Было решено, что Сара пройдет до часовни по двору кружным путем, заходя в дом только в том случае, если испортится погода. Поэтому все слуги выстроились возле лестницы в холле и, пока невеста спускалась вниз в своем платье из серебряной парчи, обшитом белоснежным кружевом, приветствовали ее радостными криками и открыли парадную дверь, как только шествие достигло ее.

Невесту сопровождали две подружки — леди Сьюзен Фокс-Стрейнджвейз и младшая сестра Сары, леди Сесилия Леннокс, которой недавно исполнилось двенадцать лет. Обе они были одеты в платья цвета лаванды, подчеркивающие красоту невесты, которую сегодня мистер Фокс нашел совершенно обворожительной. Со странным чувством тревоги Сара взяла под руку своего брата, герцога Ричмондского, и спустилась по полукруглым ступеням, ведущим во двор. Ей казалось, что она чувствует странный ветер, уже прочно связанный в ее представлении с появлением женщины-призрака. Направляясь к часовне, Сара несколько раз беспокойно оглянулась через плечо.

— Если ты ищешь короля, то его здесь нет, — усмехнулся ее брат. — Он здорово болен и, скорее всего, думает о похоронах, а не о свадьбах.

— Какие ужасные вещи вы говорите!

— Об этом все говорят.

Звук органа прервал беседу, и невеста решила не отвечать. Подняв подбородок, она гордо вступила в часовню и прошествовала к алтарю, где ее ожидал жених, разодетый, как и подобало денди, в пурпурный атлас. Улыбнувшись, Сара повернулась, чтобы передать свой букет летних цветов Сьюзен, и тут же заметила блеск знакомых волос. Ее глаза округлились от испуга.

Незнакомка стояла в дальней части церкви, позади скамей, и на ее лице было обычное полуиспуганное, полувосторженное выражение. Сара хотела закричать, что в часовню пробралась неизвестная женщина, что это призрак, явившийся без приглашения посмотреть на церемонию, но было уже поздно: доктор Фрэнсис заговорил. Посмотрев прямо в глаза незнакомке, чтобы дать ей понять, что ее присутствие замечено, Сара повернулась и сосредоточилась на важном таинстве бракосочетания.


Принеся домой Кэтги-Скарлатти и утешив его банкой сардин, Сидония вновь вышла из дома, невольно направившись в сторону Холленд-Хауса.

Стоял холодный сентябрьский день, под ногами шуршали листья, небо приобрело прохладно-голубой оттенок лепестков ирисов. Сидония прошла по аллее Холленд и повернула налево, войдя в парк по дорожке, ведущей к комплексу молодежных гостиниц. Повсюду бродили люди — любовались цветами, вдыхали ароматный воздух, шумели, вызывая, у Сидонии досадливое желание остаться одной, чтобы как следует представить себе былую роскошь особняка.

Вероятно, это желание сбежать подальше, от людей заставило ее повернуть во двор, к пожарному входу в гостиницу, к двери, в которую она входила тогда, когда впервые увидела Сару Леннокс. И этого оказалось достаточно, чтобы Сидония опять попала в прошлое, ибо впереди нее показался идущий быстрым шагом слуга в костюме восемнадцатого века.

До нее доносились веселые звуки музыки и смеха, резкие возгласы восхищения. Весельем был почти ощутимо напоен весь воздух. Невидимая толпой празднично одетых людей, Сидония проскользнула в дальний конец украшенной цветочными гирляндами часовни, в которой низко гудел орган, а священник в полном облачении стоял у алтаря напротив жениха, сидящего спиной к собравшимся.

Эта спина была стройной и горделиво выпрямленной, облаченной в пурпурный атласный камзол, .прихотливо украшенный лиловым кружевом. Сидония пыталась представить себе лицо обладателя такой спины, но тут. он повернулся и взглянул прямо на нее. Уверенная, что ее не видят, Сара продолжала в упор разглядывать жениха, догадываясь, что это должен быть сам знаменитый Чарльз Банбери, мужчина, за которого Саре было суждено выйти замуж.

Он казался невероятно привлекательным — отрицать это было невозможно. Правда, немного бросался в глаза тонкий породистый нос Банбери, но впечатление скрашивали блестящие темно-голубые глаза и красиво очерченный рот. Интересно, что кисти его рук были квадратными и крепкими в отличие от тонкой и изящной фигуры. Сидония подумала, что этот человек с легкостью умел объезжать лошадей.

