Что же, значит, старая волшебница все-таки оказалась права, и ей снова суждено ждать. Но к случившемуся Джанет отнеслась почти с радостью, которую тоже можно было оправдать ее возрастом: теперь ее ожидание будет не пассивным, а деятельным, необходимым самому родному на земле человеку…

И через пару часов Джанет со своим неизменным саквояжем уже стояла на одной из бесчисленных бегущих дорожек «Хитроу».

* * *

Утомленная перелетом, Джанет ожидала увидеть и мать не менее уставшей от ожидания и свалившихся на нее бессонных ночей в больнице. Но к ее радости, удивлению и гордости навстречу ей порывисто шагнула такая победная в своем совершенстве женщина, что Джанет даже взвизгнула от восторга.

– Мама! – И повисла у нее на шее, если так можно сказать о девушке, которая почти на голову выше.

Пат усмехнулась, но, не любившая телесных нежностей между женщинами, кем бы они друг другу ни приходились, легонько отстранила дочь.

– И все тот же саквояж, и все тот же костюм, – вздохнула она. – Когда же ты повзрослеешь? Ну, пошли.

И пока они шли долгими этажами до парковки, девушка с изумлением видела, что проходящие мужчины смотрят не на нее, Джанет, с ее фигуркой-тростинкой и развевающимися за спиной как плащ волосами, а только на Пат, в сине-стальном платье-плаще» с безукоризненным разворотом плеч и округлыми коленями, то и дело откидывающими тонкую ткань. А какой-то негр и вовсе причмокнул широкими губами, сделав почти неприличный жест. Джанет вспыхнула.

– Я привыкла, – улыбнулась в ответ Пат. – Посмотри лучше, какое у меня теперь чудо.

Они остановились перед сверкающим «порше-квазетта» последней модели, отливавшим благородным портвейном, переспелой сливой и сеттером старых ирландских кровей.

– Садись, все разговоры по дороге.

Едва выбравшись на шоссе после хитросплетений подземных, на много этажей, стоянок, Пат сразу же разогнала машину.

– Боюсь, что после такой езды я буду уже не в силах помочь никому, – чуть напряженно рассмеялась Джанет, даже не представлявшая, что можно ездить на такой скорости, причем одновременно куря и записывая что-то в блокноте.

– Увы, мою машину знает в Джерси каждый полицейский, и ей-Богу, просто начнет сомневаться, в своем ли он уме, если я поеду медленней. А имидж, девочка, дело тонкое. Твой, кстати, не могу сказать, чтоб мне нравился, – слишком много внутренней несобранности, слишком много мечтаний. Пустых мечтаний, я имею в виду. А что касается скорости, то за двадцать лет у меня не было ни царапины. Авария на дороге – это не для меня, это взял себе… Но дело не в этом. – Пат глубоко вздохнула и закурила новую сигарету. – С Жаклин совсем плохо. Малыш гнил в ней почти неделю, представляешь? А они со Стивом до последнего отказывались от кесарева, ей так хотелось родить самой. – В лице Пат промелькнуло что-то холодное. – В результате очаги заражения везде.

– А Ферг?

– Вот им ты и займешься. Стив не вылезает из клиники. Дай Бог, если все обойдется, а если нет… Когда-то папа спас нас с тобой, теперь – наша очередь.

– Он нас спас? Когда? – Джанет резко повернулась к матери. Опять, опять какие-то тайны!

– Успокойся, я просто хотела сказать, что тоже тяжело рожала, – хладнокровно солгала Пат, за долгие годы жизни вдали от дочери отвыкшая особо скрывать тайну ее рождения. – Ты единственная девочка у него, и ради тебя… Словом, ты должна быть с ним, и как можно больше.

На Боу-Хилл все было по-прежнему: во флигеле полно народу, из зала слышны громкие разговоры, – по Джанет не успела даже спуститься в свой любимый патио и рассмотреть подросшего брата, как мать, заставив переодеться, повезла ее в клинику. И по дороге Джанет стало страшно.

– Я боюсь, мама, – тихо проговорила она. – Ведь надо будет что-то говорить… Жаклин в сознании?

– К сожалению, да. Но главное – папа.

В больничном коридоре, где было много света, но, как показалось Джанет, совершенно нечем дышать, Пат быстро задала несколько вопросов встретившемуся им высокому мужчине в зеленоватом халате, потом взглянула на часы и, потрепав дочь по щеке, подтолкнула ее в спину.

– Иди. Я сменю тебя утром, – и Джанет услышала удаляющийся цокот ее каблуков.

Какое-то время она стояла перед полуприкрытой дверью, надеясь услышать хоть какие-нибудь живые звуки, но слышала только ровное гуденье каких-то аппаратов и непонятные шорохи. Она осторожно приоткрыла дверь пошире.

