Александра Ермакова - Уроки правильной ориентации

— Ой! Вот как у Ники, но наоборот! Жить переедь! Переедь! Переедь! Переедь! Фу, блин, капец. Не хочу. пятнадцать лет всё было ок, и тут на тебе! Семью захотелось. Глаза б мои не видели.

— А мне нравится “мистер-идеальный-дядя”, — кривлюсь я. — Если бы ты разрешила нам встретиться, я бы его, пожалуй, звала папой. — почти мечтательно.

— Ага, а потом он бы попросил у меня сынОчку. Нет уж, плавали — знаем, — отрезает мама. — Никакого мнимого чувства отцовства. Он и так слишком часто задаёт вопросы “а как там моя Верочка?”. Никак! — мама кривится в ответ и делает большой глоток вина. — Лучше вернёмся к гею! — настаивает нарочито строго. — Давайте-ка вот что! Во-первых. — она достаёт телефон. — Чтобы я была в курсе, пора активировать наш чат, да? — вскидывает вопросительно брови.

Она роется в “телеграм” и отправляет смайлик в чат “Дамские угоды”. Всем нам приходит уведомление, а попутно ещё почти трём десяткам стюардесс и просто маминым подругам.

Это вроде бы как новостная колонка для узкого круга людей, где любой может задать тему разговора, и никто не знает по сути имён участников. Мне вот частенько кидает советы некая “Клара Коралова”, а кто она? Откуда? Почему зовёт меня Верунчик? Кто знает.

Зато импонирует, что вот так можно общаться близко с по сути незнакомыми людьми.

Примерно как рассказать первому попавшемуся о себе, прекрасно зная, что он никому не проболтается, потому что не в курсе твоего окружения. А для девушки выговориться и получить совет со стороны — это же потрясающая с точки зрения психологии вещь!

— Так, дамочки, — мама пишет голосовое. — У нас новая тема дня. Перевоспитание гея!

— значимо выделяет. — У кого какие мысли?

Мы дружно пшикаем. Я беру свой телефон и бросаю ссыль на инсту Александра.

Детективное агентство “Бабский чат”! Шпионские штучки “женская солидарность”. Клуб анонимных воспитательниц “Традиционной ориентации” можно считать открытым!

— Это наш экземпляр, девочки. Цель — перевоспитать! Какие идеи? — моя голосовуха уходит вслед за маминой и… я не знаю, говорит за меня вино или то, что рядом мама, которая, как допинг, но шутка кажется убойной.

Что и следовало ожидать — чат мгновенно оживает.

Примечание:

Прости, родная, но он е***й, чесслово.

Карина имела ввиду:

Прости, родная, но он ёж надутый, чесслово.

Роня идёт, обняв учебник так крепко, что белеют костяшки тонких изящных пальцев, а я не отрываю от них взгляда. Мне кажется, что в этих пальчиках на корке учебника истории, сокрыта какая-то тайна.

Ника щебечет над ухом, зачитывает всё подряд из чата “Дамские угоды” где уже почти три десятка женщин устроили шум-гам, а я только утром поняла насколько дика эта идея.

В топ Ника вынесла:

1. Соблазнение.

Куда без этого?

2. Попытка разбудить героя-романтика.

Интересно каким будильником?

3. Втереться в доверие, подружиться, разузнать о предпочтениях.

Само собой! И это самое реальное…

Как, блин, можно человека, которого ты не интересуешь… заставить ревновать? Ар-р-

р!

5…

Ещё пара десятков пошлейших идей от трусов до усов!

— А может в бар сегодня? Там Тёма будет! — преводит тему Ника и сахарно улыбается, будто никто из нас не понял к чему это.

— Не хочу! — надувается Роня и ловит на себе два поражённых взгляда. Наше недоумение понятно — Роня обожает танцевать… повод ей не нужен, а сейчас отказывается.

— Э-э-э, с чего это? — Ника пихает её плечом.

— Ты будешь обжиматься с Тёмой, а мы останемся у столика. Нет! Я буду историю учить! — она ещё сильнее вцепляется в обложку, будто в спасительный круг и кажется вот-вот сломает.

— Ронь. ты в норме? Далась тебе эта история! Нормально с ней всё у тебя! — убеждаю я, хоть и сама не горю желанием тащиться в бар, но уж очень удивительно поведение нашей рыжули.

— Пошли уже на пару, — она уверенно ломится в лекционную, до которой мы уже успеваем дойти. Вся группа мнётся рядом, не заходит, но Роню это не останавливает.