Внезапно воздух наполнился острым запахом цветущей сирени и в часовню вошла Сара, изящная, как всегда, с украшенными цветами смоляными кудрями и жемчужным ожерельем, тусклым на фоне ее белоснежной кожи. Семнадцатилетняя невеста выглядела невыразимо прелестной.

Она прошла к алтарю, не замечая Сидонию, — музыкантша сразу поняла это. Но, когда невеста передавала букет хрупкой девушке, которой могла быть только Сьюзен, ее прекрасные глаза заметили непрошеную гостью. Невеста застыла в неподвижности, на ее лице была заметна борьба чувств, и все же, пожав плечами, она отвернулась, положив руку на локоть своего великолепного жениха, чей томный вид ничуть не изменился от нежного прикосновения Сары.

Помня, как страдал король, Сидония испытывала отчаянное, но беспомощное сочувствие к юным возлюбленным, Сара и Георг теперь были безвозвратно разлучены, у каждого из них был супруг, не только не способный полностью, понять их чувства, но и разделить присущую им страстную любовь.

Сидония повернулась, покидая брачную церемонию, желая поскорее оказаться в собственном времени и знакомом уюте квартиры. Но на этот раз вернуться оказалось трудно, и Сидония бродила по парку, слыша шум свадебного застолья, льющийся из окон особняка, до тех пор, пока не стемнело и вдалеке внезапно не послышался шум уличного движения на Кенсингтон-Хай-стрит.

Почему-то ее потрясло то, как трудно оказалось вернуться в свое время, и звук голоса Финнана, раздающийся изнутри пустой квартиры, показался таким невероятным и неожиданным, что Сидония буквально вбежала в дом, споткнувшись об огромную корзину алых роз, поставленную перед дверью. Разумеется, включился автоответчик, трубку поднимать было слишком поздно, поэтому она беспомощно стояла, слушая, как врач говорит: «Я попробую перезвонить в другой раз. Надеюсь, наконец, услышать тебя», — и связь прервалась. Взглянув на часы, Сидония с ужасом заметила, что уже шесть вечера. Затем она вспомнила о цветах и вернулась к двери, чтобы внести их, отчаянно надеясь, что цветы прислал Финнан.

На прикрепленной к букету карточке значилось: «Сожалею о своем дурном поведении. Ты простишь меня? Я по-прежнему тебя люблю. Найджел».

— Да какого черта мне нужна твоя любовь! — выкрикнула Сидония.

— В этот момент вновь зазвонил телефон, и она выключила автоответчик, торопливо сняв трубку и мельком подумав, что это Финнан еще раз решил попытать удачу;

— Да, — едва переводя дыхание, ответила она.

— Сидония? — ответил липкий голос Найджела. — Это ты?

— Конечно — досадливо проговорила она. — А кого ты ожидал услышать?

— Я не узнал твой голос — мне показалось, что ты задыхаешься. Я только хотел узнать, принесли ли цветы.

— Да, спасибо, — Сидония попыталась говорить обычным голосом. — Только, Найджел, тебе не следовало посылать их.

— Нет, я был просто обязан — я вел себя отвратительно. Но я хочу вернуть тебя, я тебя все еще люблю. Давай вновь начнем встречаться.

— Мне противно твое благодушие. Нет, нет и нет! Наши отношения кончены навсегда, Найджел.

С этими словами она повесила трубку. Но телефон зазвонил вновь почти сразу, и Сидония включила автоответчик.

— Так просто я не сдамся, — проговорил голос Найджела. — Я все так же люблю тебя и ничего не могу с собой поделать. Я верну тебя во что бы то ни стало, Сидония.

Послышался щелчок и короткие гудки — он повесил трубку. Перемотав пленку, Сидония с ужасом поняла, что сообщение Найджела при записи стерло сообщение Финнана. И хотя она сразу же включила воспроизведение, но смогла услышать только последние несколько слов врача: «…надеюсь, наконец, услышать тебя».

Черт бы тебя побрал, Найджел, с досадой подумала она и, присев к столу, принялась за письмо в Финнану.

Но странные впечатления сегодняшнего дня утомили ее больше, чем предполагала Сидония, поэтому она просто сидела, уставившись на чистый лист бумаги. Где-то на другом уровне времени Сара Леннокс, вероятно, уехала в свадебное путешествие с красавцем Банбери. Где-то она проводила брачную ночь с мужчиной, которого выбрала вместо короля. Уже зная, к чему привел такой выбор, Сидония тяжело вздохнула.


— Что это было? — внезапно спросила Сара.

— Что? — удивился Чарльз, бледное лицо которого виднелось среди подушек, а батистовая ночная рубашка делала его еще белее.

