Александра Ермакова - Уроки правильной ориентации

— А Ахмадулина?

— Не будет тебе никакой Ахмадулиной! Своё и точка! — отрезает грозно препод.

— Ну Сергей Анатольевич. — знаю, не красиво, но канючу.

— Если через два недели, — начинает он и делает театральную паузу. — Не будет годного стиха. будет Ахмадулина, но на “СтудОсень” я тебя больше не везу. Баста! Баста! Баста! — И он уходит, оставив меня наедине с чистым листом, на который смотрю, как на врага.

О ком писать?

Ок, о Вампире.

Попробуем о нём…

— Ты в темноте, не дотянуться. И шёпот сразу, и под кожу. я знаю, он пробраться сможет. По жилам в самое. хре-е-ень!

Сижу ещё.

— Ты в темноте, ты в немоте, и шёпот сразу, и под кожу… я знаю, он пробраться сможет, тра-та-та-та не те. Твою ж мать!

Сижу ещё.

— Кладовочный… нет. Твой шёпот сразу и под кожу, я знаю он пробраться сможет. Я знаю, он прижиться сможет, и я бла-бла не смогу.

Господи, какая чушь!

— Твой шёпот сразу и под кожу.

Я знаю, он пробраться сможет.

Я знаю, он прижиться сможет.

Я знаю, что я просто не уйду.

Так, допустим. а дальше?

— Твой запах сразу и по венам. Я знаю он.

Он что? Он Веном? Он каким-то хреном? Он с сеном? Он рисует мелом? Телом. беспределом…

— Так. твой запах сразу и по жилам. Я знаю, сквозь меня прошёл сам. Я знаю, это всё дано нам. И если нет, то я с ума сойду.

А^-р^-р^-р^!

Результат неутешителен.

Гипнотизирую два четверостишия и понимаю, что это и на пять процентов не Ахмадулина. Это рифма ради рифмы — не более того.

Твой шёпот сразу и под кожу.

Я знаю, он пробраться сможет.

Я знаю, он прижиться сможет.

Я знаю, что я просто не уйду. (Чепуха)

Твой запах сразу и по жилам.

Я знаю, сквозь меня прошёл сам.

Я знаю, это всё дано нам.

И если нет, то я с ума сойду. (Чепуха от чепухи)

И в тот момент, когда уже хочу снова потянуться к листочку, чтобы всё перечеркнуть, вибрирует телефон. Незнакомый номер. Картинка. Схема.

— Иди за белым кроликом, Дороти! — читаю вслух сообщение и хмурюсь.

Чего?..

какая Дороти? Ты кто?

просто иди, не тупи!

То ты — труп!

Иди на***!

Окей, давая я — на***, а ты — за белым кроликом!

На вложенной картинке и правда белый кролик, стоящий посреди плана ХГТУ, а конкретно в том самом коридоре, куда “идти мне”, если конечно выйду за дверь. Только не за центральную, а за ту, что ведёт из подсобки… намертво сто лет, как замурованную.

Можно начать ломаться, да, но. иду в подсобку-гардероб и отодвигаю корзину с какими-то тряпками. Дверь поддаётся не сразу, в общем-то в замке даже имеется ключ, так что проблем быть не должно, но её не открывали давно.

Так и представляю, древнюю горничную, убирающую усадьбу князя Хомутова. Она запирает дверь, а потом БАХ! И тысяча девятьсот семнадцатый и князя её гонют в шею красные!

Кое-как открываю дверь и выглядываю в коридор. Он, на удивление обитаем, видимо, технический или вроде того. А ещё в нём накурено. Ага, так вот откуда этот запах?! А мы — то думали, что Сергей Анатольевич от жены шифруется и курит в подсобке!

Мда, мне ещё никогда не поступало настолько жуткого и интригующего приглашения от незнакомца. Наверное, это… подкупает.

Попа ищет приключений…

На месте!

Интриган\маньяк высылает новую картинку. Кролик на ней уже дошёл до поворота по правую руку от меня. Я послушно иду в ту сторону. Следом приходит картинка, на которой белая пушистая задница с хвостиком ныряет по лестнице вниз.

Подвал?

Хм, всё интересней и сомнительней.

Вероятно, я большая идиотка, чем могла показаться.

Когда были абитуриентами наслушались сплетен, что в подвалах ХГТУ прятался когда-то маньяк и убивал девушек. Ну-у, сомневаюсь, что он пользовался телефоном и СМС-ками.

И я как блондинка из фильмов ужасов, идущая во мраке на подозрительный скрип, спускаюсь по лестнице и останавливаюсь на первой ступеньке в полной темноте.

