Анастасия Логинова - Усадьба

И смотрела на меня теперь выжидающе. Меня так и подстегивало сказать: «Вот и славно – забираю!», а потом милейше улыбнуться и пожелать Натали доброй ночи. Но следовало играть по правилам, и я напустила на себя надменный вид:

— Натали! Андрей – не вещь, ты позволяешь себе слишком много вольностей. Наш сегодняшний разговор вообще глуп, нам обеим должно быть стыдно за него… Предлагаю сделать вид, что мы не говорили об Андрее Федоровиче – и пускай все идет так, как идет.

Но Натали осталась довольна моим ответом:

— Согласна, пускай Андрей сам выбирает! – потом поднялась, чмокнула меня в щеку и пропела: - спокойной ночи, подружка!

— Спокойной ночи, - отозвалась я прохладно.

Утром я встала чуть раньше обычного, чтобы отнести на почту письма для Ольги Александровны и моих институтских подруг. Заблудиться я не боялась – дорогу в Большую Масловку мне показал Вася еще в первый день, вот только я не думала, что путь такой длинный, и я опоздаю к завтраку…

А еще мне очень хотелось прогуляться, потому что, если и есть в этой стране что-то, что я люблю безоговорочно, так это поля, леса, пропахший костром воздух по весне и буйство красок природы, от которого завораживает дух, и все насущные беды начинают казаться мелкими и второстепенными.

Должно быть, во Франции природа не хуже, но я ее совершенно не помню.

Я шла по проселочной дороге мимо поля, где работали крестьяне, однако невольно остановилась и даже вздрогнула: с колоколен церкви, что высилась на пригорке невдалеке, раздался звон. Крестьяне, что шли в это время по дороге, остановились – они размашисто крестились и кланялись впол. А потом одна из женщин глянула на меня – осуждающе – так как я не сделала того же.

Прожив в России восемь лет, я так и не была обращена в православие. Не знаю, к какой вере принадлежали мама и отец, но разговоров о Боге в нашем доме я не припомню, так что, думаю, они придерживались атеистических взглядов, модных в те годы в Париже. Я же не была крещена ни в католической церкви, ни в протестантской. Уже после прибытия моего в Россию, Ольга Александровна очень настаивала на моем крещении, но я так резко и отчаянно была против, что она сдалась. Правда пообещала, что это все равно не избавит меня от изучения Слова Божия.

Прежде я не желала видеть в храме что-то большее, нежели произведение архитектурного искусства, но сегодня, слушая колокольный звон, отчего-то сошла с дороги и направилась в церковь. Неловко перекрестилась на входе и, спохватившись, накинула на голову шаль.

Внутри народу в этот час почти не было – только вязкий запах ладана и воска. Должно быть, это яркий свет свечей так подействовал, но в глазах у меня тотчас защипало, а по щекам неожиданно для меня самой покатились слезы, которые остановить я просто не могла. Да и не хотела, наверное. Не знаю, сколько я стояла так, но очнулась оттого, что моей руки осторожно коснулась какая-то женщина – очень пожилая крестьянка.

— Все будет хорошо, девонька, вот увидишь, все будет хорошо… - Кажется, она меня пожалела.

Я только закивала в ответ, недовольная своей слабостью, и опрометью бросилась наружу. А потом долго еще не могла понять, что на меня нашло.

***

По возвращении в усадьбу, в доме я никого не застала, а одна из горничных подсказала, что господа изволят завтракать на природе – в парке. Там-то я и увидела прелестную картину: Натали и Андрей играли в леток[18], а чуть в стороне был уже разоренный стол с остатками завтрака – разумеется, все уже успели отзавтракать. За столом в гордом одиночестве и вальяжной позе сидел Евгений Иванович и время от времени прикладывался к плоской металлической фляжке, наблюдая за летающим воланом.

Я на мгновение задумалась, чего не хочу больше – остаться голодной в это утро или вступать в разговоры с Ильицким? Решила, что лучше воздержусь от завтрака, и наше общение ограничилось тем, что мы кивнули друг другу издалека, и я направилась к скамейке, где уже сидела горничная Даша и качала люльку с ребенком. Даша, видимо, тоже не жаждала приближаться к Ильицкому.

— Утро доброе, барышня.

Она хотела было подняться при моем приближении, но я жестом велела ей сесть.

— Свежим воздухом дышите? – констатировала я с улыбой и взглянула на посапывающего младенца в ворохе кружев.

— Это я велела Даше здесь посидеть, а то крутится и крутится все со своими уборками, - крикнула Натали, уже заметив меня, но не отрываясь от игры.

