Анастасия Логинова - Усадьба

Я изобразила на лице смущение и отвернулась. А Эйвазова свысока хмыкнула:

— Я вижу, вы уже имели разговор с Василием Максимовичем по поводу Гришки, и он поделился с вами своими домыслами?

— Да… а что, он сказал неправду? – невинно осведомилась я. – Это не вы наняли цыгана, несмотря на его репутацию?

— Да нет, - снова хмыкнула Лизавета Тихоновна, - наняла его я: Гришка великолепно разбирается в лошадях – и он это не раз уже доказывал на деле. Я, видите ли, всего лишь слабая женщина, а вынуждена следить за немалой усадьбой сама, потому как Максим Петрович уже полгода не встает, у Людмилы Петровны давление и нервы. Она только за столом строить из себя хозяйку мастерица, а на деле… А за управляющим нашим, дворецким, все перепроверять нужно – понимаете ведь? Так у кого мне просить помощи? Не у Васи же: от него проку еще меньше, чем от Людмилы Петровны, только с дворовыми девками плясать и умеет. Спасибо Евгению Ивановичу – он хоть и навещает нас крайне редко, но в помощи никогда не откажет. Вот и приходится… нанимать людей с подмоченной репутацией, вроде Гришки-цыгана. Вы же не думаете, что наняла я его по своей прихоти?

— Разумеется, не думаю! - поспешила заверить я. И осторожно продолжила, - а еще я хотела спросить, куда вы ходили сегодня ночью?

В глазах madame Эйвазовой появилось напряжение, а руки на мгновение остановились, перестав перемешивать колоду. Лишь на мгновение, но я все равно удовлетворенно улыбнулась, поняв, что попала в точку.

Мысль, что именно мачеху Натали мы видели этой ночью из окна и прошлой – в коридоре – появилась у меня еще тогда же, ночью, когда я пыталась успокоить перепуганную подругу. Белый плащ был явно женским, а женщина, носившая его, не из прислуги, хоть и выходила через веранду. Ведь прошлой ночью я видела мельком именно этот плащ, который приняла за белую тень – видела его на втором этаже, хотя слуги обитают лишь на первом, гораздо ближе к веранде. Людмила Петровна сразу исключается, так как дама ее комплекции едва ли смогла бы так легко и быстро парить по парку. Оставались лишь Лизавета Тихоновна и Даша, которая хоть и горничная, но, как я уже знала, большую часть времени обитала в комнатах Василия Максимовича.

Признаться, именно Дашу я и подозревала сперва – до того, как вошла в комнату Эйвазовой и увидела ее уличные ботинки с прилипшими комками грязи, стоящие возле шкафа среди общего беспорядка. Если бы эти ботинки были брошены здесь накануне вечером, то грязь успела бы высохнуть в любом случае. Вывод – их оставили всего несколько часов назад. Сам белый плащ, я была уверена, находится в шкафу.

— Так вы тоже в некотором роде гадалка, Лида? - продолжив тасовать колоду, отозвалась Лизавета Тихоновна, возвращая на лицо улыбку, однако пряча глаза.

— Нет, что вы, я не люблю угадывать, - ответила я, не сводя с нее глаз, - мой попечитель с детства учил меня, что нет ничего хуже, чем строить версии на основе догадок, домыслов и личных предпочтений. Опираться в суждениях следует только на факты. И, разумеется, нужно иметь известную долю воображения и гибкость ума, чтобы на основе сухих фактов выстроить логическую цепочку. Я увидела вас случайно из окна и узнала, - солгала я.

— Ваш попечитель, судя по всему, является полицейским следователем?

Я помолчала и осторожно ответила:

— Не совсем.

— Если вам очень интересно, Лида, то ночью я ходила в парк – мне нужно было собрать некоторые травы, которые лучшие свои свойства раскрывают именно ночью. Это сложно понять, и я вижу, что вы настроены скептически, так что просто примите это как данность.

— Хорошо, - согласилась я, поняв, что другого ответа все равно не услышу.

И еще мне стало ясно, что Натали оказалась не так уж неправа в своей настороженности по отношению к мачехе. А я взывала к ее здравому смыслу… Теперь же и мне было ясно, что Лизавета Тихоновна, несмотря на всю ее кажущуюся кротость, не так проста.

— Вытяните карту, Лида, - попросила вдруг madame Эйвазова, держа карты веером и рубашкой ко мне, - любую, на выбор – прошу вас.