Стив сидел, тяжело склонившись над низкой кроватью, переплетенной всевозможными проводами и трубками. Джанет была видна только часть его серого лица и затылок с уже совсем седыми волосами. «Папа стал похож на Хемингуэя», – промелькнуло у нее в голове, и, вытащив из кармана кольцо Руфи, которое теперь она носила с собой всюду как талисман, девушка с каким-то суеверным чувством надела его на средний палец, а потом, стараясь не дышать, подошла и обняла Стива сзади.

И предчувствием настоящего горя сжало ее сердце, когда в ответ он не вздрогнул и не обернулся, не поднял головы, как обычно делают врасплох застигнутые люди, а только сжал ее руку между плечом и щекой.

– Папа. – Джанет опустилась на пол, обняв руками его колени, пытаясь не смотреть на постель, где лежало что-то белое с синими отекшими губами.

Рука отца ласково, но, как показалось Джанет, совершенно механически гладила ее рассыпавшиеся кудри.

– Она так хотела родить еще одного сына… – Голос Стива шелестел, как сухие мертвые листья поздней осенью в канзасских степях. – Но он был безжалостен, он забрал у нее все… Она мучилась два дня, целых два дня, когда нет сил даже кричать… И этот страшный сладкий запах разложения. Знаешь ли ты историю Рахили? – неожиданно спросил он.

– Любимой жены Иосифа?

– Да. С Жаклин было еще страшнее.

Но Джанет, весьма относительно разбиравшаяся в Библии, только сильней прижалась лицом к зеленому хирургическому халату, покрывавшему отцовские колени.

– Все еще будет хорошо, папа. И… ведь у тебя есть мы… я и Ферг. И Милош. Ведь Милош у тебя самый прекрасный сын, папа!

Но Стив молчал. Как объяснить сейчас этой малышке, что ребенок не от любимой женщины никогда не займет того места в сердце мужчины, которое, может быть, совсем незаслуженно занимает дитя возлюбленной? Что талантливый диковатый Милош, рожденный от бедной сербской девочки, чьи черты уже напрочь стерлись из его памяти, Милош, выросший и возмужавший без него, не может и сравниться с лукавым, маслиноглазым Фергом, как две капли воды похожим на Жаклин… Он даже не может сравниться с тем, нерожденным. Стив в последние недели так любил, трогая огромный живот жены, ощущать, как требовательно и сердито ворочался этот крупный, очень тяжелый мальчик… А Милош… Что ж Милош? Стив был рад общению с ним, ибо видел в сыне много настоящего, мужского… Чувствуя свою вину, он старался дать юноше недоданное. Какое счастье, что им занимается Руфь! Руфь. И при этом имени у него, сидящего сейчас над постелью любимой истерзанной жены, кровь быстрее застучала в висках… Чтобы отогнать наваждение, он поднял полуприкрытые веки, и перед его глазами на тонком пальце дочери тусклым блеском сверкнуло кольцо Руфи! Стив снова закрыл глаза и снова открыл. Кольцо, которое он любил губами снимать с обжигающих сухих пальцев, не исчезло. Оно все так же отливало своим неярким благородным серебром на среднем пальце его девочки.

– Джанет, – Стив всеми силами старался, чтобы голос его прозвучал спокойно, но в безжизненной тишине палаты он показался обоим громом. – Откуда у тебя это кольцо?

Джанет медленно залилась тем прозрачно-алым румянцем во все лицо, включая уши и шею, которым краснеют блондинки.

– Я… Мне… Мне подарила его одна знакомая Милоша. Она удивительная. Она так любит его и… – Но тут Джанет прикусила язык, потому что все-таки не была уверена, что таинственная Руфь действительно знает ее отца.

Но Стив истолковал ее заминку по-другому и с отчаянием, которое вдруг явственно прозвучало в его голосе, спросил:

– И что она тебе сказала?

И перепуганная этим отчаянием, Джанет растерялась совсем. Наверное, надо сказать, что старая женщина не произнесла ничего плохого. Может быть, папе станет от этого легче. И все же что-то в тоне и Руфи, и отца говорило девушке о какой-то тайне, и тайне не светлой и не хорошей. Не зная, как поступить, Джанет все ниже наклоняла голову.

– Не бойся, Джанет, скажи все, чего бы это ни касалось.

– Она… Она сказала, чтобы я любила тебя, потому что ты недополучил, – Джанет опустила глаза и с усилием договорила: – любви. – И тут же помимо воли у нее вырвалось: – Папочка, неужели она и есть мать Милоша, и она тебя простила?!

Несмотря на ситуацию, Стив не мог удержать улыбки.