Снова картинка.

Теперь меня просят зайти под лестницу.

Да ну на?!..

Всё! Баста! Как говорит Сергей Анатольевич. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но чья — то рука зажимает мне рот.

— А как же приз?..

— Куда собралась?.. — шёпот… проникает под кожу.

Сначала испуганно дрожу, а когда доходит кто этот маньяк подлестничный, разворачиваюсь в его руках.

Как всегда темнота! Да такая, хоть глаз выколи, но я чувствую мягкость толстовки под пальцами, крепкие мышцы и. запах. Потрясающий его запах. Это не парфюм и не нозящие дезодоранты а-ля “ОлдСпайс”. Тот же Великий на себя выливает, кажется, ведро, какой-то вонючей жижи, а вот Вампир пахнет удивительно. Просто чистое тело, лёгкий запах порошка, кажется шампунь или вроде того.

Какой же он приятный! Будто под меня создали.

— Испугал, — зачем-то тоже шепчу, совершенно сдавшаяся, и мои губы тут же оказываются захвачены его жадными и налыми.

Прекрасно, прекрасно, как же это прекрасно.

Он целует меня напористо, глубоко, так круто, что не могу удержаться ни от стона, ни от того, чтобы крепче вцепиться в него руками и даже закинуть на его талию одну ногу, теснее прижимая к себе.

— Ты как.

— Не мог ждать пятницы, — глухой смешок. — Это же капец, как долго!

— Согласна! — киваю от счастья, что не только я тут сходила с ума и слонялась, как дурочка то и дело вспоминая вчерашний вечер.

И мы снова целуемся. Целуемся!

Под лестницей никого. Темно. Тихо. И я готова поспорить, что. Да тут спорить, блин, не надо. Руки Вампира уже хозяйничают под моей футболкой: гладят, сжимают, а я почему-то не визжу в ужасе и не отбиваюсь от наглеца.

— Я так. — наоборот готова на признание.

— Тш. — затыкает меня, прижимая палец к губам, и я слышу причину — над нами кто-то поёт?..

Голос сильный, красивый. Судя по тексту — Агилера “Fighter”. И я отлично узнаю певицу. Ника! Она пришла распеваться? И да, голос у неё потрясающий. Но что ей тут, блин, надо?

Пока я прислушиваюсь к пению подруги, Вампир снова меня целует, бесцеремонно утаскивая глубже под лестницу. Прижимает спиной к стене, собой подпирает меня. Махом задирает обе мои руки над головой и… выдыхает.

— Ты так мне нравишься, — с мукой и какой-то затаённой нежностью шепчет. — Дико тебя хочу. Просто с ума сойти.

— Мне со школы никто не говорил, что я “нравлюсь”, — смеюсь я. Не со зла, на самом деле, это так мило.

— Молчи, — велит он и снова целует.

Чёрт его знает, как и что, но в какой-то момент осознаю, что мы уже. говорим? Да, мы просто сидим на грязном, пыльном полу и, изредка друг от друга отрываясь, ведём светскую беседу. А ещё, я жалуюсь ему на свои попытки писать стихи, он помогает найти тему.

Смешно, но в темноте и не видя лица, я готова выдать всё! Почти как на причастии у священника. Вроде не видишь его, и это упрощает момент.

— Прочитай.

— Что? Два четверостишия? — вою я в ответ и пытаюсь выудить строчки из памяти.

Мне вообще не страшно говорить. Это как вести дневник или вроде того. Я доверяю безлицому и безымянному, словно больше чем подругам.

— Твой шёпот сразу и под кожу.

Я знаю, он пробраться сможет.

Я знаю, он прижиться сможет.

Я знаю, что я просто не уйду.

Твой запах сразу и по жилам.

Я знаю, сквозь меня прошёл сам.

Я знаю, это всё дано нам.

И если нет, то я с ума сойду.

— Мне нравится первое четверостишие, — поразмыслив пару секунд, признаётся вампир, пока я чуть не умираю от волнения.

Ника над нашими головами переходит на Кели Кларксон, поёт мою любимую песню из детства, и мне безумно это нравится. Это как саундтрек к нашему тайному свиданию.

— Может второе переделать, чтобы рифма так же. повторялась.

— М-м. Твой запах сразу и по.

— Лёгким? — предлагает он. — Попробуй.

— Твой запах сразу и по лёгким.

Я знаю, что насквозь им.

Я знаю, отравилась им.

И без него с ума сойду…

— Так лучше, красотка, — шепче Вампир и снова меня крепко целует. Я смеюсь и уже не могу остановиться:

— Твой поцелуй — моя отрава.

