлз, Майлз…

Он чувствует, что дело ничьей не кончится, и надавливает еще сильнее, одновременно касаясь языком моего уха.

О господи…

Сейчас проиграю…

Уже вот-вот…

О, боже мой…

Майлз подается вперед и одновременно притягивает меня к себе.

Я выкрикиваю его имя, стону и ловлю ртом воздух.

Хочу приподняться, но едва Майлз осознает, что победил, как шумно выдыхает и с еще большей силой прижимает меня к себе.

– Наконец-то… – бормочет он, уткнувшись лицом мне в шею. – Вряд ли я продержался бы еще хоть секунду.

Теперь, когда состязание окончено, мы наконец даем себе волю так, что приходится заглушать стоны поцелуями. Наши тела движутся синхронно, быстрее и быстрее, сливаясь друг с другом все сильнее и сильнее. Этот безумный ритм продолжается несколько минут, нарастая, и вот я чувствую, что не вынесу больше ни секунды.

– Тейт, – шепчет Майлз мне в губы, придерживая за бедра, чтобы замедлить ритм моих движений. – Хочу, чтобы мы кончили вместе.

О боже…

Если нужно, чтобы я продержалась еще хоть немного, нельзя говорить таких слов!

Я киваю, не в силах ответить ничего внятного.

– Ты уже близко? – спрашивает Майлз.

Я снова киваю и пытаюсь что-то выговорить, но у меня получается лишь стон.

– Это было «да»?

Майлз перестает меня целовать и ждет ответа. Я кладу руки ему на затылок и прижимаюсь щекой к его щеке.

– Да… – шепчу я. – Да, Майлз… Да…

Мое тело начинает напрягаться, и в тот же миг он судорожно втягивает ртом воздух.

Я думала, мы и так крепко сжимали друг друга в объятиях, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что происходит сейчас. Наши чувства слились воедино, мы ощущаем одно и то же, издаем одни и те же звуки, испытываем одинаково острое наслаждение.

Понемногу ритм становится медленнее, а дрожь проходит. Мы ослабляем хватку. Майлз зарывается лицом мне в волосы.

– Продула! – шепчет он.

Я смеюсь и игриво покусываю его шею.

– Ты жульничал! Пользовался запрещенными приемами – пускал в ход руки!

– Руки – вполне законное средство. Но если считаешь, что я жульничал, можно устроить матч-реванш.

– Две победы из трех?

Майлз приподнимает меня за талию и усаживает на сиденье, а сам перебирается за руль. Подает мне одежду, натягивает рубашку, застегивает брюки. Когда он заканчивает одеваться, я уже привела себя в порядок. Майлз дает задний ход и выезжает со стоянки.

– Пристегнись, – велит он и подмигивает.

* * *

Мы едва успели выйти из лифта, не говоря уже о том, чтобы добраться до кровати. Майлз чуть не взял меня прямо в коридоре. Самое печальное, что я была бы не против.

Он снова выиграл. Не слишком-то умно устраивать подобные состязания с самым тихим из всех моих знакомых.

Отыграюсь в третьем раунде. Только не сегодня, потому что Корбин может скоро вернуться.

Майлз пронзительно смотрит на меня. Он лежит на животе, обняв подушку и положив голову на руки. Я одеваюсь. Хочу вернуться в квартиру раньше брата, чтобы не пришлось объяснять, где я была.

– По-моему, твой лифчик остался в коридоре, – со смехом говорит Майлз. – Лучше подбери, пока Корбин его не обнаружил.

При одной только мысли об этом я морщу нос.

– Так и сделаю!

Я коленями упираюсь в постель и чмокаю Майлза в щеку. Он переворачивается на спину, притягивает меня к себе и целует.

– Можно спросить тебя кое о чем?

Майлз кивает, но неохотно. Мой интерес его настораживает.

– Почему ты никогда не смотришь мне в глаза, когда мы занимаемся сексом?

Мой вопрос застал его врасплох, и несколько секунд он молча смотрит на меня. Я отстраняюсь и сажусь рядом.

Майлз тоже садится и прислоняется к спинке кровати.

– Во время секса люди уязвимы, – говорит он, глядя на свои руки. – В такие минуты легко принять чувства и эмоции за то, чем они на самом деле не являются, особенно если смотреть человеку в глаза. Тебе это неприятно?

Я отрицательно качаю головой, хотя мое сердце кричит: «Да!»

– Просто спросила. Со временем привыкну.

Мне нравится быть с Майлзом, но с каждой новой ложью, которую я произношу, я все больше себя ненавижу.

Майлз улыбается и притягивает меня к себе для прощального поцелуя.

– Спокойной ночи, Тейт.

Я выхожу из комнаты, чувствуя на себе его взгляд. Странно, что Майлз не смотрит на меня, когда мы занимаемся сексом, а все остальное время не может оторвать от меня глаз.

Домой идти не хочется, а потому, когда нахожу в коридоре лифчик, спускаюсь на первый этаж, чтобы проверить, на месте ли Кэп. Я едва успела помахать ему, прежде чем Майлз втолкнул меня в лифт и начал раздевать.

Разумеется, Кэп по-прежнему сидит на месте, хотя уже одиннадцатый час.