Она тянет на себя дверь, шипя, что мы застряли тут за две минуты до пары, открыто же, а потом, роняя учебник, замирает в таком шоке, что мы бросаемся к ней.

Но заглянуть в аудиторию, чтобы понять, что её так поразило, не даёт — закрывает перед нашими носами. Как-то нервно всхлипывает, дрожащими руками подбирая учебник и краснющая, как рак, отходит в сторону.

Мы с Никой ловим её под руки, отбираем сумку, учебник и пытаемся вытрясти хоть что — то.

— Занято, — тупо шепчет она, а через минуту открывается дверь аудитории и Егор Иванович приглашает всех войти. Он немного растрёпан и тут же ищет в толпе нашу перепуганную птичку-Роню, которая тяжело дышит, стоит почувствовать на себе его внимание.

Историк прорывается через толпу, идёт “против шерсти” пока не замирает рядом с нами.

И Вероника Соболева, пусть и не самая смелая, но точно не зашуганная девчонка, вдруг разве что не забивается под батарею за нашими спинами.

— Нам нужно поговорить, — тихо, шуршаще чеканит историк, удерживая на прицеле глаз Роню. Наша подруга до сих пор не в себе, таращится на него так, словно он исчадие ада, судорожно прижимая к груди руки, потому что учебник мы конфисковали.

— Вы её пугаете! — вступаюсь за подругу, закрывая её собой, но Егор Иванович без церемоний, придержав меня за плечи, двигает в сторону.

— Не сахарная, от разговора со мной не умрёт, — строго отзывается он и берёт Роню за дрожащую руку: — Пошли!

Она точно под гипнозом. Не брыкается, не ругается хлопает ресницами, и плотно сжимает губы, словно вот-вот разревётся.

— Пошли, — повторяет историк и тянет бедняжку за собой, в коридор, а мы с открытыми ртами, недоумённо провожаем их взглядом.

Подруга ни разу к нам даже не оборачивается, идёт следом за историком как зачарованная. И когда эти двое скрываются из виду, всё что нам остаётся, собрать сумку Рони и идти на пару.

— Что она там такое увидела, блин? Как историк пёхает Великого? Или что? — шиплю я, закидывая на плечо тяжеленный баул набитый тремя танцевальными формами и учебниками.

— Не знаю, — растерянно отмахивается Ника, но стоит ей войти в аудиторию, тут же тянет меня обратно в коридор. — Ах она… ш***!

— Кто? — вздыхаю я, совершенно сбитая с толку. Непонимающе смотрю на вновь закрывшуюся передо мной дверь аудитории.

— Иванова, падла! — шипит Ника. У неё такой шок, что подрагивают губы. Она заламывает руки, щёлкает пальцами.

— Что Иванова? — до сих пор не улавливаю логику подруги.

— Она там! В аудитории! — тычет пальцем на дверь Ника.

— И что? — не туплю, мне просто нужно чу-уть больше информации.

— А то, что когда мы подошли к аудитории, в толпе её не было!

Это звучит очень таинственно. До Шерлока Никичу далеко, это явно, но и мне за её мыслью не угнаться:

— И? Ты что, следишь за ней?

— Уж поверь, из вида не выпускаю! С***, — зловеще ухмыляется Ника.

— Ну и что? Ну мутит она с Волковым, что такого? — я искренне не могу понять, пока вдруг не приходит на ум одна интересная несостыковочка. Даже две: — Егор… мы же её Егора никогда не видели. — осеняет меня.

— Егор Иванович! — кивает Ника.

И Роня. Она, кажется.

— Не так уж и боится истории, — Ника улыбается так победно, будто уже решила всю драму: — А ну-ка пошли! — и тянет меня прочь от аудитории.

* * *

Роню мы находим в столовой, она сидит уткнувшись лицом в ладони, рядом остывает чай, напротив стоит ещё один, недопитый.

— Ну что? Всё-таки в бар? — выдавливает непринуждённую улыбку Ника, делая вид, будто мы ничего не понимаем.

Роня поднимает на нас заплаканные глаза и вытирает нос тыльной стороной ладони:

— Да, пожалуй, — и это самое печальное согласие на веселье, что я слышала за свою жизнь.

Примечание:

— Ах она… ш***!

— Уж поверь, из вида не выпускаю! С***

Ника имела ввиду:

— Ах она… шустрая!

— Уж поверь, из вида не выпускаю! Собака…

“Ирландский паб” был популярен среди студентов по трём причинам:

1. Дешёвое пиво.

2. Живая музыка, а главное, задорные песни.

3. Огромное количество неохраняемых “закутков”, где можно провести бюджетное и почти приватное свидание.

