Бронуин Джеймсон - Уроки гольфа и любви

Гордость заставляла ее жить так, а честность заставила признать — он был прав насчет Эндрю Маккинли. Чтобы построить сильную защиту, чтобы одержать беспрекословную победу, Эмили нужен был такой человек, как этот специалист по делам с недвижимостью. К сожалению, Эмили видела все это в несколько ином свете. Она упрямо продолжала настаивать на том, что они могут обойтись и без заносчивого городского выскочки.

Через две недели они зашли в тупик. Шанталь с грустью вздохнула и закрыла руками лицо, как раз когда в ее дверь постучали.

— Все в порядке? — спросил с порога Годфри.

— Нет ничего, с чем бы я не могла справиться.

— Я не сомневался ни минуты, но иногда эта фраза помогает начать разговор.

— У тебя выдался свободный час или два? — спросила она с ехидной улыбкой.

— Если ты не против прогуляться и поговорить, то да.

Пятница, утро, игра в гольф. Шанталь откинулась на стуле. Последние три недели и четыре дня слова Куэйда о том, что она струсила, грызли ее.

Ну что ж, этим утром, прямо сейчас, есть шанс все исправить — сегодня она пойдет играть в гольф.

Положив ладони на стол, она встала.

— Я готова и к прогулке, и к разговору. Спасибо, Годфри.

Надеюсь, никто из нас об этом не пожалеет.

Полчаса спустя первая стрела сожаления уколола ее прямо в сердце. Куэйд. На стоянке Городского клуба. Вытаскивает сумку с клюшками из багажника машины.

Шанталь инстинктивно нажала на тормоз. Она сидела, сжав руль, и ела его глазами: спину, солнце, игравшее у него в волосах, его подбородок, темные брови.

Вдруг он замер, как будто почувствовал ее взгляд, и в эту секунду она могла поклясться, что сердце у нее остановилось. Он оглянулся, и их глаза встретились. Она не могла отвести взгляда, влечение к этим зеленым глазам было таким сильным, что ей казалось, ее засасывает в них, как в водоворот.

Смутно услышав сзади сигнал, Шанталь с огромным усилием заставила себя выйти из ступора. Сигнал повторился настойчивее, и она поняла, что заблокировала дорогу. Она сняла ногу с тормоза и въехала на стоянку, на свое постоянное место.

К тому времени, когда она заглушила мотор и оглянулась, Годфри загородил ей весь вид, но ей удалось увидеть, что он жмет Куэйду руку и что их сумки для клюшек стоят рядом с машинами. Она напряглась — это не простое совпадение, это заранее организованная встреча. Вокруг больше ни одной знакомой машины, никто больше не собирался играть.

Только Годфри и Куэйд. И она.

Избежать неловкого разговора было так же легко, как ни разу не загнать мяч в лунку. Но, пройдя четыре лунки, Шанталь отказалась от своей трусливой тактики. Разве она не сможет доказать себе, на что способна? Хватит прятаться среди деревьев, теряя последнее самоуважение. Что это за игра в молчанку со своим соседом?

В очередной раз, когда Годфри ушел за мячом, она расправила плечи, напрягла спину и сделала попытку:

— Зейн сказал, ты почти закончил с «эмджи».

— Почти. — Он вглядывался в даль, как будто не мог смотреть на нее. Она попыталась опять. Три варианта, три безобидных попытки начать разговор. Если он не выдавит из себя ничего, кроме односложного ответа, все будет ясно.

— А как твой сад? Джулия говорит, через пару лет он будет просто великолепен.

— Да, будет.

Два слова. Прекрасно.

Оба наблюдали, как мяч Годфри вылетел, описал дугу и упал в глубокую песочную яму на дальней стороне поля. Символично. Ее сердце только что упало так же глубоко.

— Ты решил, что будешь делать с участком? Я ведь так и не познакомила тебя с консультантом по виноградникам. Я обещала тебе на свадьбе.

Возможно, в ее последней попытке прозвучало крайнее напряжение, потому что он наконец взглянул на нее. Прямо на нее. Сердце у нее бешено забилось.

Сердце бешено забилось, когда она посмотрела в его уставшие, грустные глаза. Уставшие? Грустные? Она вздохнула и попыталась не думать о том, зачем это сделала.

— Я договорился встретиться с Харие, — медленно проговорил он.

— Да?

— Да. Нашел его номер в телефонной книге.

Ну конечно, он есть в телефонной книге. Она не догадалась. Как он смотрел на нее, как бешено билось у нее сердце, а тело и душа молили о надежде! О, мой бог!

