Шона наклонила голову.

— Было время, когда я хотела услышать эти слова. Но теперь понимаю, что этого недостаточно. Слова любви стоят ровно столько, сколько весят, — ничего. Я хочу любви осязаемой, Коналл. Я хочу любви, на которую могу опереться.

Она была права. Он говорил искренне, но ему нечем было подкрепить правдивость своих слов.

А она того заслуживала.

Она заслуживала, чтобы ее любили и чтобы эта любовь была ей опорой.

Но Брэндаб Маккалох не даст ни того ни другого.

Коналл поцеловал ее в ухо.

— Однажды я докажу тебе это.


Глава 19


Стюарт прислонился спиной к стволу дерева и смотрел в долину внизу, где между крутыми берегами с журчанием неслась полноводная река.

— Что со мной? — крикнул он в безлюдное пространство.

Чарибдис повернула массивную голову в его сторону, посылая ему вопрошающий взгляд, после чего вновь переключила внимание на высокую траву, которую щипала.

Он чувствовал себя полным идиотом. Как мог он позволить этой медузе лишить себя собственного ребенка? Лишить себя будущего?

Он знал, что ответ на этот вопрос заключался не в герцогине. Он заключался в нем самом. У него не было ни денег, ни перспективы, ни силы воли, а только нескончаемая цепь пороков. Ей будет лучше с Коналлом. И ребенку тоже.

Его ребенок. Он только сейчас понял, почему Коналл принял решение согласиться с требованиями герцогини. Не было ничего важнее Эрика. Он готов был пожертвовать собственным счастьем во имя счастья Эрика, чтобы его сыну не пришлось страдать от ошибок отца. Теперь Стюарт понял, почему Коналл решил жениться на леди Вайолет. Не для того, чтобы спасти шкуру брата. Откровенно говоря, Стюарта это не удивило. Его шкура ничего не стоила.

После отъезда из Лондона он чувствовал себя переродившимся. Барахтаясь столько времени в грязи лондонских пороков, он начал терять себя. Он чувствовал себя опустошенным, как бутылка из‑под вина. Казалось, удовольствия Лондона доставляли ему куда меньше радости, чем он доставлял им. Очутившись вдали от прежней жизни, он получил возможность взглянуть на вещи под иным углом.

И на людей. После долгих раздумий он понял, что на свете есть только один человек, готовый заплатить два фартинга, чтобы спасти его несчастную шкуру. Только для одного человека на свете он сам заключал в себе целый мир.

— Ты не против, если я присоединюсь к тебе?

Он узнал голос тотчас, но его близость испугала его. Стюарт повернулся, поднеся руку к глазам, чтобы защититься от солнечного света.

Там в лучах позднего утреннего солнца стояла Вайолет. Красивая, как всегда. Ее темные волосы были убраны под розовую с зеленым шелковую шляпку. Легкое зеленое платье плотно облегало ее стройную фигуру. Она была похожа на редкостный цветок.

— Боже всевышний! — обронил он, вставая. — Я, наверно, вызвал тебя силой своей мысли.

Вайолет улыбнулась:

— Это радует мое сердце, потому что ты всегда в нем.

Стюарт ощутил, как его сердце учащенно забилось.

— А матери с тобой нет?

— Нет, она в постели, у нее мигрень.

«Укушенная, должно быть, одной из змей, которые растут у нее на голове вместо волос».

— Не хочешь присесть? — Стюарт огляделся по сторонам в поисках чего‑нибудь, на что она могла бы сесть, не запачкав своего красивого платья. Но у него был лишь его альбом для рисования. — Вот, садись сюда.

Стюарт положил альбом на мягкую траву, но Вайолет подняла его с земли.

— Что ты читаешь?

— Ничего, — ответил он, забирая альбом из ее рук. — Это мой альбом для рисования. Я мараю его время от времени.

— Можно взглянуть?

Его сердце гулко застучало, едва он взглянул в ее полные ожидания глаза. Ему было стыдно показывать ей эти страницы. Их следовало вырвать давным‑давно, но у него не хватало духа. А теперь они предстанут взгляду единственной женщины, которой он был небезразличен.

Стюарт кивнул. Она открыла твердую обложку и увидела первый лист.

И теперь внимательно рассматривала его с непроницаемым выражением лица. Что она чувствовала? Ужас? Стыд? Злость?

— Это…

Он затаил дыхание. Его совершенно не заботило, что думали о нем другие. Но эта женщина… ему было невероятно важно, что думала она. Если он утратит ее уважение, то может смело ставить на себе крест.