Андрей увидел меня чуть позднее – обернулся и поклонился куда почтительней, чем Ильицкий. Не без удовольствия я отметила, что лицо его просветлело: безусловно, он был рад мне.

И тут же ему в спину врезался воланчик, запущенный Натали, после чего моя подруга звонко, явно желая привлечь к себе внимание, расхохоталась и молвила с укоризной:

— Не будете в следующий раз отвлекаться, Андрей!

— А у вас отлично поставлен удар, Наталья Максимовна, - откликнулся Миллер со смехом, - так, говорите, прежде никогда не играли?

— Честное слово, первый раз в жизни взяла ракетку в руки! – ответствовала Натали. – Просто вы отличный учитель.

Вообще-то игрой в леток в Смольном развлекались каждое лето, и Натали всегда была одной из лучших: удар у нее действительно сильный, несмотря на ее худосочность и малый рост.

Но я, разумеется, ни словом, ни лицом не выдала ее лжи, а лишь молча устраивалась рядом с Дашей. Натали крепко взялась за Андрея: вчера за ужином демонстрировала ему свой интерес к политике, а сегодня надела кокетливое платье с укороченными рукавами и матроской на вороте, а волосы, похоже, намеренно плохо закрепила, чтобы ее кудри имели возможность выбиться из прически, делая из нее эдакую златовласую нимфу.

— Лидия, не хотите ли к нам присоединиться?[19] – снова повернулся ко мне Андрей.

Я взглянула на Натали и ответила:

— Нет, я только что с дороги и несколько устала.

И все же наблюдать за отвратительным поведением моей подруги, как будто разом забывшей все наставления наших воспитательниц, я больше не могла – отвернулась и завела разговор с Дашей:

— А где же Василий Максимович? Ни вчера за ужином, ни сегодня его нет.

— Барин в город уехали, - поспешно отозвалась девушка, - но должны бы уже вернуться. Говорят, к обеду гроза будет – как бы не вымокли… - и обеспокоенно посмотрела на небо, на котором и правда сгущались тучи, хотя было все еще солнечно.

А я в этот момент не без любопытства разглядывала ее: и madame Эйвазова, и Максим Петрович говорили про Дашу очень нелестные вещи, но мне она казалась неплохой девушкой. Ее неравнодушие к Васе заметно было невооруженным взглядом, и никакой особенной «ушлости» в ее поведении я не видела. По крайней мере, мои просьбы она выполняла беспрекословно, все время была занята какой-то работой по дому или ребенком и вообще держалась очень скромно. Например, сейчас мне казалось, что ее тяготит находиться здесь, среди господ, и она бы с удовольствием ушла, если бы не прихоть Натали.

Хотя, не могу не признать, что девица она непростая... Пару раз, возвращаясь в свою комнату, я обнаруживала, что мои платья лежат не так, как я их оставляла, а мамина янтарная брошка – единственная ценность, которая у меня была, и которую я хранила в шкатулке на прикроватной тумбе, надевая лишь к ужину – иногда оказывалась с расстегнутым замком или брошенной в шкатулку как будто второпях. Очевидно, что мои вещи трогала именно Даша, но, право, я не видела ничего особенно дурного в том, чтобы рассмотреть понравившуюся вещицу поближе – я и сама бываю любопытна иногда до неприличия.

Пока мы говорили с Дашей, я не заметила, как на нашу поляну вышли, идя под руку, Лизавета Тихоновна и Миша. Князь, впрочем, мгновенно оставив Эйвазову, сорвался бежать за воланом, который Натали – нужно думать нечаянно – забросила в дальние кусты. Madame же Эйвазова подошла к столу с закусками, сказала что хмурому Ильицкому и отщипнула ломтик от аппетитной на вид ватрушки. После этого Лизавета Тихоновна направилась к скамейке.

— Ступай в дом, Даша, - сказала она подскочившей при ее приближении горничной. Говорила Эйвазова хоть и мягко, но возражения ее тон не допускал.

Девушка поспешно присела в книксене, вынула ребенка из люльки и, прижимая его к себе, немедленно ушла. От меня не укрылось, что Натали отвлеклась от игры и наблюдала за этой сценой с недовольством. Кажется, она даже хотела возразить Лизавете Тихоновне, но, видимо, вспомнила, что обещала быть к ней снисходительней, и сдержалась.

Провожая Дашу взглядом, Эйвазова заговорила со мной:

— Вы не завтракали с нами, Лидия, должно быть, теперь голодны. Отчего не идете к столу?

