Александра Ермакова - Уроки правильной ориентации

— На фото — Игнат, — продолжает Саша. — Всюду, где ты думала что нас двое — ты видела только затылок! И везде был Игнат! И Валикову целовал — он! Она вообще сменила флаги, когда Иванова тронулась умом по Историку и подралась с Соболевой. Даже переписку с ней вёл не я, а Игнат, и она была уверена, что влюблена в меня, пока не поняла, кто автор всей этой романтики… Они торжественно встретились в один момент и поклялись друг другу в вечной любви, а фото это… В тот вечер ты целовала Великого, после того, как была с Вампиром, а следом, была с Вампиром снова. Валикова — на твой стороне. И вчерашний номер… отчасти ее заслуга!

У меня нет слов. У меня в голова лютая каша из мыслей, внутри всё клокочет от слишком уж противоположных чувств.

Саша пододвигает ко мне лекарства и чай.

— Я пойду, мое выступление раньше твоего, — он говорит очень тихо, будто ему это даётся болезненно, а потом возвращается и… обнимает меня.

«Я скучаю…»

Эти слова я сначала только представляю, и когда слышу — не верю.

Хочется ответить: «Мне тоже плохо! Почему бы нам все не забыть?!»

Но так же не бывает, да?

Нельзя все сломать, а потом щёлкнуть пальцами и починить.

Между нами уже не стена, а мыльный пузырь.

Мы видим друг друга. Мы слышим друг друга, но что — то всё ещё не так — неправильно, неловко.

Наверно, так бывает, когда близкие люди всё портят и не знают, как дальше смотреть друг другу в глаза…

— Что ты чувствуешь? — у меня получается странный вопрос после его: “Я скучаю”, но не могу не спросить.

— Что с тобой чертовски сложно прощаться, — бормочет Саша.

— И что нам делать?

Он отстраняется и внимательно смотрит мне в глаза.

— Твой голос вернулся, — целует меня в лоб, и всё-таки уходит.

Я остаюсь одна… в тишине, пустоте… каком-то расщепляющем душу одиночестве. Я так расслабилась, пока меня обнимал Саша, что накатывает безграничное ощущение “всё наладилось”.

Пробую голос, проверяю на сиплость. ДА! Голос вернулся.

От облегчения улыбку унять невозможно. Пусть у меня нет номера! И кто бы не подставил меня со сменой номинации — я должна ему сказать “спасибо”, а потом хорошенько треснуть по голове. Я знаю что буду читать, но не уверена, что это кому-то придётся по душе.

За кулисами тишина: непривычная, мне незнакомая. Я никогда не выступала в этой номинации, и теперь чувствую себя самозванкой, которую пустили в такую недосягаемую касту, где приходится притворяться тем, кем не являешься.

Девчонки все из себя важные, с низкими пучками, в красивых строгих платьях. Парни в костюмах. Все сосредоточены, многие в наушниках, чтобы никто не отвлекал. А у меня даже нет с собой текста, и не отработана программа выступления. Свет, звук. ничего… Всё — экспромт.

Ника появляется, как всегда яркая и шумная, и на неё смотрят с жутким осуждением, мол, какая невоспитанная девушка портит обстановку.

— Я тут! Тут! Всё готово!

Она только что выступила и результатов ещё нет, но всё прошло прекрасно.

— Готова? — спрашивает она, а я киваю.

— Даже больше, чем можно было представить.

Ника улыбается мне слишком радостно, а из-за яркого макияжа, кажется неприлично красивой в этой серой массе.

— Там в зале сидят Валикова, Игнат и Саша! Предупреждаю, чтобы ты не рванула бить морды и была готова к встрече! — с важным видом шипит Ника, а я безразлично жму плечами.

В ДК несколько концертных залов, и чтецы выступают в малом, параллельно с ещё несколькими номинациями, потому обычно партер полупустой. Я не жду ажиотажа, но конкурс крупный, даже для такого скромного шоу, как “Авторская поэзия” — собирать двести человек — не особенно много.

Когда объявляют мой выход, я не нервничаю.

Один из работников сцены выносит табуретку.

Ника выходит и садится за рояль. Она такая счастливая и очаровательная в своём платье с пышной короткой юбочкой, что ей аплодируют, больше чем кому бы то ни было. Но Ника открывает крышку, разминает шею. Выдыхает… ждёт меня.

Выхожу из-за кулис и сажусь на табуретку перед микрофоном.

Джинсы и ботинки — вопиющая нескромность. Так не одеваются на такие конкурсы.