– Нет, родная, мать Милоша, к сожалению, действительно умерла. А эта женщина… Этой женщине я обязан своим вторым рождением, – попытался как можно мягче сформулировать Стив, не подозревая о том, что слово в слово повторяет Милоша. – Но это из другой жизни, говорить о которой теперь бессмысленно и бесполезно, – добавил он, отсекая возможные дальнейшие расспросы дочери. – Я попрошу тебя только об одном: дай мне это кольцо! – Эти слова неожиданно вырвались у него сами, совершенно помимо его воли. – На время, только сейчас, пока… – Он не договорил и посмотрел на кровать, где мертвенно-плоская, с восковым постаревшим лицом лежала Жаклин.

– О Господи, папа! Конечно! – И она положила кольцо в накрепко сжавшую его большую ладонь.

* * *

А через месяц, когда по склонам Делавер-ривер первой терракотой пожухла трава, Жаклин уже была дома.

Их дом за Домом памяти воинам, купленный Стивеном, отлично знавшим этот район, заочно – во время его пребывания с Жаклин в Лондондерри, был совсем не похож на прежние жилища президента Си-Эм-Ти. Построенный в годы Великой депрессии, он неизменно наводил тоску и на Пат, и позже на Джанет, но его обитателям он, преображенный силой их чувства и стремления к жизни семьей, казался уютным и теплым. Жаклин, даже еле передвигая ноги, умела наполнять его своей тяжеловесной женственностью и такой заботой, что даже Пат вынуждена была признать некоторые достоинства этого плосковато-просторного чудовища. А Джанет было не до оценок: весь сентябрь, который Пат разрешила ей провести в Штатах, она разрывалась между двумя домами, ухаживая за Жаклин и нянчась с болеющим братом. На жену отца девушка теперь смотрела с некоторым мистическим ужасом: от той, прежней Жаклин, которую она видела смеющейся и недвусмысленно телесно-манящей только на фотографиях, не осталось и следа. Теперь большую часть времени Жаклин проводила сидя у камина или у окна, а когда поднималась, то Джанет никак не могла отвести глаз от ее тяжелых обвисших грудей и оставшегося некрасиво выпирающим живота.

«А ведь она на шесть лет моложе мамы! И ради чего все это? – каждый раз с неприязнью удивлялась Джанет. – У нее и так был сын, а у папы нас вообще много… Нет, со мной такого не произойдет никогда! – с максимализмом юности решила Джанет. – Один ребенок, как у мамы, и попозже. Мне вполне хватает Ферга». И перед сном она с суеверным опасением проводила руками по своему юному, натянутому как лук, телу.

Стив давно вернул ей кольцо, и теперь она носила его постоянно, уже не испытывая летних терзаний, которые остыли, словно перелившись в заметно округлившуюся грудь и ножки, ставшие наконец ногами девушки, а не голенастого подростка. Мать смотрела на Джанет с гордостью, Жаклин – с печалью, Стив – с опасением, а все без исключения молодые люди – с неприкрытым восхищением. И Джанет, ликуя от своего расцвета, тайно приготовленного возлюбленному, нарочно носила тонкие широкие платья, под которыми так дерзко и жадно торчали груди, красиво обрисовывались талия и упругие ягодицы.

Однажды Жаклин, как всегда печально поглядев на девушку, попросила ее сесть рядом.

– Ты только пойми меня правильно, – робко начала она. После больницы Жаклин всегда говорила тихо, словно ощущала за собой какую-то вину. – Не искушай судьбу, Джанет. Не играй сейчас нарочно тем, чему еще рано. – Джанет недоумевающе вскинула глаза. – В тебе есть то… Словом, знаешь ли ты, что есть самое сгущеное, самое пряное и конечное выражение женского?

– Нет, – растерянно удивилась Джанет. – Может быть, когда женщина отдается? – Ей было неудобно говорить об этом с Жаклин.

– Нет, – тяжелые глаза Жаклин подернулись блестящей пеленой. – Это ведьмовство. Ты англичанка, тебе это не так близко, но во Франции, в Ирландии… Вот ты носишь кольцо. Стивен рассказал мне о нем. Ничего не спрашивай, – видя порыв девушки, улыбнулась она краешками губ, и Джанет, словно в волшебном зеркале, на мгновение увидела, какой по-земному манящей была когда-то Жаклин. – И оно тоже. Дело в том, что опасно будить эти силы – а именно этим, сама не сознавая, ты сейчас и занимаешься, – опасно, потому что рано, потому что неведомо, потому что оттуда нет возврата… – Джанет внезапно подумала: а не сошла ли с ума эта сидящая перед ней женщина? – И расплата за это жестокая. Сейчас твое тело ведет тебя не туда, ибо просто-напросто пока ищет выхода. Дай ему его, пока оно не закружило тебя слишком. Ведь ты влюблена в Милоша? – Вся кровь отхлынула у Джанет от щек. – Не бойся, об этом никто не знает, даже Стив. А я давно это видела, еще прошлым летом. Так чего же ты ждешь?