— Кто-то вздохнул здесь, в комнате. Я слышала.

— Что за вздор! Ложись.

Они все еще были в Холленд-Хаусе: свадебное пиршество затянулось до поздней ночи, и выезд в Суффолк пришлось отложить. Но, чтобы компенсировать эту досадную неожиданность, молодой паре была отведена самая величественная комната, в которой обычно останавливался герцог Ричмондский, с огромной постелью, поспешно украшенной цветами перед брачной ночью.

— Вы уверены, что это не вы вздохнули?

— Я не слышал никаких вздохов, Сара, — просто пролетел ветер.

— Как мило вы говорите! — ответила она и бросилась в постель, разметав по подушке распущенные черные волосы, и прижавшись к груди мужа.

Он обнял ее и поцеловал вяло и без особой охоты, а затем без любви, без страсти исполнил супружеский долг, который был совсем не похож на то, что происходило между королем и Сарой, хотя в то время оба они были невинны.

При слабом свете свечи Сара разглядывала своего мужа, чье лицо при тусклом освещении казалось еще более изящным. За всю жизнь она еще не испытывала такого разочарования. Ее французский маркиз оказался холоден как рыба, его не возбуждала даже ее невероятная красота. Небрежное соитие, которое она только что испытала, наполнило ее негодованием. Сара уныло думала, что теперь на все предстоящие годы она связана с мужчиной, внешняя привлекательность которого скрывает душу, лишенную огня.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Это было настоящим откровением, подобным сну, ставшему явью: весенний Париж, несомненно, был самым прекрасным городом на земле. Для Сары, которая никогда прежде не бывала в столице Франции, упоительными казались сами уличные ароматы. Корзины цветов на площадях, запах теплого хлеба из булочных, влажные улицы — все создавало неповторимый аромат, который казался ей самой сущностью французской метрополии. И этот фамильный визит — ибо жена Банбери находилась в Париже вместе с сестрами Кэролайн и Луизой и своими двумя старшими племянниками Сте и Чарльзом Джеймсом, а также неугомонным другом последнего — был и приятным, и забавным. Ни одно из времяпрепровождений не казалось Саре лучшим, нежели прогулки в саду Тиволи, меньшем по размеру, чем Вокс-Холл, но куда более интересном, где можно было просидеть целый день, наблюдая, как мимо проходят элегантные мужчины, прекрасные дамы, уличные потаскушки и прачки, хлыщи и сплетники, беспокойно выставляя плечо вперед и пробиваясь через обычное дневное шествие.

— Разве это не прелесть? — обратилась Сара к Сте, и тот с энтузиазмом кивнул в ответ.

Теперь ему было уже двадцать лет, ибо Сте родился на пять дней раньше Сары, но, к сожалению, он не унаследовал ни одной фамильной черты со стороны своей тети. Сте выглядел поразительно похожим на мистера Фокса — грузным и широколицым. Однако в отличие от своего отца он был слегка глуховат и поэтому сторонился незнакомого общества, а в его характере уже в этом возрасте было заметно проявление некоторых слабостей.

По правде говоря, он родился азартным игроком, и уже в пятнадцать лет имел крупные долги. Но даже после того, как Сте великими усилиями удалось излечиться от привязанности к игорным столам, его любовь к хорошей одежде и лошадям продолжала разорять его и опять-таки вводить в долги. Сара бледнела при мысли о том, что могло случиться с ее старшим племянником, если бы не потворствующий ему во всем отец, до сих пор оплачивающий счета юноши. И тем не менее в характере Сте не было дурных черт — он был просто слаб. Он не мог устоять перед искушением, и это радовало его современников, которые могли видеть в его неудачах отражение своих собственных.

С другой стороны, Чарльз Джеймс развивался не по годам. В четырнадцать лет он был рабом моды, произведя однажды фурор, когда явился в театр с напудренными волосами, причесанными «в стиле голубиного крыла», как называли такую прическу французы. Он увлекался драматическими постановками в Холленд-Хаусе, в которых он ухитрялся играть свою роль и одновременно руководить другими актерами. Сейчас он испытывал муки ревности, поскольку Сара больше времени уделяла беседам со Сте, нежели с ним, и демонстрировал это, выказывая признаки дурного настроения, пока семейная группа сидела в саду Тиволи, ожидая начала фейерверка. Зная капризы племянника, Сара не обращала на него внимания, повернувшись к своим сестрам.

— Вероятно, по моему поведению трудно судить об этом, но я так скучаю по Сьюзен.