– Ты вообще когда-нибудь спишь? – спрашиваю я, приближаясь к соседнему креслу.

– По вечерам люди гораздо интереснее. К тому же я люблю поспать подольше, чтобы не встречаться с теми дураками, которые куда-то спешат по утрам.

Я откидываю голову на спинку кресла и вздыхаю – гораздо громче, чем собиралась. Кэп с любопытством поглядывает на меня.

– О нет… Ты что, поссорилась с малышом? Пару часов назад у вас вроде бы все шло отлично. Мне даже показалось, я заметил на его лице намек на улыбку.

– У нас все хорошо.

Несколько мгновений я молчу, чтобы собраться с мыслями.

– Кэп, ты когда-нибудь был влюблен?

Лицо старика расплывается в улыбке.

– О да. Ее звали Ванда.

– Сколько вы прожили в браке?

– Сам я никогда не был женат. А брак Ванды продлился, наверное, лет сорок – до самой ее смерти.

Я недоуменно склоняю голову набок:

– Придется тебе рассказать поподробнее.

Кэп выпрямляется. Улыбка не сходит с его лица.

– Ванда жила в одном из тех многоквартирных зданий, обслуживанием которых я занимался. Ее муж, тот еще мерзавец, бывал дома не больше двух недель в месяц. Я влюбился в Ванду, когда мне было лет тридцать, а ей – двадцать пять. В те времена люди не разводились, если уж однажды вступили в брак. Особенно женщины, выросшие в семье, как у нее. Поэтому следующие двадцать пять лет я любил ее так сильно, как только мог – по две недели в месяц.

Я молча смотрю на Кэпа, не зная, что ответить. Такие любовные истории не принято рассказывать посторонним. Не уверена, можно ли вообще считать это любовной историей.

– Догадываюсь, о чем ты думаешь. Звучит удручающе. Больше похоже на трагедию.

Я утвердительно киваю.

– Любовь не всегда выглядит привлекательно, – говорит Кэп. – Иногда надеешься, что в итоге она превратится во что-то большее. Что-то лучшее. Но не успеваешь оглянуться, как опять стоишь на исходной позиции, потеряв где-то по дороге сердце.

Я отвожу взгляд и смотрю прямо перед собой. Не хочу, чтобы Кэп заметил, как я хмурюсь.

Может, именно этим я и занимаюсь? Жду, что наши отношения с Майлзом превратятся во что-то другое? Что-то лучшее? Я обдумываю слова Кэпа слишком долго. Так долго, что в итоге слышу храп. Поворачиваюсь и вижу, что старик крепко спит, уронив голову на грудь и широко открыв рот.

Майлз

Шестью годами ранее

Я глажу ее по спине.

– Еще две минуты.

Она не отнимает рук от лица. Не хочет смотреть.

Я не говорю, что ждать две минуты не обязательно – результат и так яснее ясного.

Не говорю, что она беременна, потому что у нее осталось еще две минуты надежды.

Я продолжаю гладить Рейчел по спине. Когда срабатывает таймер, она не двигается с места. Не смотрит. Я прижимаюсь щекой к ее щеке и шепчу ей на ухо:

– Прости меня, Рейчел. Прости.

Рейчел плачет.

При звуке ее рыданий мое сердце разбивается.

Это я виноват. Это я во всем виноват.

Единственное, что можно теперь сделать, – как-то загладить свою вину.

Я поворачиваю ее лицом к себе и обнимаю.

– Я скажу им, что ты плохо себя чувствуешь и не пойдешь сегодня в школу. Оставайся дома, пока я не вернусь.

Рейчел даже не кивает в ответ. Она все еще плачет, поэтому я отношу ее в постель. Вернувшись в туалет, упаковываю тест на беременность и прячу под раковину, к самой стене. Потом бегу к себе в комнату, поспешно переодеваюсь и ухожу.

Я отсутствую почти целый день – заглаживаю свою вину.

Когда останавливаю машину перед домом, до возвращения отца с Лисой остается еще почти час. Я беру в охапку вещи с переднего сиденья и спешу к Рейчел. Впопыхах я забыл дома телефон, так что не мог даже позвонить. Я бы солгал, если бы сказал, что мысль об этом не сводила меня с ума.

Вхожу в дом.

Приближаюсь к ее комнате.

Хочу повернуть ручку, но дверь заперта изнутри.

Стучу.

– Рейчел?..

Какое-то движение. Что-то ударяется о дверь, и я отскакиваю назад.

– Рейчел! – отчаянно кричу я. – Открой!

В ответ слышу ее рыдания.

– Убирайся!

Я отступаю на два шага, бросаюсь вперед и плечом врезаюсь в дверь, она распахивается. Рейчел лежит на постели, скорчившись и закрыв лицо руками.

Подбегаю к ней.

Она меня отталкивает.

Снова приближаюсь.

Она бьет меня по щеке, потом вскакивает с кровати и толкает в грудь.

– Ненавижу тебя! – кричит Рейчел сквозь слезы.

Я хватаю ее за руки и пробую успокоить, но она еще больше разъяряется.

– Уйди! Если не хочешь иметь со мной ничего общего, просто уйди!