Даже рубашка не спасает, она на одно плечо и из-под неё виднеется лямочка шелковой майки.

Свет гаснет, пушка светит на Нику. Это Роня хозяйничает у световика. Ника жмёт на клавиши… играет скромное пятисекундное вступление, которое обрывается… словно недосказанное предложение.

Затем прячет лицо в ладони и наваливается на клавиатуру. Локти давят на клавиши, нестройные звуки отчаянным стоном на несколько секунд наполняю зал.

И только стихают:

— Глупые люди с дымом и романтикой подоконной…

Могут всегда закурить и молчать в дыму сигаретном Это так классно быть брошенной и влюблённой.

Любить любовью трагичной и безответной.

В тишине, после громких звуков, голос кажется сильнее, чем есть на самом деле. Теперь пушка светит на меня, и люди будто застывшие статуи, не сводят с меня глаз. Я случайно сталкиваюсь взглядом с Валиковой и вижу её искреннюю улыбку, которую никак не могу принять.

Пока, по крайней мере.

— И я посижу одна сейчас на подоконнике.

Жаль не курю, не пью, да и плакать не хочется.

И каждое утро буду искать тебя в соннике.

И каждый вечер звезду отправлять, полуночницу.

Ника снова оживает, и мой голос тонет в её импульсивной игре. Звуки болезненные, яростные, будто подруга рыдает. И зал вместе с ней переводит дух. Хороши мои стихи или нет, но они сейчас добираются до нутра каждого слушателя, а я собираюсь с силами.

— Кажется, мы с тобой так и не побеседуем.

Не проведём параллели, во всём не признаемся.

Потом всем друзьям с умным видом будем советовать.

Что любви вовсе нет, а чуть-чуть совсем не считается.

Знаешь, где истина? Я расскажу тебе.

Даже не в том, что тебя вижу всюду, как прежде.

Будь ты один, будь ты с кем-то или даже в толпе.

Меня не обманешь шёпотом, запахом или одеждой.

Я не ищу Сашу в партере, и стараюсь смотреть в одну точку.

Ника лениво перебирает одну за другой клавиши, словно делает это на автомате, и мы обе под светом прожекторов. Будто страдание и его несмолкающий голос.

— Глупые люди с дымом и романтикой подоконной…

Почему-то решили, что ждать и страдать — это модно.

Почему-то решили, носиться с собой, как с иконой.

Превращать свою боль в то что дорого и благородно.

Мои слова вызывают ропот в зале, люди посмеиваются и проговаривают их, а я принимаю это, как одобрение. Не запинаюсь. Ни разу не даю слабину и не показываю, как на самом деле волнуюсь.

Ника снова играет маленький отрывок из композиции, которую для меня выбрала, прежде чем я закончу выступление. Потом закрывает крышку рояля и разворачивается ко мне. Смотрит, будто ждёт. Я смотрю на неё. Она кивает…

— Не могу обещать, что я больше тебя не обижу…

Я такая нескладная и порой такая дурная.

Но как самая лучшая героиня, из самых лучших книжек.

Я покаюсь в стихах, ты поймаешь в кулисах и скажешь “Прощаю ”.

Свет гаснет.

Я трясусь, стоя за кулисами и чего-то жду: его или результатов, вот с этим пока не определилась. СМС от мамы звучит радостно, с кучей сердечек и обещанием вкусного шашлычка на “даче” у Павла, потому что мы все такие умнички-девочки.

Звучат идиотские фанфары, от которых хочется выть. Они только нагнетают зря, а ребят, стоящих вокруг, можно запросто выносить, потому что у каждого тут криз и остановка сердца.

А я неправильно спокойна и счастлива. Чувствую, что мне не стыдно за выступление, и я сказала всё что хотела.

В груди трепещет, как птичка в силках, новое чувство… я победила!

И я не о конкурсе!

Я себя победила! Свои страхи и предрассудки!

Не хочу никого переделывать, лепить что-то новое. Не хочу соревноваться, проигрывать, побеждать. Мне так нравится думать, что где-то есть просто моё место. Такое, в котором никому не будет важно, чьи стихи я читаю и во что при этом одета. Где моему творчеству не будет тесно в рамках номинации и я смогу делать что хочу и как хочу. Мне не нужно брать корону "Мисс ХГТУ", чтобы стать королевой. И не нужно изображать Бэби, чтобы станцевать с шикарным парнем бачату.