— …просто замечательно.

Стюарт с облегчением вздохнул. Она перевернула страницу, затем другую и еще — и каждый раз он переживал маленькую смерть ожидания.

— Стюарт, я себе не представляла, что ты такой талантливый.

Он покачал головой:

— У тебя, видимо, неверное представление о таланте.

— Я серьезно. Эти рисунки — шедевры.

От смущения он густо покраснел.

— Ты чересчур великодушна в своих похвалах.

Вайолет села на траву, ничуть не заботясь о своем наряде. Одну страницу она изучала слишком пристально, что заставило его изрядно понервничать.

— Кто она? — спросила Вайолет.

Он сел рядом с ней. На его лице отразилось чувство унижения.

— Одна из женщин, которую я когда‑то знал. Очень давно.

Вайолет провела пальчиком в перчатке по обнаженной груди женщины, которую та предлагала, выставив вперед как эротический дар. Женщина сидела, откинувшись на ручку кушетки. Ее рука свисала вниз вместе с ниспадающими волосами. Ее полуприкрытые глаза подернул туман желания. Полная нога, согнутая в колене, лежала поверх второй, практически скрывая от взгляда темные завитки волос внизу ее живота.

— Она очень чувственная.

Стюарт хорошо помнил эту женщину. Она служила горничной у благородной дамы. Он встретил ее в Ковент‑Гарден, когда она вместе с хозяйкой покупала ткань и ленты. Их связь была короткой, но запоминающейся. Теперь под пристальным вниманием Вайолет он понял, что секс с той женщиной был большой ошибкой. Слишком сильно отличалась она от Вайолет. Была слишком приземленной и отдавалась лишком свободно и торопливо, не думая ни о себе, ни о нем.

Вайолет перевернула страницу. Следующий рисунок изображал женщину в ванне с выступающей над водой грудью. Ее светлые волосы были распущены, а ноги — перекинуты через край ванны. Вода отбрасывала на ее округлые формы блики.

Стюарт покраснел, разрываемый между желанием услышать ее критические суждения и страхом вопроса о том, кто изображен на портрете.

— А это?

Стюарт ущипнул себя за переносицу.

— Вайолет…

— Для меня не секрет, что ты любишь красивых женщин. — Ее голос дрогнул, но это сказало Стюарту о многом. — Я не знала, что ты запечатлеваешь их в своем альбоме.

Он словно раскрыл перед ней все свои грехи. Ему было противно обнажать все это в свете дня, тем более перед женщиной, которую он любил.

— У меня была с ними связь, но они ничего для меня не значат.

Она подняла на него свои миндалевидные глаза. В них не было порицания. Но светилась боль. О, сколько в них было боли.

— Я тоже здесь есть?

Он хотел солгать ей. Так было бы легче. Но он уже многое показал из своего прошлого. Будет лучше сразу со всем покончить и обнажить перед ней всю полноту своего уродства. И если она возненавидит его, то будет за что.

Он взял у нее альбом и раскрыл на одной из последних заполненных страниц. Там был портрет Вайолет. Она сидела на коленях на кровати, с любовно выписанной нижней частью туловища с мягкими тенями и даже маленькими ямочками на пояснице. Он тонко изобразил нежный изгиб ее спины и грациозный ствол шеи со своевольным завитком волос, выскользнувшим из безупречной прически. Рядом с тонкой рукой виднелась нежная округлость груди с темным соском. Ее лицо было обращено к зрителю профилем, но стоило ему взглянуть на сидящий рядом оригинал, как он понял, что не уловил сходства.

— Не понимаю, — произнесла она. — Я никогда тебе не позировала.

— Другие тоже не позировали. Я всех рисовал по памяти. Тебя было очень легко запомнить. — Он перевернул страницу, показывая другие рисунки Вайолет. Ее озорные глаза. Ее улыбающееся лицо. Ее рука в перчатке с болтающимся ридикюлем, который был у нее в тот вечер в опере, когда они в первый раз встретились.

Она пролистала альбом до конца, но других женщин после нее не было. Она нашла лишь несколько набросков Чарибдис, после чего шли пустые страницы.

— Послушай, — начал он, — я знаю, что я никто. Осел в галстуке, ничего более. Ты заслуживаешь лучшего мужчину, чем я, не стану отрицать. Но я люблю тебя, Вайолет, и ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что полюбил тебя с первого взгляда.

Он судорожно сглотнул, пытаясь выразить словами то, что думал после их близости.