— Он заметил, как я смотрел на него на свадьбе, когда он танцевал с тобой. — Их взгляды встретились. Воспоминания о той ночи пронеслись у них в голове, потом он отвел глаза. — К счастью для меня, он не сердится.

Когда он отошел, чтобы сделать свой удар — мяч Годфри лежал сейчас рядом с флажком, — она глубоко вздохнула. Кровь все еще пульсировала, и когда он послал свой мяч, она позволила себе немного расслабиться. И тут же заметила, как хлопчатобумажные брюки облегают мускулистые бедра, почувствовала жар, и ей снова стало неуютно.

Сквозь легкий туман она наблюдала, как он бьет по мячу. Три удара спустя она сделала то же самое, получилось не так уж плохо, и, когда Годфри закончил, они пошли к следующей метке и начали снова. Через две ямки она поняла, что в очередной раз осталась наедине с Куэйдом. Годфри опять оказался на другой стороне лужайки.

Я не думала, что ты еще играешь, — сказала она, просто чтобы что-то сказать.

— Я давно не играл. До тех пор, пока… — Он неожиданно остановился, ожидая, что она повернется и посмотрит на него. — Годфри приглашал меня играть каждую пятницу с тех пор, как я вернулся. Я думал, он будет предлагать мне работать с ним, и поэтому всегда отказывался.

— И это было до того дня, когда я уехала в Сидней?

— Да. Я сам себя пригласил в тот день. Чтобы ободрить тебя.

Искренность его тихого признания сбила с нее спесь.

— Это я и хотел сказать тебе, когда ты вернулась. Но не сказал и с тех пор жалею об этом.

Так вот что он имел в виду, говоря, что хотел помочь ей…

— Жаль, я не знала. — Ее голос опустился до шепота.

— Разве это имеет какое-то значение?

Она вспомнила, в какой ярости была в тот день…

— Наверное, нет. Он кивнул.

— Я думаю, мы оба сожалеем о том дне. Шанталь почувствовала, как его взгляд замер у нее на лице, но не посмотрела на него.

— Тогда я сказала многое, чего не следовало говорить. Особенно о том, что ты бросил работать.

И о твоей помолвке.

— Я сожалею. Правда, очень сожалею.

Наступила тишина. Воздух вокруг казался таким напряженным, что Шанталь могла поклясться, что слышит, как он гудит.

Но это был ее телефон.

Когда она машинально потянулась к трубке, Куэйд крепко схватил ее за запястье.

— Не отвечай.

— Хорошо.

Он облегченно вздохнул.

— Я не бросил работу, меня уволили.

Ого! Она с любопытством посмотрела на него, и тут он вспомнил, что все еще сжимает ее запястье. Хмурясь, Куэйд ослабил хватку, но все еще держал ее за руку. Это прикосновение вызвало у Шанталь множество эмоций. Ей захотелось стереть хмурое выражение с его лица. Поцелуем. Она почувствовала, что хочет защитить его.

— За что они тебя уволили? — спросила она возмущенно. — С ума сошли, что ли?

— У них были свои причины.

Задержав дыхание, она молча умоляла его поделиться с ней этими причинами. Это казалось для нее невероятно важным, это было бы знаком того, что он пустил ее в свою жизнь. И в тот момент, когда она уже не верила, что выдержит эту неизвестность, телефон снова зазвонил.

— Ответь, — коротко сказал он, — возможно, что-то важное.

— Не настолько важное, как то, почему…

Голос у нее дрогнул, когда по определителю номера она увидела, кто звонит. Это был Зейн с мобильного телефона, а он использует его очень редко. Он стал носить его на случай, если срочно понадобится Джулии. Сердце Шанталь замерло от страха. Еще три недели, но…

— Джулия? — выдохнула она в трубку. — Что случилось?

Она услышала три слова: боль, кровотечение, больница, и перед глазами у нее все поплыло.

Один взгляд на ее перекошенное от горя лицо, и Куэйд задал только два вопроса: куда и когда началось?

В больнице Клифтона они узнали, что Джулию повезли готовить на кесарево сечение, и, несмотря на все убеждения (это просто на всякий случай, как обычно при кровотечениях, тридцать семь недель — это слишком рано, за ребенком наблюдают, и с ним все в порядке), лицо у Шанталь стало белее мела.

Трясущимися руками она зажала чашку с кофе, которую принес ей Куэйд.

— Тебе не обязательно оставаться, — сказала она, — Кри приедет через несколько минут. И мои родители. Они прилетают рейсом в пять сорок.

— Я никуда не пойду.