Когда мы с девчонками вваливаемся в помещение, там уже толпа. Оно и понятно. Сегодня пятница! А вчера была стипендия!

Бар стоит на ушах, а группу музыкантов уже рвут на куски.

“Ирландский бэнд” — играл вовсе не такую уж и ирландскую музыку, как можно подумать исходя из названия группы и названия места.

“Звери”, “Братья Гримм”, “Ленинград” и всё что можно было назвать хитом “сегодняшнего дня” — вот и весь репертуар.

Под очередной задорный хит Шнура мы заказываем по лагеру и идём искать столик в относительно тихом месте, косясь на площадку у сцены, где разворачивается настоящая вакханалия.

Разгоряченные тела толпятся вокруг некого “нечта”, куда нереально пробиться, увы, нам немедленно потребовалось в самое месиво. На сцене солистка “Ирландского бэнда” копирует манеру Мари Краймпберри и выходит у неё… лучше чем у самой Мари, но как любит говорить наша Роня, да причём тут вокал. Тексты! Тексты!!!

Идёт вступление “А она тебе не идёт совсем”, прошлогодней какой-то песни, и нам наконец удаётся выйти в первый ряд, как раз к началу куплета, под который. Великий! танцует бальный танец а-ля латина-какая-нибудь-там с Рониной подружкой по студии Олечкой.

Олечка от такого безумного фарта вся сжимается в комочек и выходит у неё совсем не эротично, а вот Александр. убедителен, раскрепощён, ходячий секс.

— Боже мой, Оля, подвинь тощий зад. — голос Рони раздаётся оглушающе неожиданно. Мы с Никой синхронно оборачиваемся на подругу, которая вот прямо сейчас ломает, блин, шаблоны без видимых причин.

И что удивительно, Олю как ветром сдувает и отдышаться она встаёт в сторонку. Безнадёжно счастливая, наиглупейше улыбчивая от того, что просто постояла рядом с Великим, видимо.

Её место занимает Роня, очень круто входя в образ.

За рулём. Телефон в руке. Мысли не налегке.

Они вдвоём, фото в рестике, где мы зависали Где меня спасали от депрессии, а ему походу весело.

В моём сердце месиво, как же меня бесит всё.

Роня и Великий танцуют как два латино-Бога, вроде и страстно, но настолько профессионально, что мы их ни в чём не подозреваем, но о-о-очень верим. И в то, что Роня Великого ревнует, и в то, что у Великого есть “другая”, и в их былую латино — страсть.

Из тощей девчонки Роня превращается в фигуристую богиню танцпола, а Великий. да что уж там, Великий велик всегда.

Почему, бл***, так не везёт?

Запишу голосовое хоть и голос трясется.

Роня пихает Великого в толпу и пока выписывает соло он замирает. возле, с***, Валиковой, которая тут же растекается по полу.

А-ха, Валикову он выбрал, значит, в качестве разлучницы?

А она тебе не идёт совсем — Ни по цвету волос, ни по смеху.

Вот точно! Ваще не идёт, гражданин!

А она тебе не идёт совсем — ни по цвету волос, ни по смеху.

А зачем ты с ней, объясни, зачем? Она круче в голове или сверху?

И правда, где же эта Валикова лучше?

В голове или сверху, чтобы это ни значило?

Пока я наблюдаю за потугами Валиковой составить пару Великому, который вскоре устаёт и возвращается к Роне, внутри копится… ревность.

Понять бы, блин, к кому.

Ребята зажигают и на лице Рони такое выражение, что Великого хочется расцеловать, не знаю как, но он её привёл в чувство. Ни грусти, ни слёз не заметно.

Одна беда — стоит закончиться треку, как Роня скромно благодарит за танец партнёра

и. бросает затравленный взгляд в сторону бара.

Улыбка меркнет, глаза теряют блеск.

Приплыли…

Там, кто бы сомневался, Егор Иванович, рядом с ним светится Иванова. Одному богу известно, смотрел ли Волков на Соболеву, но если не смотрел, дурак! Вот правда!

— Ты была неподражаема, — обнимаю Роню, желая приободрить. Не лести ради, она реально танцевала потрясающе.

— Огонь, куколка! — подпевая мне, хмыкает Ника и дружески бедром толкает Роню. — Погнали в отрыв, — с другой стороны обнимает разнесчастную Роню. Но только мы дружной толпой отходим от танцоров, Великий тут же превращается в новогоднюю ёлку

— Валикова виснет на нём кремлёвской звездой, и ещё пара девчонок просят не то номерочек, не то фотку, не то себя предлагают. идиотки!