— Никогда, даже в самых смелых фантазиях, я не представлял себе, что где‑то есть женщина для меня. И поскольку у меня не могло быть ее, я предпочел иметь всех. Понимаешь?

Его взгляд упал на альбом.

— Я сожалею, что встречался со всеми ними. — Он выхватил альбом из ее рук и вырвал листы с изображением Вайолет. Затем, размахнувшись, швырнул альбом в бурлящие воды. Он упал в реку со всплеском и пропал из виду, унесенный течением. Вайолет, опешив, прижала ладони ко рту.

Стюарт упал перед ней на колени.

— Я пачкал все, к чему прикасался. Но не перенес бы, если бы замарал и твою жизнь. Или его. — Он кивнул на ее живот. — Хотя я тебя и недостоин, я бы сделал все, чтобы стать твоим мужем. И быть отцом нашему ребенку. Я не перенесу, если ты станешь женой моего брата. И разумеется, не хочу, чтобы твоя мать воспринимала нашего ребенка как осквернение и оскорбление ее достоинства. Стань моей женой, Вайолет. Но тебе придется расстаться со своим домами, балами, шикарными друзьями. Клянусь, я найду себе респектабельную работу и буду преданным мужем и отцом, который нужен нашей семье. Выходи за меня. Твою мать наверняка хватит удар, но я переживу ее гнев. Возможно, со временем она меня простит. Но клянусь, ты никогда не пожалеешь, что стала моей женой. — Он протянул ей руку. — Ты дашь мне шанс?


* * *

Взмыленная лошадь с дико вытаращенными глазами неслась во весь опор через лес, подгоняемая ударами хлыста и детскими криками в карете.

Подкатив к дому, возничий натянул вожжи. Из‑под замерших копыт брызнул фонтан гальки. Схватив в охапку кричавшего ребенка, возничий взбежал по ступенькам крыльца с проворством, на какое были способны его стариковские ноги.

— Балленкрифф! Балленкрифф! — забарабанил он в дверь.

Дверь отворил встревоженный Баннерман. Под плач Эрика незнакомец пустился в бессвязные объяснения.

Услышав оглушительный рев сына, Коналл бросился к порогу и взял Эрика на руки. Его плач затих до всхлипов.

— Что, черт подери, происходит?

— Сэр… — начал тонкий как жердь человек. Его белые бакенбарды от волнения дрожали. — Меня зовут Кинкейд. В Торнхилле у меня мануфактурная лавка. Ко мне в магазин зашла барышня — высокая, со светлыми, как лен, волосами, очень хорошенькая. С ней был этот малыш. Пока она разглядывала ткани, в лавку вошли двое мужчин и начали с ней разговаривать. Она вроде не была с ними знакома. Я вышел из‑за прилавка… чтобы выставить их, если начнут к ней приставать. Они и вправду замыслили что‑то недоброе. На моих глазах они схватили ее за руку, затолкали в коляску и умчались, как будто за ними гнался сам дьявол.

Шона оттолкнула Баннермана в сторону и побледнела.

— Это моя сестра!

Кинкейд сделал паузу.

— О, мисс! Надо не иметь сердца, чтобы забрать женщину, оставив ребенка одного. Я бы никогда не узнал, чей он, если бы не она, сэр. Когда ее поволокли прочь, она выкрикнула ваше имя.

— Как они выглядели? — спросила Шона.

— О, я бы узнал их даже в темной комнате! Высокие, как дубы, оба. Один постарше, другой молодой. В одинаковых тартанах, в красно‑зеленую клетку. Горцы, как пить дать.

— В какую сторону они поехали? — осведомился Коналл.

— На север. Вверх по главной улице, милорд.

— О нет! — всхлипнула Шона, заливаясь слезами. — Уиллоу!

Коналл передал Эрика миссис Доэрти и обнял расстроенную Шону. Он никогда раньше не видел, чтобы она плакала, даже когда ей было очень плохо.

— Послушай, Шона. Они не могли уйти далеко. Мы найдем их. Не бойся.

Несмотря на бодрые заверения, он встревожился.

Коналл протянул старику руку:

— Мистер Кинкейд, спасибо, что привезли моего сына домой. Баннерман угостит вас и отблагодарит за труды, потом кто‑нибудь из конюхов отвезет вас обратно в Торнхилл.

Коналл проводил Шону в кабинет и налил ей стакан бренди, чтобы ей стало легче.

— Зачем, Коналл? Зачем они это сделали?