Я же продолжала глядеть ей в глаза и силилась понять – стоит ли опасаться эту женщину? Ведь сложность натуры и кажущаяся непонятность далеко не всегда указывают на какой бы то ни было негатив, а полагаться полностью на предчувствия Натали я не собиралась.

И все же я подняла руку и коснулась одной из карт – самой крайней – той, которую держала пальцами Лизавета Тихоновна. Ее рука оказалась горячей и немного влажной, хотя в комнате было вовсе не жарко. Она волнуется? Чем-то обеспокоена? Боится?..

Однако Лизавета Тихоновна перевернув выбранную мною карту изображением вверх тоже, по-видимому, сделала какие-то выводы, потому как брови ее взлетели вверх. Потом она подняла взгляд на меня и некоторое время молчала, но, так и не дождавшись от меня вопроса, спросила сама:

— Вам разве не интересно узнать, что вы вытянули?

Я только улыбнулась и поднялась со стула:

— Нет. Благодарю, но я уже узнала все, что меня интересовало, - я присела в книксене и направилась к дверям.

Карта, меж тем, была подписана «L'Empereur[13]», а изображала сидящего на троне повелителя.

За завтраком случилось невероятное – Евгений Иванович был весел. Я, конечно, очень мало его знала, но отчего-то у меня сложилось впечатление, что большую часть дня он ходит хмурым. Хмурым настолько, что хотелось немедленно позвать его маменьку, чтобы она дала ему сахарок, и он бы улыбнулся.

— Лиди, - окликнула меня Натали, едва я вошла в столовую, - Лиди, у нас просто чудесные новости! Завтра в усадьбе будут гости – приятели Жени по военной академии, ему только что доставили письмо!

Иногда я просто поражалась легкомысленности моей подруги: ее отец при смерти, а она готова прыгать от радости, узнав, что приедут гости. Кстати, так получается, Ильицкий закончил военную академию? Любопытно… Я смерила его скептическим взглядом. Но теперь хотя бы понятна его веселость: видимо, он очень дружен с этими офицерами.

— Я очень рада, что у нас будут гости, - поддержала ее Лизавета Тихоновна, тоже улыбчивая сегодня и как будто уже забывшая наш утренний разговор, - Максиму Петровичу намного лучше, и он сказал, что с удовольствием примет друзей Евгения Ивановича. Тем более что среди них будет князь Михаил Орлов, с которым Наташа была очень дружна в детстве.

— Тот самый Миша? – оживившись, негромко спросила я у Натали.

— Тот самый, - многозначительно кивнула она, - мой князь Миша.

Судя по тому, как поблескивали ее глаза, брат Китти Явлонской уже был позабыт, уступив место первой влюбленности. Мне и самой было чрезвычайно любопытно увидеть воочию этого Мишу.

— И теперь он действительно князь, - громко сказала Людмила Петровна, сидевшая рядом с нами и, по-видимому, слышавшая разговор, - отец мальчика скончался полгода назад… - она вздохнула, но больше притворно. – А ведь когда-то Максим Петрович с Александром Трофимовичем, батюшкой Миши, так надеялись поплясать на свадьбе Миши и Наташеньки.

Натали залилась краской, но Людмила Петровна этого ровно не замечала. Заговорил Вася, желая скрасить неловкость:

— Это было много лет назад, Людмила Петровна. Мой отец, верно, уже и позабыл о том уговоре. Да и Наташа с Михаилом Александровичем выросли и в праве сами решать свою судьбу.

Натали благодарно улыбнулась ему.

Людмила же Петровна только ухмыльнулась, громко отхлебывая чай.

В целом завтрак проходил очень даже в теплой обстановке – почти как в нормальной семье. Подали сегодня овсяную кашу, очень вкусную, которую Натали с аппетитом съела, поблагодарив мачеху.

Овсянку съела даже Людмила Петровна, заметив, впрочем, что соли можно было бы положить и поменьше. А потом она произнесла фразу, которую я пыталась осмыслить еще долго: «Недосол на столе, пересол на спине» - все-таки логику русского человека очень трудно понять.

Испытывая, видимо, неловкость за тетку, Вася поспешил тогда перевести разговор:

— А много еще гостей ожидается, помимо князя Орлова? - обратился он к Ильицкому, - все же отец очень слаб и большую компанию едва ли вытерпит.

— Кроме князя будет только один мой приятель, - отозвался Ильицкий, - и уверяю вас, Василий Максимович, задержатся они ненадолго – пусть вас это не беспокоит.

— И он тоже офицер? – с воодушевлением уточнила Натали.

