– Окей. Мы познакомились четыре года назад в отделении полиции.

– Где?!

– Макс, если ты хочешь дослушать эту историю до конца, будь добр, не перебивай. Мне и так тяжело говорить.

– Прости.

– Она закончила университет МВД и работала следователем. Как её только туда взяли – я не знаю, потому что она уже тогда была клиентом психиатра. После болезненного расставания с парнем несколько месяцев лечилась в дурке. Депрессия, анорексия, истерические срывы и прочий бред. Конечно, мне сразу стоило насторожиться, но я подумал – мало ли, девчонка молодая, доверчивая. Ну потрепали ей нервы, не выдержала, с кем не бывает…

Глава 10. Чёрная полоса

Её отец – Константин Михайлович, генерал внутренних войск – во что бы то ни стало хотел наладить положение дел на личном фронте своей единственной дочери. Причём так, чтобы сразу на всю жизнь. Поначалу у него ничего не получалось, а потом под его горячую генеральскую руку попался я. Да ещё как попался – практически без надежды на спасение.

В то время я активно занимался развитием компании, вкладывал в неё все имеющиеся у меня силы. Понимая, что честным трудом в наш век много не заработаешь, я прибегал к различным тёмным махинациям. Сначала это было мелкое хулиганство, но постепенно аппетиты росли, а с ними и масштабы мошенничества. Знаю, ты меня сейчас упрекнёшь, я и сам себя корю каждый божий день. Если бы мне представился шанс вернуться в прошлое и пообщаться с двадцатипятилетним самим собой, я бы посоветовал ему не лезть в те грязные делишки. Однако в тот момент старших советчиков рядом не оказалось. Кто знает, если бы мой отец не умер, когда мне было всего десять, может, он успел бы передать сыну хоть немного своей мудрости. Увы, не срослось. Поэтому таким я и остался – инфантильным придурком, мыслящим как школьник. Мною двигала жажда наживы – как осёл, которому показали морковку, я ничего не замечал дальше собственного носа.

Я видел, как трудно было моей матери растить меня в одиночку. Её зарплата оставляла желать лучшего, мы едва сводили концы с концами. Поэтому, как только я оброс необходимыми связями, я сразу же окунулся в бизнес – а сделал я это очень рано, ты помнишь, уже в двадцать лет. С тех пор единственной моей целью стали деньги. Много, бесконечно много денег…

К двадцати шести я окружил себя такими же людьми – продажными, алчными, без внутренних тормозов. Людьми, для которых слова «совесть» и «общественная мораль» – не более чем пустой звук. Они возглавили отделы моей компании, и вместе мы продолжили нарушать все возможные статьи уголовного кодекса. Эти ребята нравились мне тем, что у них напрочь отсутствовал мозг и, как следствие, инстинкт самосохранения. Они искренне полагали, что их никогда не вычислят, что сажать за решётку будут других, а они, несмотря на всё содеянное, останутся неприкосновенными и при этом купающимися в ворованных деньгах. Индюки вроде Анатолия – вот какие люди были мне на тот момент нужны.

В общем, не хочу вдаваться в подробности, добавлю только, что сам я всегда в глубине души знал – так просто нам это не сойдёт с рук. Рано или поздно нас должны были накрыть, и тогда наша банда, включая меня, села бы далеко и надолго. Именно поэтому я держал тебя на расстоянии от этого всего и не назначал на должность руководителя, а вовсе не потому что считал недостаточно способным. Я не хотел делать тебя соучастником наших преступлений.

Мы и сейчас не всегда поступаем честно, но по сравнению с тем, что я проворачивал раньше, это цветочки. Да и, к тому же, у нас есть крыша в лице генерала – он любит меня как родного сына и не даст мне пропасть, какими пакостями я не занимался бы. Единственное, почему я по-прежнему не торопился тебя повышать – я боялся, как ты это всё воспримешь. Кто знает, возможно ты разругался бы со мной и уволился. Вот я и тянул до последнего с этим разговором. Но сейчас, когда всё затрещало по швам, тебе пора узнать горькую правду, а дальше уже решай сам. Если потребуется – я без вопросов подпишу твоё заявление об увольнении…

Так вот, а теперь история. Четыре года назад, в один прекрасный день, не предвещавший поначалу никакой беды, в мой кабинет ворвались пятеро вооружённых оперативников. Впрочем, оружие им не пригодилось – сопротивления я оказывать не стал, зная, что это только ухудшит моё положение. Всё прошло тихо и мирно: мне предъявили постановление о задержании и защёлкнули на запястьях наручники. Спустя несколько часов я оказался в изоляторе временного содержания.