Мне времени критично мало.

Мне воздуха критично мало.

Я.

Не успеваю договорить, вампир опять затыкает поцелуем. И молодец, потому что я не знаю, что дальше. Мы снова целуемся. Я чувствую, как сильно бьётся его сердце. Также как и моё — просто сумасшедше.

Почти готова выдать что-то тупое, но говорю:

— Ты мне тоже нравишься…

Мы плаваем в какой-то дикой нежности. Изучаем, трогаем друг друга, будто запоминаем на ощупь, и я готова сойти с ума. Готова немедленно признаться, что люблю-жить-не-могу.

Александр

Верой насытиться нельзя!

Я… и я почти удержался. Почти смог дожить до пятницы.

Ну как смог?.. Вроде пять дней из шести оставалось пережить! Мелочь какая.

В общем, нет.

Она вывела.

Взорвала мозг!

Этой ночью я понял, что сопротивляться будет, ой, как не просто. Стерва дрыхла сном младенца!

Она, мать её, спала, крепко прижавшись ко мне. Как ни в чём не бывало обнимала! А я всю грёбаную ночь еле как сопротивлялся, и боролся с собственными демонами. И проклинал чёртов спор, чёртову игру, чёртовы переодевания, все эти глупости и этот детский сад, в который она влезла и меня втянула.

Но мне в тот момент уже было плевать, хоть голыми и сексуальными всю постель завали… меня клинило на спящей Вере! Меня начинало коротить на мысли, что свет всё же может сойтись на одной! Такой как Вера!

И весь долбанный день мысли крутились вокруг одного объекта, и всюду чудилась она, всюду ею пахло и мучило иррациональное чувство недосказанности… будто я должен был вчера её поцеловать и теперь страдал от незакрытого гештальта.

Вот и назначил свидание, но так, чтобы не рассекретиться, а образ теневого воздыхателя пришёлся кстати.

И она пришла!

Пришла, не думая — как чувствовала.

Она читает мне стихи.

Она идеальная. Милая и нежная.

А как она целуется?!

Мм-м-м. Целует меня и кутается в тепло. Будто растворяется, растворяется во мне. Словно уже… любит.

Я почти готов в это поверить.

Я почти готов признаться и в своём сумасшествии.

— Ты мне тоже нравишься. — шепчет она, утыкаясь носом в мою шею.

— И ты мне, — повторяю ещё раз, и снова как в первый, что — то внутри щёлкает.

— Тогда, раз уж мы открываем души, может, пора рассекретиться? Скажешь, кто ты? — её голос тонкий, молящий.

— Не скажу, — я кремень, я камень. ещё рано. Чтобы себя заткнуть, ворую очередной поцелуй. И мы снова бесконечно долго и бесконечно нежно целуемся.

— Мне пора, — шепчет она, кажется, вечность спустя, когда мы уже еле дышим.

Она перебирает шнурки моей толстовки. Я край её футболки, понимая, что если так будет продолжаться, меня надолго не хватит.

— Нет, — брякаю на автомате, прекрасно понимая, что “да”.

Да, — мягко настаивает она.

Когда очередная песня её подружки затихает в пустом коридоре, мы прощаемся. Расстрёпанная, зацелованная, раскрасневшаяся Вера смотрит на меня с верхней ступеньки. Смотрит в темноту, где прячусь я.

Улыбается и глупо машет рукой.

— Я на… танцы, — зачем-то уточнет и убегает прочь.

— Это плохо! Очень плохо, — вздыхает Сергей Анатольевич и сверлит меня придирчивым взглядом.

Он выловил меня перед танцклассом, чтобы уточнить где гуляем “я и моя совесть”.

— Это графомания! Не стихи! — отчитывает как первоклашку, неряшливо написавшую букву.

— Я. мне на танцы нужно. — наконец, выдавливаю я, чтобы уже сбежать и не мучаться. Самой становится стыдно за свои "строчки".

— Поверить не могу, что возлагал на тебя надежды. Правильно, лучше иди, пляши! Может, хоть это у тебя получится!

Сергей Анатольевич возвращает мне тетрадку с наскоро нацарапанными начистовую четверостишиями и уходит. А я остаюсь смотреть на глупые строчки, которые ещё пару часов назад казались гениальными. А сейчас. несчастная Вера. Дай ей бог ума и таланта.

Иду в танцкласс уверенная, что и там меня ждёт провал. У станков в линеечку танцоры Олежки, реководителя лучшей студии ВУЗа.

Олег Иванович коротенький, лысенький, как Дружинин, вертлявый, в статике почти нелепый, а двигается божественно.