— Тоже. - Мне показалось, что Евгений Иванович подтвердил это с какой-то неохотой. – Кроме того, он еще и врач – военный врач. Речь об Андрее Миллере, Наташа, он довольно часто навещал этот дом, пока ты училась в Петербурге.

— Какие любопытные у тебя друзья, Женечка, - изумилась невольно она, - никогда бы не подумала…

— А в какой военной академии вы учились, Евгений Иванович? – спросила я.

— В Николаевской, - коротко пояснил он.

— В академии Генштаба?!

Николаевская академия Генерального штаба это самое престижное в России военное учебное заведение. Высшие военные чины, насколько я знала, все сплошь ее выпускники – кто-то из них уже прославился на полях сражений, как полководцы, но большинство так и осталось при Генеральном штабе в Петербурге, где сытно, тепло и не стреляют.

Я хотела, было, выразить свое восхищение, так как знала, что вступительные экзамены в эту академию очень сложные и выдерживают их только лучшие из лучших. Но быстро одумалась: очевидно же, что Ильицкий попал туда благодаря связям и деньгам своего дядюшки, так что ничего удивительного. Вслух я удивилась другому.

— Странно… - оборонила я. – Дело в том, что Смольный на каждый весенний бал принимает курсантов Николаевской академии уже много лет, и перед каждым балом мы, смолянки, готовим для них какой-нибудь la surprise. В этом году мы вышивали огромное панно с именами всех выпускников академии. Помнишь, Натали, ты еще увидела в списке фамилию князя и уговорила меня и наших подруг взяться именно за его год выпуска – семьдесят девятый, кажется? Это была очень кропотливая работа, и фамилий было много. Но… быть может, я просто запамятовала, но имени Евгений Ильицкий там не было.

Вообще-то я не могла забыть: память у меня отличная – что есть, то есть. Я хорошо помню, что среди имен была фамилия Миллер, но Ильицкого не было точно. Что-то здесь не так…

Я вовсе не хотела сказать, что он лжет насчет обучения, и была уверена, что есть какое-то разумное объяснение. И даже сама подсказала ответ:

— Наверное, вы были не однокурсником князя Орлова, а выпустились годом раньше или позже?

За столом же висело несколько тревожное молчание – все смотрели на Ильицкого. И тот, в конце концов, ответил:

— Видимо, моей фамилии не было в том списке потому, Лидия Гавриловна, что я не являюсь выпускником академии. Бросил ее на следующий год после поступления. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Вполне, - я поспешно отвела взгляд. – Простите, что затронула эту тему, должно быть, это неприятно вам.

И начала молча есть кашу. Теперь я чувствовала себя ужасно неловко – кажется, на меня с укоризной смотрели все, включая Натали. Ведь я поставила Евгения Ивановича в крайне неприятное положение, показав его человеком необязательным и легкодумным, который может вот так запросто бросить учебу, не посмотрев, что его родственники задействовали множество связей, чтобы пристроить его в такое элитное заведение.

Конечно, у Ильицкого могли быть вполне уважительные причины для такого поступка – например, он участвовал в дуэли за честь прекрасной дамы, за что и был выгнан, или же еще что-то столь же трогательное. Да только эти причины уже не могли повлиять на то, что мое мнение об Ильицком – и так, увы, невысокое – стало еще менее уважительным.

Матушка его все это время возмущенно пыхтела и вдруг заговорила, желая вступиться за любимого сына:

— Так ведь Женечка не просто бросил…

— Мама, передайте молочник, будьте так добры! – перебивая ее на полуслове, попросил Ильицкий.

А ведь ему эта тема действительно неприятна, - заметила я. – Но попытаться хоть что-то объяснить мне он даже не желает: видимо, думает, что слишком много чести для меня.

Я дотянулась до молочника вперед его матери и с любезной улыбкой подала его Ильицкому:

— Возьмите, Евгений Иванович.

— Спасибо, Лидия Гавриловна.

Мы улыбнулись друг другу, и мне даже показалось, что инцидент исчерпан. Однако чуть позже, когда, уже покинув столовую, я поняла, что оставила на спинке стула свою шаль и вернулась за ней, я невольно услышала разговор, который убедил меня в обратном.

— Ну, Наташка и удружила, привезя сюда эту французскую дрянь… - услышала я голос тетушки Натали и невольно застыла, не дойдя до дверей в столовую. А та продолжала взволнованно: – но не волнуйся, сыночек, я сегодня же поговорю с Максимом Петровичем, и ее вышвырнут отсюда к чертовой бабушке, где ей и место!