Ещё чуть позже меня вызвали к следователю, предварительно предложив получить бесплатную юридическую консультацию, однако с целью экономии времени я от неё отказался, равно как и от участия в допросе защитника. Я понимал, что даже сам адвокат Дьявола – в случае, если бы рогатый согласился мне его на время предоставить – и тот не отмазал бы меня от тюремного заключения.

Следователем оказалась совсем молодая девушка – передо мной сидела стройная эпатажная брюнетка. Даже не знаю, что именно в её образе зацепило меня больше всего: то ли тёмные глаза – неестественно большие, с красноватым отблеском (наверное, линзы – подумал я), то ли яркая подводка, которой они были обведены, то ли иссиня-чёрное, оголяющее шею, короткое каре. А может быть, мне понравились её бесцветные губы или аккуратный, аристократический профиль лица. Одно могу сказать совершенно точно – я заинтересовался её внешностью настолько, что при всём желании не смог этого скрыть. Уголки моих собственных губ сами собой поползли вверх.

Видя, что я улыбаюсь, она стушевалась, опустила глаза и принялась перебирать документы в своей папке, ища необходимый бланк. Руки её не слушались, бумаги не находились, а из-под манжета рубашки, к тому же, очень некстати выскочил браслет – тонкая серебряная цепочка с кулоном в виде анкха10.

– Я тоже в юности был готом, – с пониманием подметил я, указывая на украшение. Мне хотелось как-то приободрить её и показать, что я настроен доброжелательно.

Однако от моих слов брюнетка смутилась ещё больше. Промолчав, она поспешно убрала подвеску обратно, а потом наконец-то выудила протокол допроса и выложила его на стол. С облегчением выдохнув, оправила свой китель, проверяя, хорошо ли он на ней сидит, и только после этого снова решилась на меня взглянуть. Её щёки, ещё секунду назад белые, заметно порозовели.

– Как вас зовут? – она обратилась ко мне настолько робко, будто это я был следователем, а вовсе не она.

– Вам полностью?

Девушка еле заметно кивнула.

– Коршунов Александр Константинович.

– Число, месяц, год рождения?

– 10 ноября 1985 года.

Внося дату в протокол, она отметила задумчиво:

– Значит, вам всего двадцать шесть…

– Так точно. А вам? – не знаю, зачем я это ляпнул, наверное, хотел ещё раз попытаться разрядить обстановку.

– Двадцать два, – негромко ответила она, но тут же спохватилась. – Это к делу не относится.

Дальше юная следовательница задала мне ещё несколько формальных вопросов (в том числе с особым интересом навела справки о моём семейном положении) и старательно внесла ответы в соответствующие графы. Не прошло и двадцати минут, как мы смогли перейти к сути дела:

– Александр Константинович, вы обвиняетесь в мошенничестве, то есть хищении чужого имущества или приобретении права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием, совершенном организованной группой лиц в особо крупном размере, иными словами, в преступлении, предусмотренном частью 4 статьи 159 Уголовного Кодекса Российской Федерации. Скажите мне, пожалуйста, – она умоляюще на меня взглянула, – вы признаёте свою вину?

– Признаю.

– Вы согласны сейчас дать полные и правдивые показания по этому делу?

– Разумеется. А зачем ещё, по-вашему, меня сюда привели?

– Тогда подпишите здесь, – дрожащими пальцами она придвинула ко мне лист протокола и ручку.

– Да вы не бойтесь так, – подбодрил её я. – Я вас не трону. Сами же сказали, я всего лишь мошенник, а не серийный убийца.

Девушка, снова встретившись со мной глазами, едва различимо закусила губу. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, затем она со вздохом прервала затянувшуюся паузу:

– Что ж, давайте начнём.

Следующие два часа я во всех подробностях рассказывал ей о том, какими махинациями занималась наша компания – объяснял, что именно мы делали, как, а главное, зачем. С одной стороны, мне хотелось пожалеть её и отпустить пораньше, но с другой – сократить свой рассказ я не мог, потому что наворотил я за последние несколько лет немало. Однако следовательница, казалось, вовсе не спешила завершать допрос и отправляться домой, она слушала меня взахлёб и всё чаще забывала за мной записывать – изредка мне даже приходилось напоминать ей об этом. А когда, наконец, все мои приключения до мелочей были зафиксированы на бумаге, девушка кашлянула, поблагодарила меня охрипшим от долгого молчания голосом и добавила совсем тихо:

– Безусловно, ваше чистосердечное признание будет учтено следствием, однако на данный момент отпустить вас под подписку о невыезде не представляется возможным. Сегодня я направлю в суд ходатайство о заключении под стражу, и в течение двух суток вас переведут в СИЗО, где вы пробудете вплоть до окончания срока предварительного расследования по вашему делу. Пока это всё, что я могу вам сказать.