Стоя за кулисами, в толпе синеньких конкурсантов, мне кажется, что я самая свободная. Впервые заучка, ботанша Вера — свободна и хочет не пить-гулять-веселиться, а просто занять свою нишу и смотреть оттуда на других…

И хочется уже быть с Сашей. Хочется, чтобы он смеялся где-то в зоне слышимости, обнимал совершенно открыто и легально, чтобы с его дядей и мамой-Кариной есть на даче шашлыки, ходить в бар, а не изгонять бесов в церкви.

И не будь глупой игры… стояла бы я сейчас, быть может, с ним рядом. И не ссорилась никогда… и никогда не знала бы, что мы можем быть такими ослами. И быть может победила в "Мисс и Мистер", занятая только желанием доказать всем, что могу быть лучшей. И читала бы сейчас авторское стихотворение про любовь и дружбу, с уверенной заявкой на победу…

Разве не так должны заканчиваться истории главных героинь?..

— Ты как? — шепчет Ника.

— Не знаю. я поняла, что во мне никакого азарта. Стоило во всё это ввязываться, когда мне спокойно без этих игр и интриг?

— Стоило, — хитро улыбается Ника, и я тону в темноте.

Она закрыла мне глаза чем-то гладким и прохладным и теперь толкает в спину, предлагая шагать неизвестно куда.

— Ты чего?

— Молчи, не привлекай внимание, — интригующе цедит сквозь зубы Ника.

Она передаёт меня из рук в руки, и я чувствую слабый сладковатый запах — это новый для меня человек.

Я дальше сама, — шепчет. Валикова?!

— Что… — начинаю было, но не успеваю договорить.

— Тише, тише, идём, — Валикова берёт меня за руку и уводит куда-то. — Он сказал, что если будешь болтать, мы должны будем завязать тебе рот. Так что молчи!

Я иду за Валиковой, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Слышу шум из зала, видимо, объявили результаты.

— Что там? — нетерпеливо уточняю, а она неопределённо мычит и сбавляет шаг.

— Вроде. Новиков?

— Новикова, — киваю я. — Предсказуемо.

— Ну ты была крута, а теперь молчи и шевели ногами.

— Аль. бина, — давлю я, понимая, что, кажется, никогда её по имени не называла. — А это ты меня в “авторскую” записала? Только честно!

— Я, — с каким-то удовольствием не отрицает содеянного Валикова. — Только не ругайся! Я твой стих прочитала в звуканской и пошла тут же решать проблему! Ты должна была выступить с этим.

— Почему помогаешь?..

— Потому что. с меня, наверное, спали шоры, когда Соня ушла в свою злобу. С того момента, как они с Роней подрались, я поняла, что это уже не моя история. А уж когда появился Игнат, всё вообще встало на свои места. Никому не нужна такая токсичная дружба. Теперь пора творить добро!

— Ты с Игнатом?..

— Ага.

Становится немного обидно за Нику, но прямо в эту секунду зарекаюсь, что больше никаких “игр” с перевоспитаниями, отбиваниями и прочим. прочим. прочим!

Локация явно меняется, и вот уже мы не в холле перед концертным залом, а явно в каком-то узком коридорчике, потому что с обеих сторон я чувствую холод стен.

— Тан-та-ан, — поёт Валикова и пихает меня в спину, а потом закрывает дверь, отрезая меня от себя.

Я больше не слышу Альбину и понятия не имею где она и где я.

— Ау?.. — зову, но никто не откликается. — Я снимаю повязку!

Мне не страшно. Я не боюсь темноты, и почему-то уверена, что устроивший это — зла мне не желал.

Переступаю с ноги на ногу, мне не отвечают, и я тянусь уже к повязке, но мои пальцы накрывают чьи-то тёплые, знакомые.

Саша, — улыбаюсь я.

От него пахнет какой-то гадостью, сравнимой разве что с тем запахом, что шёл от Аполлонова в наши лучшие весёлые дни игры. Но я знаю, что это — он, теперь для меня не секрет, что любой от кого моё сердце со стоном катится вниз, к земле — это не просто привлекательный парниша, это — Саша. Вампир, Великий, Клара — всё это один человек, и теперь я не сомневаюсь, отчего так прокосячилась.

— С чего взяла? — он шепчет, а его шёпот — мой триггер.

Сейчас он Вампир, пусть и пахнет от него, как от Великого.

— Ты хотел снова провести меня одеколоном? Я поняла, что меня ведут не к врагам ещё в тот момент, когда на глаза легла повязка… Иначе послала бы и Нику, и Валикову куда подальше…