— Благодарю, но я позавтракала на кухне перед прогулкой, - солгала я.

— Если вас беспокоит присутствие Евгения Ивановича, - не слушала меня Лизавета Тихоновна, - то он сказал мне, что намерен играть в леток с Наташей и Андреем Федоровичем.

Я проследила, как Ильицкий действительно поднялся из-за стола и, перебросив сюртук через плечо, направился к дому и не глядя на играющих.

— Боюсь, Евгений Иванович передумал играть, - отозвалась я, не сдержав улыбки.

Эйвазова немедленно обернулась на него и даже, кажется, хотела остановить, но ее опередил Андрей:

— Женя! – крикнул он, пытаясь передать ему свою ракетку, - Женя, твоя очаровательная кузина превзошла своего учителя – я совершенно выдохся.

Ильицкий мрачно взглянул на него, потом на Натали и буркнул:

— Я не умею играть.

— Раньше ты играл весьма недурно, - хмыкнул Андрей.

— Я разучился.

— А я как раз умею! – подскочил к ним князь Орлов. – Наталья Максимовна, я, правда, не очень хорошо играю, можно сказать совсем плохо, к тому же я левша, но…

— Нет-нет, благодарю, Михаил Александрович, - не дослушала его моя подруга и бросила ракетку на траву, - я тоже ужасно устала… с непривычки, наверное. Теперь я хочу выпить лимонада. У меня идея: пойдемте все пить лимонад!

С этими словами она взяла под руку с одной стороны Андрея, с другой Ильицкого, и все они двинулись к столу. Пришлось к сему процессу – питию лимонада – присоединиться и мне.

— О, - сказала вдруг Лизавета Тихоновна, отпив немного из стакана, - Михаил Александрович, да у вас орден на груди! Как я раньше не замечала… Это ведь «Святая Анна»? За боевые заслуги, должно быть?

Князь отчего-то покраснел и попытался встать так, чтобы орден был не виден.

— Да, - выдавил он, - но, право, этот орден всего лишь третьей степени, и награждали им почти всех офицеров в нашей части…

— Так вы тоже были на войне? Как Женя? – живо обернулась к нему Натали.

В ее глазах даже появился интерес к персоне князя – именно на это и рассчитывала, очевидно, ее мачеха. О том, что Ильицкий участвовал в русско-турецкой войне, рассказала Натали я. Под большим секретом и, взяв с нее слово, что поднимать эту тему она нигде и никогда не станет.

— Да… - снова выдавил на ее вопрос князь, краснея еще больше. – Нам с Андреем все же довелось побывать на Балканах, но уверяю вас, я не сделал совершенно ничего примечательного, вот Андрей – другое дело, его наградили орденом Святого Георгия[20]! И Женю тоже – Жене даже пожаловали золотое оружие «За храбрость»!

— Это правда?! – Натали забыла о князе и с восторгом повернулась к кузену.

— Да, Наташа, это правда, - неохотно подтвердил Ильицкий.

Я в этот момент хотела было заметить, что Андрею с Мишей для этого даже академию бросать не пришлось, но сдержалась. Натали же, поняв, что подробностей от кузена не дождется, перевела взгляд на Андрея:

— Как здорово! А за что вам пожаловали орден, Андрей Федорович?

По всему было видно, что и Андрею не слишком хотелось обсуждать это, но так как воспитан он было гораздо лучше Ильицкого, то все же пояснил кратко:

— Мы стали свидетелями того, как десяток солдат попали в окружение. Нужно было действовать быстро, и Евгений подбил меня и еще нескольких офицеров прорвать окружение и вывести их. Что мы, собственно, и сделали, а командование сочло, что это геройский поступок.

— Так вы рисковали жизнью ради простых солдат? – изумилась Натали, глядя на Андрея с уже не скрываемым обожанием.

— А что такого в том, чтобы рисковать жизнью ради солдат? – мрачно спросил Ильицкий.

— Я просто хотела сказать, что это действительно очень героический поступок! Очень мало кто из офицеров на такое бы решился, я уверена!

— Что-то погода портится, я, пожалуй, вернусь в дом… - молвила Лизавета Тихоновна устало, но ее ухода даже никто не заметил.

— Знаешь, что меня больше всего удивляет в современной молодежи, Наташа? – продолжал Ильицкий со злой ухмылкой. - Что вы беретесь судить о вещах, в которых ровным счетом ничего не смыслите. Ты понимаешь, дорогая кузина, что только что оскорбила всех российских офицеров вместе взятых?