– Этого более чем достаточно, благодарю.

Мы попрощались. С некоторым, как мне показалось, сожалением она распорядилась увести меня обратно в камеру, и я послушно проследовал с конвоиром.


Ночью я спал относительно спокойно, не считая того, что мне, словно в каком-то бреду, мерещились во сне её глаза. Два этих чёрно-красных омута буквально преследовали меня, куда бы я ни шёл. На несколько секунд я просыпался, отмахивался от наведённого морока, но потом опять погружался в дремоту и снова видел перед собой их неестественный кровавый блеск.

Эта пытка закончилась только с приходом утра, когда меня разбудили, чтобы ещё раз отвести в комнату для допросов. На сей раз идти туда я не торопился, справедливо возмущаясь, что вчера уже всё рассказал «той вашей девочке», а сегодня хотел бы отоспаться перед переездом в следственный изолятор, но доводов моих никто не слушал. На мои реплики вообще не обращали никакого внимания.

И лишь войдя в кабинет, я понял, в чём была причина такого немногословного поведения со стороны конвоя. У меня самого незамедлительно пересохло во рту, и поток ругательств в одночасье иссяк. За столом, пристально глядя мне в глаза, сидел зрелый мужчина в генеральской форме.

Дверь помещения захлопнулась, отрезав мне путь к спасению, и я вынужденно опустился на табуретку напротив генерала. Ничего не говоря, мужчина внимательно сверлил меня взглядом. Это продолжалось минуту, не дольше, но за эти мгновения моя голова успела наполовину поседеть. Наконец, сжалившись, он показательно выложил перед собой протокол моего допроса и заговорил:

– Что ж, кто у нас тут… Александр Константинович, – хотя он и назвал меня по имени-отчеству, в интонации его голоса сквозила издевательская, нарастающая с каждым новым словом, ирония. – Двадцать шесть лет. Не женат. Образование, между прочим, высшее. Родился – подумать только – десятого ноября, в день сотрудника МВД! Но самое главное – он, оказывается, сын высокопоставленного человека!..

– Мой отец умер шестнадцать лет назад, – не сдержался я.

– Знаю, знаю. Земля ему пухом. Мы с твоим отцом – моим тёзкой – вместе служили. Одно время я, кстати говоря, частенько появлялся у вас дома, и даже тебе, балбесу, конфеты приносил. Кто же знал, что из тебя такое вырастет!

– Извините, я вас не помню.

– Конечно не помнишь, мелкий был слишком, да и я с годами не молодею. Но речь не об этом. Что же это ты, негодяй, позоришь честь полковника Коршунова? Ещё и по сто пятьдесят девятой надумал сесть – ох, не с лучшей стороны ты красишь своего отца! И не стыдно тебе?

В тот момент мне показалось, что со мной, устами своего старого приятеля, говорит сам папа – настолько по-свойски, по-родительски он меня отчитал. Я словно снова стал маленьким ребёнком: не сдержавшись, я закрыл руками горящее лицо, согнулся над столом и разрыдался. Мои приподнятые плечи неконтролируемо тряслись.

– Ладно-ладно, – немного подождав, генерал примиряюще меня остановил. – Хватит рыдать, послушай-ка теперь лучше мою семейную историю. Она не менее печальная.

Я удивлённо взглянул на него сквозь пальцы.

– Год назад я чуть было не потерял дочь. После тяжёлого расставания с молодым человеком, с которым она встречалась ещё со школы, моя девочка попыталась совершить суицид. К счастью, я в тот день вернулся домой пораньше и успел вызвать скорую, её реанимировали. Потом она лежала в больнице – месяц в обычной и два месяца в психиатрической. Она отказывалась есть, сильно похудела, ни с кем не говорила и не хотела никого видеть. Мы тогда еле вытянули её, с трудом смогли вернуть к нормальной жизни. В прошлом месяце она даже решила выйти работать, сама попросила меня помочь ей восстановиться на службу. Всё бы хорошо, вот только родительское сердце не обманешь – в её тусклых глазах по-прежнему не было заметно стремления жить, она ходила будто бы в трауре, редко улыбалась, а мыслями вечно витала где-то в прошлом. Но вчера за ужином, впервые за этот год, я увидел на её щеках румянец, а во взгляде – сияющие искорки. Она тараторила, не переставая, рассказывала нам о том, как прошёл её рабочий день. О делах, которые она закрыла…