Она не стала спорить. Он не хотел думать, почему так поступает, просто знал, что не оставит ее. И не только потому, что руки у нее так сильно дрожат и она не может поставить чашку, не расплескав кофе. И не потому, что глаза у нее наполнены слезами. Когда она стала тщетно вытирать слезы платком, Куэйд дотронулся до ее руки.

— Оставь это, — сказал он более грубо, чем хотел.

Она замерла, напряглась от его прикосновений, и он обхватил ее руку. Пальцы переплелись, ладонь коснулась ладони. Он долго молчал, просто сидел и ждал. Постепенно ее напряжение ослабло, она приняла его заботу, и, когда она мягко сжала пальцы, его охватила буря эмоций.

Он еще долго молчал, просто не мог говорить.

— Спасибо, — тихо сказала она.

Он не ответил «пожалуйста», а она не добавила «это много для меня значит», все было понятно и так.

Через минуту она опять заговорила:

— У тебя, наверное, плохие ассоциации с больницей.

— А у кого хорошие?

— Ну, не у всех такое прошлое, как у тебя.

Ее проницательность снова поразила его. Ему захотелось рассказать ей о своем прошлом, о том, чего он не рассказывал даже Кристине. Но, может быть, его прошлое ее вовсе не интересует.

— Мы навестили маму, должно быть, раз пятьдесят, пока были в Сиднее. «Она проходит лечение» — так они это называли, и помню, что я удивлялся, как слово «лечение» связано с тем, через что она проходила.

Мягко, едва заметно, она сжала ему ладонь — ободряя, успокаивая.

— Больше всего меня угнетали мелочи: запах, грохот тележек, которые они там возили, скрип обуви сестер. Они провоцируют рефлекторную реакцию… похожую на страх.

— Я понимаю тебя.

Она думала не только о смерти его матери, а еще и о своей сестре и ее нерожденном ребенке. Он снова сжал ей ладонь, придвинул ее руку ближе к своей, пока их локти не коснулись на ручках кресел!

— Благодарю тебя. — Просто хриплый выдох, но он знал: она благодарит его за то, что он разделяет с ней все это.

Сколько раз за последние недели он вспоминал ее слова, сказанные в гараже в тот день, когда она пришла к нему: «Ты готов делить со мной только тело». До сегодняшнего дня он упрямо хватался за ложно понятое чувство справедливости: ведь он действительно никогда не обещал ничего другого. Потому что никогда не думал, что ему нужно что-то еще.

И только когда он увидел ее снова, ему неожиданно открылась вся правда: он хотел больше. Это началось с той игры в гольф, когда он сказал, что его уволили. Тогда же, после звонка Зейна, ему захотелось заботиться о ней, быть с ней рядом.

Теперь он понял все, но еще многое оставалось недосказанным. Однако это его уже не волновало — сидя с ней рука об руку, утешая ее, он ощутил такую гармонию, как если бы неожиданно все в его жизни нормализовалось.

Куэйд понимал, что больница не самое подходящее место, но ему надо хотя бы начать этот разговор.

— Они уволили меня потому, что другая фирма получила конфиденциальную информацию. — Он затряс головой: — Они были правы, она шла от меня.

— Не понимаю, каким образом?

— Начальник Кристины поручил ей добыть некую информацию. В постели. — Он тяжело вздохнул. — Я даже не понимал, что происходит.

— Но это предательство, она же была твоей невестой. — От возмущения щеки у Шанталь покраснели, в темных глазах заиграл огонь.

— Прежде всего она была адвокатом.

— И поэтому вы расстались. — Просто констатация фактов, не вопрос, и Куэйд понял, что ему нужно объяснить все прочие обстоятельства.

— Да. Поэтому я тогда и вспылил, обвинив тебя так незаслуженно.

— Я не Кристина.

— Знаю. — Но он долго не мог понять этого.

— Мне жаль. — Она криво улыбнулась. — Не потому, что ты расстался с этой злой женщиной, а потому, что ты потерял работу. И ту жизнь, которой ты жил.

И впервые он не почувствовал горечи.

— Они сделали для меня доброе дело.

— Правда?

— Я решил заняться адвокатурой не совсем по собственному выбору. После смерти мамы, когда папе стало трудно даже следить за собой, Годфри решил отправить меня учиться в Мельбурн и в течение десяти лет оплачивал счета, которых не мог оплатить отец, — за школу и университет. Мне пришлось доказывать, что я стою этих денег. Юриспруденция казалась великолепным выбором — и престижно, и денежно. К тому же лучший способ доказать, что я способен превзойти своего покровителя.